Да, это был ичеге Филипп, один из самых больших людей в Эфиопской Церкви, ему сопутствовали монахи и священники, так же эфиопы, с лицами, порою совершенно чёрными, как у нубийцев, иногда больше напоминавшие арабов или коптов, а иные из них были черны, но с такими тонкими и благородными чертами лица, какие никогда не встречаются у хамитского племени. Это были амхара – народ в последнее время правивший обширной и разноплеменной Эфиопией.
Итак, от коптского патриарха монофизитской церкви возвращалось церковное посольство единоверных с коптами эфиопов. И если к важным религиозным лицам присоединились купцы, так в этом не было ничего удивительного – дорога из Египта в Эфиопию очень тяжёлая, не многие и не часто её преодолевают, и раз уж идёт посольство самого ичеге Филиппа, то купцы, конечно, с радостью воспользовались возможностью оказаться под его покровительством.
Сами купцы на первый взгляд более всего напоминали арабов, и они действительно время от времени обращались к эфиопам по-арабски, языком амхара явно не владея, впрочем и по-арабски они говорили очень мало. Одеты купцы были кто на манер коптов, кто чисто по-эфиопски. Если бы кому-нибудь пришло в голову задать вопрос, а нет ли среди купцов европейцев, то ответить на него было бы весьма затруднительно – лица, закутанные до глаз, манеры неопределённо-восточные, арабский – плох, но мало ли арабских диалектов. И никому бы не пришло в голову задать такой бессмысленный вопрос – эфиопы с европейцами особо не знаются, к себе их не приглашают, и нечего франкам делать в эфиопских горах, и сами они туда отнюдь не рвутся.
Вряд ли кто-то поверил бы, что в этом караване нет ни одного купца и даже более того – ни одного араба или копта. Посольство ичеге Филиппа под видом торговцев сопровождали три десятка отборных рыцарей-тамплиеров да примерно столько же матёрых сержантов Ордена Храма. Их груз составляли в основном мечи – лучшие, какие только можно было купить на европейских рынках. Ещё – дары императору Эфиопии – драгоценные святыни. И мешки с золотом.
***
Весь 1314 год Арман де Ливрон и Анри де Монтобан оставались в командорстве Ма Дье в гостях у доблестного Рамона Са Гардиа. Прежде всего надо было провернуть огромную работу по обращению векселей в золото. Многие должники не хотели платить по тамплиерским векселям, полагая, что Ордена Храма больше нет и тема закрыта, но тамплиеров не даром считали хорошими специалистами по выколачиванию долгов. Они приходили, конечно, не под своим именем, уведомляя должника, что некогда купили у тамплиеров вексель, спокойно выслушивали отказ по нему платить и хладнокровно дробили зубы наглецу. Иногда этого оказывалось достаточно, иногда приходилось зажигать факел с угрозой спалить дом, иногда сами находили в доме тайники с золотом, иногда составляли опись наиболее ценного имущества и в полном соответствии с законом забирали всё, что не приколочено. На взыскание, как правило, ездил рыцарь с десятком дюжих сержантов. Они производили надлежащее впечатление и силового сопротивления почти ни где не встречали. Во всей Европе остался лишь один человек, не уплативший тамплиерам долгов – король Филипп. Ему простили. Так почти всё золото Ордена Храма, которое люди искали где-то в зарытых сундуках, вернулось к тамплиерам. Одновременно закупали самое лучшее оружие – мечи, кинжалы, кольчуги, шлемы. Про царство пресвитера Иоанна знающие люди рассказывали, что золота и драгоценных камней там предостаточно, а вот есть ли там такая же великолепная сталь и такие же умельцы с этой сталью виртуозно обращаться?
Тамплиеры здраво полагали, что при дворе богатейшего монарха бессмысленно пытаться блеснуть богатством, а их основной капитал – боевое искусство. К тому же понимали, что вряд ли они когда-нибудь вернутся в Европу и если не найдут в Эфиопии хорошего оружия, то взять его будет негде. В качестве даров для императора закупили несколько прекрасных Евангелий в драгоценных окладах, хорошо изданную религиозную литературу и мощи разных святых в достойных реликвариях. Пусть у него всё есть, у этого Пресвитера Иоанна, но таких святынь, конечно, быть не может.
Анри переживал за Армана больше, чем мог бы переживать за родного отца. Старик сломался явно навсегда, но сломался как-то по особенному, по-тамплиерски. Он был спокоен, достаточно деловит, по всем вопросам, связанным с походом, давал рекомендации исключительно продуманные и толковые, не было ни каких проблем с тем, чтобы использовать его огромный опыт в деле тамплиерского переселения, бывшего командора ни как нельзя было заподозрить в безразличии к общему делу, но, общаясь с Арманом, Анри постоянно чувствовал, что его душа выжжена дотла, сгорела на тамплиерских кострах. И дело было даже не в том, что Арман винил себя в трагедии Ордена Храма, нет, в конечном итоге не винил, потому что всё было сделано хоть и страшно, но правильно. Он просто сжег свою душу на тех кострах, которые подпалил едва ли не собственной рукой, он принёс свою душу в жертву, и это было его главным оправданием.
Анри разговаривал теперь с Арманом по-другому, не как с начальником, а как с родным человеком, порою называя его просто по имени, а иногда, как в детстве – «дядя Арман».
– Арман, я тут внимательно изучил все послания пресвитера Иоанна… Только ребёнок не поймёт, что это сказка, причём придуманная в Европе. В чём же правда?
– Правда в том, что это великий христианский император, которому подчиняется множество царей. И священное дело защиты христианства значит для него куда больше, чем для всех монархов Европы, вместе взятых. И земли его действительно очень обширны, и богатства весьма велики. Он ведёт страшную войну с мусульманами на побережье Эритрейского моря и на эту войну он, в отличие от наших ничтожных королей, готов положить все свои силы. Где же ещё и быть тамплиерам, как не рядом с ним? В чём-то он действительно похож на сказочного героя, может быть, на Карла Великого из «Песни о Роланде». Полагаю, он действительно имеет право именоваться пресвитером Иоанном, хотя его, конечно, зовут по-другому, так зовут, что нам с тобой и не выговорить.
– Но ты почерпнул свои сведения уж конечно не из поэтических посланий пресвитера?
– Кое-что мне рассказывал ещё Ронселен де Фо, сам, впрочем, знавший не очень много. Ещё при великом магистре Жильбере Эрале тамплиеры установили связь с царством пресвитера Иоанна, но, к сожалению, не сохранилось ни одного документа, где был бы изложен этот проект Эраля. Времена на Святой Земле были горячие, камни плавились, что уж говорить про пергаменты. Некоторые сведения передавали через посвящённых, но это всё весьма отрывочно, и я не очень доверяю информации, которую больше ста лет передавали из уст в уста. Будто бы Эраль и эфиопский император решили построить в Африке Новый Иерусалим вместо утраченного крестоносцами, и магистр даже послал в Эфиопию отряд тамплиеров во главе с немецким храмовником Георгом фон Морунгеном. Что они там построили – неизвестно, о судьбе Морунгена тоже нет никаких сведений. Но об Эфиопии появились достоверные сведения совсем недавно, когда в 1306 году оттуда прибыло посольство. Эфиопы побывали в Константинополе, в Риме, потом очень долго проторчали в Генуе. Там-то я и встречался с ними.
– Каково ваше впечатление, что это за люди?
– Нам очень трудно их понять, ещё труднее будет иметь с ними дела. Эфиопы чрезвычайно религиозны, гораздо более, чем мы, но их религиозность порою дышит первобытной дикостью и проявляется в таких формах, что у любого европейца волосы дыбом встанут, так что готовься. Рассчитывать на слишком любезный приём нам не приходится, и даже формы их любезности многих наших могут повергнуть в ужас. У них обо всём другие представления – о жизни, о смерти, о верности, о молитве, и даже их представления о Христе отличаются от наших, хотя они добрые христиане. Главная трудность для нас будет в том, что они не имеют ни малейшего представления о рыцарстве. Для императора Эфиопии любой подчинённый ему царь – не более, чем высокопоставленный раб, и многое такое, что рыцарь воспримет, как страшное оскорбление, для них – обязательная норма поведения. Многого я сам не знаю, но ты должен усвоить главное: нельзя судить об эфиопах, исходя из наших представлений. Вообще не надо думать, что мир – это Европа, расширенная до пределов горизонта. Мир бесконечно разнообразен и ещё не известно, что более угодно Богу – дикая религиозность эфиопов или наша теплохладность.
– Тамплиеров, кажется, трудно упрекнуть в теплохладности.
– Вот потому-то, если кто и сможет сдружиться с эфиопами, так это тамплиеры, но и нам придётся нелегко.
– Но как мы сможем туда попасть, ведь эта страна совершенно недоступна.
– В этом и есть мой главный секрет, не зная которого, никуда не попадёшь. Беседуя в Генуе с эфиопами, приехавшими просить о помощи против мусульман, я сказал им, что отряд могучих воинов готов придти к ним на помощь, но не в ближайшее время, так что воины хотят иметь возможность, когда время придёт, связаться с доверенными лицами императора. Мне сказали, что в Александрии расположен религиозный центр эфиопов, назвали имена доверенных лиц, которые обеспечат нашу переправку в Эфиопию, когда мы к ним обратимся. Мне дали особый знак, золотую пластинку с письменами на их священном языке, из которых следует, что податель сего пользуется благоволением императора Эфиопии.
– Теперь всё в основном понятно… А как ты думаешь, дядя Арман, сможем мы найти в Эфиопии наших братьев тамплиеров? Может быть, наследникам Георга фон Морунгена удалось сохранить командорство Ордена Храма в царстве пресвитера Иоанна?
– Если, конечно, Морунген – не легенда. К тому же, как тебе известно, у тамплиеров проблема с размножением, обет безбрачия не позволяет нам иметь детей, а посвящать в рыцарское достоинство эфиопов было бы верхом неразумия. Если команда фон Морунгена существовала, если они не были поголовно перебиты в боях, если они нашли способ подыскивать себе преемников, если не утратили за сотню лет в отрыве от Ордена тамплиерского духа… Слишком много «если». Впрочем, как знать… Тамплиеры вообще чрезвычайно живучи.