– Андрей, тебя разыскивает некий русский господин. Судя по всему – профессионал.
– Судя по всему? Вы не смогли его «пробить»?
– Не смогли. Ни в одной базе ничего нет. И это только подтверждает наши предположения. Профессионал очень высокого уровня.
– Как думаешь, зачем я ему нужен?
– Это просто. Через тебя он хочет выйти на Орден.
– Значит, я с ним знаком?
– Разумеется. И про «Секретум Темпли» он тоже что-то знает.
– Задача ясна. Узнать, что ему известно, и зачем ему нужен Орден.
Командор молча кивнул.
– Где он сейчас?
– В «Царице Савской» клопов давит уже 2 месяца. Андрей… – Александр о чём-то задумался, но помолчав, резюмировал: – Ладно, действуй по обстоятельствам.
***
Сиверцев пошёл в «Царицу Савскую» только через три дня. Всё это время он терпеливо просеивал информацию по периоду, предшествовавшему его отправке из Союза в Эфиопию. Сюжеты, разговоры, лица. Пытался вытянуть ту ниточку, которая, как выяснилось, не оборвалась до сих пор. Наконец, ему это удалось. Когда он взялся за ручку двери номера отеля, он уже знал, кого он увидит за этой дверью. И не ошибся.
– Здравствуйте, гражданин полковник, – язвительно усмехнулся Сиверцев.
– Здравствуй, Андрей, – просто и дружелюбно сказал респектабельный джентльмен. – Проходи. Меня, кстати, зовут Георгий Владимирович.
Сиверцев неторопливо прошёл, лениво уселся на стул и так же язвительно процедил сквозь зубы:
– О чём хотел говорить со мной Георгий Владимирович?
– О многом. В основном – о жизни, – виновато улыбнулся полковник. – У меня есть бутылка дешёвого русского портвейна «Кавказ». Не забыл?
– Я ничего не забыл, гражданин полковник.
Георгий Владимирович подошёл к холодильнику, достал бутылку «Кавказа», срезал ножом пластмассовую пробку и разлил по стаканам весьма вонючую бордовую жидкость.
– Эту бутылку я тащил сюда через семь границ. Специально ради встречи с тобой.
– А я тут на французский коньячок подсел.
– Но дешёвкой-то не побрезгуешь?
Сиверцев опять хотел что-нибудь съязвить, но не стал и, взяв стакан портвейна, просто сказал:
– За встречу, Георгий Владимирович.
– За встречу, Андрюша.
Выпив, помолчали. Андрей ждал, полковник не торопился. Этот невозмутимый человек теперь откровенно нервничал и даже не пытался это скрывать. Он начал с трудом:
– Ты, наверное, не в курсе, что тогда попал в Эфиопию только благодаря мне?
– Ну вот теперь в курсе, – Андрей выжидательно посмотрел на полковника.
– Да… Вопрос, зачем мне это было надо? Объясню. Я вычислил тамплиеров давно и был уверен, что Орден Храма – в Эфиопии. По двум причинам, если не вдаваться в детали. Первая – Орден не мог умереть, вторая – больше ему негде быть.
– Значит, ГРУ давно уже сидит у нас на хвосте?
– Нет. В поле зрения ГРУ Орден Храма ни разу не попал. Перед военной разведкой вообще не стоит таких задач, решая которые мы могли бы выйти на тамплиеров. К тому же, я несколько лет в отставке, и сейчас ты разговариваешь с частным лицом.
– Кажется, сейчас, по сценарию нашей встречи, я должен вздохнуть с облегчением? – Андрей улыбнулся уже довольно добродушно.
– Разумеется, – в тон ответил Георгий Владимирович. – не нужны тебе дела с Российской военной разведкой, а с безобидным старичком почему бы и не поболтать? Так вот я вычислил тамплиеров без опор на оперативную информацию Службы, анализируя исключительно историческую информацию, причём из чисто личного интереса, в порядке хобби, так сказать. И это стало для меня чем-то очень важным, важнее, чем Служба, потом объясню почему. Короче, я захотел выйти на Орден. Но как? Все мои передвижения тогда столь тщательно отслеживали свои, что сунься я сюда и притащил бы на хвосте всю Службу. Сюда должен был отправиться другой человек, не имеющий отношения к Службе, хотя никакого задания я ему не мог дать по понятным, надеюсь, причинам. И вот, просматривая твоё личное дело, даже по сухим официальным справкам я почувствовал, что ты совершенно не похож на других советских офицеров. Пробил кой-какую информацию и убедился: юный рыцарь-идеалист. Очень редкий психотип в наше время. Я почувствовал, что если ты окажешься в Эфиопии, то рано или поздно пересечёшься с Орденом, а я потом смогу пройти по твоему следу и так же выйти на Орден.
– Тронут. Тронут до слёз. Или это дешёвый портвейн так на меня подействовал?
– Неужели я действительно так сильно обидел тебя тогда своим высокомерием?
– Обидел, конечно, хотя дело не в этом. Все обиды – в прошлом, но в прошлом – не только обиды. Неужели не понятно, что вы для меня – тень советского мира. Нерадостная тень нерадостного мира. С чего я должен быть рад нашей встрече?
– А ты не думаешь, товарищ капитан, что для кого-то, с кем ты не виделся 12 лет, ты тоже – тень советского мира? К тебе сейчас обращаются «мессир», ведь так? И вдруг неожиданно при встрече кто-то назовёт тебя «товарищ капитан». Тебе это, наверное, покажется не только странным, но даже и противоестественным. Ведь ты же рыцарь. Но это у тебя на лбу не написано. Это в душе. А откуда ты знаешь, что у меня в душе?
– Да… Простите, Георгий Владимирович.
– Не вопрос. Так вот тебя не хотели отправлять в Эфиопию. «Десятке» ты не понравился именно теми своими качествами, которыми так привлёк меня – самостоятельно мыслящий, любознательный, с хорошим кругозором, с представлениями о чести. Из такого человека очень трудно сделать хорошего солдата. Рыцари строем не ходят. Но я настоял, чтобы тебя отправили сюда. Я был уверен, что эти твои качества привлекут не только моё внимание. И вот я узнаю, что ты пропал без вести. Начинаю пробивать эту тему и выясняю, что некие неустановленные личности, похоже, эвакуировали тебя в Лалибелу. А дальше уже дело техники. В течение двух лет твой фейс в Лалибеле срисовывали несколько раз.
– Значит, вы всё-таки припахали к этому делу оперативные возможности Службы?
– Ну да, злоупотребил немножко служебным положением. Впрочем, в ущерб интересам Службы не действовал. И в ущерб интересам Ордена – так же. Агентура срисовала здесь тебя, а не Орден. Информацию получил только я. Потом я эту тему законсервировал. Вышел в отставку, несколько лет не дёргался. И вот я здесь.
– Георгий Владимирович, даже я, сапог армейский, понимаю, что полагаться на вашу отставку было бы очень наивно. Может быть, мне рассказать вам, как плотно Служба опекает своих отставников?
– Можешь не рассказывать, – полковник искренне рассмеялся. – Андрюша, из Москвы я улетел в Австралию. В Австралии я ушёл в джунгли и не вернулся. Исчез вообще для всех. У профессионала моего уровня всегда есть возможности, о которых родная Служба не знает. Из джунглей контрабандисты нелегально переправили меня в ЮАР. Там обзавёлся британским паспортом. Настоящий паспорт, никакая не подделка. И вот из ЮАР (заметь – сушей!) я полгода добирался до Эфиопии. Все ниточки оборваны с избыточным даже усердием.
– Наши всё равно никогда не поверят в то, что вы действительно – частное лицо.
– Ну а ты-то мне на что?
– Вот именно, на что? В чём я должен убедить братьев? Зачем вам Орден, Георгий Владимирович?
– Я хочу умереть тамплиером. И до смерти надеюсь ещё послужить Ордену Храма.
– Радикальное заявление.
– Андрюша, не забывай, что я тебя лет на 20 старше. Прояви хотя бы минимальное уважение к возрасту, и тогда я сам охотно забуду о том, что в отцы тебе гожусь.
Сиверцев молча, виновато кивнул.
– Ты знаешь, Андрей, я ведь хотел исповедаться перед тобой, – лицо полковника преобразилось, с него совершенно исчезло обычное высокомерно-брезгливое выражение и появилось что-то мальчишеское или даже монашеское. – Ты знаешь, что такое Служба?
– Резуна читал.
– Да, в его книге много правды. А ты знаешь, почему Резун стал предателем? Служба сдала его, он в ответ сдал Службу, чтобы спасти свою шкуру. Ему было не за что умирать. А если сверхчеловеку не за что умирать, он превращается в чудовище. Я ведь хорошо знал Володю. Блестяще одарённый человек, очень сильный, чрезвычайно самостоятельный. Больше всего мне нравилось в нём то, что он органически не выносил никакой лжи. А ложь была кругом и во всём. В истории, полностью фальсифицированной, в наших идеалах, в которые мы не верили. Ложь была в том, что «мы – самые крутые». Что крутого в том, чтобы быть тупым бездушным инструментом абсурдной политики, полностью построенной на лжи? Ложь была в каждом приказе, который мы получали. Ложь была в каждой вербовке, которую мы проводили. Мы вдыхали ложь и выдыхали ложь.
Когда Володя переметнулся к британцам, во мне что-то сломалось, я потерял нравственную опору. С одной стороны, предательству не было и не могло быть никакого оправдания, он ведь пустил псу под хвост многолетний труд большого количества своих сослуживцев. Но с другой стороны… он не захотел сохранять верность лжи, которой все мы дышали. Россия была предана в 1917 году, и всё, что выросло из этого предательства – само по себе предательство от начала и до конца. А все вокруг вопили: «Резун – предатель». Как будто Служба – это Бог, которому надо хранить верность до последнего издыхания. Мы хранили верность Службе, верность братству суперменов, потому что больше у нас ничего не было. Володя предал братство, это было трудно перенести. Но ведь любой человек с мозгами и с душой прекрасно понимал, что наше братство – блестящий инструмент в руках у лживых маразматиков – предателей по самой своей сути. Надо было отключить свои мозги, усыпить свою душу, чтобы не понимать, что мы служили химере. Мы ничему в общем-то не служили и значит ничего не могли предать. Ведь никто их нас в коммунизм не верил.
Потом я читал Володины книги, одну за другой, блестящие книги. Мне стало понятно, что он загнал себя в полный кромешный тупик. Та правда, на которой он так настаивал, была столь же условна и относительна, как и наша советская ложь. Правда Резуна не выводила к свету, она вообще ни к чему не выводила, ни к какой Высшей Истине. В его правде не было ничего абсолютного, да он, как честный человек, никогда и не пытался это утверждать, никому не указывал пути и вообще ни к чему не призывал. И чем тогда его правда была лучше любой лжи?