– Позволю себе, мессир, ответить вопросом на вопрос: вы готовы говорить со мной без чинов?
– Да, разумеется, – очень просто сказал Сиверцев. – Но перед началом разговора без чинов весьма полезно вспомнить о том, что они существуют.
– Как я люблю нашу родную, неподражаемую тамплиерскую спесь… Итак?
– По поводу разведки не удобнее ли вам будет обратиться к командору секретной службы?
– О… Это такая разведка… Она – вне компетенции секретной службы. Не буду тянуть кота за хвост. Мы намерены обнаружить земной рай.
Сердце Сиверцева учащенно забилось. Вот уж не думал он, что его ещё хоть чем-нибудь можно привести в такое смятение. Его ни сколько не смутило то, что Морунген предлагает ему заняться материализацией средневекового мифа. Он понимал, что говорит не со сказочником и не с фантазером. Морунген – человек серьезный и опытный, причем, некоторые грани его опыта до сих пор не раскрыты, но понятно, что великий магистр не даровал бы рядовому послушнику особого статуса без достаточных оснований. Так что Андрей сразу же, навскидку принял предложение Морунгена вполне серьезно. Миф материален, так же как материален, к примеру, ангел. Материя мифа чрезвычайно тонка и почти невещественна, но вот об это «почти» можно мозги сломать. А почему бы и не рискнуть мозгами, особенно под хорошим руководством? Так что смятение Сиверцева было связано не со сказочностью предложения, а с тем, что он, наконец, понял, что означало его предчувствие. Вот значит, как завершится его маршальское служение – он уйдет не через смерть, а через миф – было от чего потерять голову. Андрей молчал, наверное, минут пять, его душа начала понемногу преображаться, словно теряя свою причастность к земле, он уже понял, что обратно пути нет, никакого согласия от него не требуется и никакого отказа не предполагается – совершается то, чему по Божьей воле надлежит свершиться. С измененной душой он уже ни к чему более не пригоден, кроме того, к чему определен. И всё-таки он ещё не мог переступить некий барьер, ему было трудно продолжать разговор, и он решил спросить что-нибудь очень формальное:
– А почему вы с этим ко мне, а не к кому-нибудь другому?
– Есть две причины. Во-первых, я люблю тебя, Андрей, хотя ты никогда не отвечал мне взаимностью.
– С отсутствием взаимности на самом деле всё просто. Я почему-то всегда боялся, что ваша мощная фигура закроет образ Князева. Такой человек может быть в жизни только один, а вы по масштабам личности вполне с ним сопоставимы. Может, это покажется странным, но я старательно избегал этого сопоставления, в том числе и при помощи нарочито грубого обращения к вам. Так что за моим несколько мальчишеским хамством, стоит скорее симпатия, чем антипатия.
– Спасибо. Я подозревал нечто в этом роде. Теперь нам будет проще.
– А во-вторых?
– Именно тебе оставил письмо великий адмирал – летучий храмовник.
– Ах, вот оно что, – усмехнулся Андрей. – Вы считаете, что наследство летучего храмовника каким-то образом поможет нам найти земной рай?
– Почти уверен в этом. Я постарался узнать об этом человеке всё, что возможно, сведения в итоге подобрались не богатые – его ни кто близко не знал, и тем не менее теперь я могу утверждать – он человек нездешний. Не дух, конечно, не ангел – вполне земной человек, но нездешний.
– Из земного рая?
– Нет. Из другой эпохи. Не удивлюсь, если великий адмирал водил тамплиерские галеры ещё при Гийоме де Боже.
– Дас ист фантастиш, – Сиверцев пока не находил в себе сил обсуждать эту тему серьёзно.
– Тот ещё фантастиш, – Морунген, казалось, не обратил внимания на иронию собеседника. – Знаешь, чем я занимался последнее время? Сравнительным анализом работ Эйнштейна и творений святых отцов. То, что старик Альберт писал о времени и пространстве, о четырёхмерном континууме, поразительным образом пересекается с работами некоторых православных тайновидцев, в основном – каппадокийских богословов IV века. Гениальный учёный выразил на точном математическом языке то, что богопросвещённым молитвенникам было известно ещё полторы тысячи лет назад. Мир можно познавать по-разному: как методами науки, так и путём общения с Богом, Который обладает абсолютным знанием о мире и иногда сообщает нечто близким к Нему людям. Школьник может и сам доказать иную теорему, но чаще всего учитель сообщает ему это знание. Не удивительно, что ученик, который всё пытается доказать сам, заметно отстаёт о того, который слушает Учителя. Так и наука в некоторых вопросах отстаёт от богословия на пару-тройку тысяч лет. Иные научные открытия – лишь подтверждение того, что было известно неучёным молитвенникам.
– Но если у нас есть великие каппадокийцы, тогда зачем нам Эйнштейн?
– Для того, чтобы хорошо понять Эйнштейна надо всего лишь обладать определённой суммой знаний, а для того, чтобы так же хорошо понять православных тайновидцев, желательно приблизиться к Богу настолько же, насколько и они. Спроси себя, насколько реально последнее? Что ни говори, а язык науки ближе земному сознанию, кроме того, честная наука – тоже от Бога, и современные исследования времени и пространства отнюдь не бесполезное дополнение к трудам святых отцов.
– Так в чём же интересующие нас параллели между наукой и богословием?
– В детали не полезем, а общая схема такова. Православным известно, что время и пространство сотворены, так же, как и материя. А что сотворено, то конечно. Соответственно, может существовать мир, где нет ни материи, ни времени, ни пространства. И этот мир уже существует одновременно с нашим. Это вечность. Бог пребывает вне времени и пространства. Для Бога нет таких категорий, как «там» и «здесь», «было» и «будет».
– А ангелы?
– Пребывая с Богом, они – вне времени и пространства, пребывая с людьми – во времени и пространстве – передвигаются с конечной скоростью, являются «вчера» и «сегодня». Значит возможно пересекать границу этих двух миров. А что возможно для ангелов, то возможно и для людей, принципиальных отличий между ними нет.
– А что в этом смысле проясняет наука?
– То, что время и пространство не есть категории неизменные. Как материя может быть подвержена самым разнообразным трансформациям, так и время. Оно может идти быстрее или медленнее. Или останавливаться. Или исчезать. Или делать петлю: двигалось – двигалось и вернулось в ту точку, которую уже проходило. Что являет собой эта точка – прошлое или будущее?
– Тут и ответ не нужен, достаточно вопроса.
– Понимаешь. С пространством могут быть такие же штуки. Как пелось в советской песне: «До самой далекой планеты не так уж, друзья, далеко». Возьмем резиновый шланг. Расстояние между его концами может составлять метр, а если его согнуть – сантиметр. То есть пространство, как и время, может быть так деформировано, что, сделав лишь шаг вперед, мы можем оказаться «в далеком созвездии тау Кита». Мы привыкли к тому, что пространство и время проявляют себя линейно, но они могут проявлять себя как угодно. Они пластичны.
– Значит, с точки зрения православного богословия все эти телепортации и петли времени – реальность?
– Возможность. И эта возможность порождает множество вопросов. Когда-то время и пространство исчезнут, но пока они существуют параллельно с вечностью, стоит вопрос о границе между этими мирами. Есть ли там пограничные столбы? Натянута ли колючая проволока?
– А, кстати, как насчет нейтральной полосы? Известно ведь, что «на нейтральной полосе цветы необычайной красоты».
– Быстро ты догоняешь. Что если «земной рай» – нейтральная полоса между двумя мирами, между «временем – пространством» и вечностью? Предположим, земной рай не принадлежит ни к одному из этих двух миров, но одновременно наделен свойствами каждого из них? Что если время и пространство там как бы ещё есть, но как бы их уже и нет? То есть, это уже не земля, но ещё не Царство Небесное. Что некорректного в таком предположении?
– Для начала тебе скажут, что Библия ни о чем таком не говорит.
– Для начала надо понять, что крайне некорректно объявлять несуществующим всё, о чем не говорит Библия. Священное писание никогда не имело целью дать исчерпывающую информацию по всем вопросам бытия. К тому же, именно Библия сообщает о создании рая на земле и ни слова не говорит о том, что эта лавочка была прикрыта. Даже напротив – если Бог поставил у врат рая херувима с пылающим мечом, значит, Он не уничтожил рай после изгнания Адама и Евы. Говорят, что «рай взят на Небо», но вот это как раз не цитата из Библии, а всего лишь благочестивая гипотеза. К тому же ведь я и не утверждаю, что рай надо искать вот прямо так в районе истоков Нила, как об этом пишет простодушный Жан де Жуанвилль. Моё предположение сводится к следующему: «То, что рай доныне на земле – не соответствует действительности. То, что рая на земле сейчас уже нет – так же не соответствует действительности. Оба утверждения ложны».
– А значит – оба истинны… Но как же херувим с пылающим мечом? Мы что же, попрем на него, как на вокзальный буфет? Или будем искать черный вход? Или рыть подкоп? Не абсурдно ли пытаться открыть закрытое Богом? Да и зачем нам земной рай? Если будем жить так, как Бог велел – попадем в рай Небесный. Это уж точно не хуже. Зачем искать дверь в мир иной, если по истечении земной жизни она сама откроется?
– Мысль твоя верна, но нуждается в развитии. Мы, конечно, не будем предлагать херувиму взятку. В раю коррупции нет. И черный вход туда искать не будем. Ещё ни кого не довели до добра попытки проникнуть в мистическую реальность ненадлежащим образом. Можешь быть спокоен, я не чернокнижник. Но я вот о чем неотступно думаю: что если Бог хочет, чтобы мы туда попали? Что если Он готов открыть нам маленькую дверцу, пусть и не парадный вход?
– Опять же, зачем?
– А вот это уже плохой вопрос. Если такова Божья воля, то не нам гадать о том – зачем? Бог создает разнообразные пути. Если иной путь существует, значит, Бог хочет, чтобы по нему кто-то прошел. А выбор пути – это уже вопрос, относящийся к действию нашей воли. Вовсе не обязательно ломиться в земной рай. Можно пройти и другими путями, более традиционными, и достичь той же цели – Царства Небесного. Но если можно идти другими путями, то почему нельзя этим?