– И всё-таки не понятно, почему именно мы? – развёл руками Беранже де Колль.
– Не знаю, – отрезал маршал. – Но явно не потому, что мы лучшие тамплиеры за всю историю Ордена. О какой-то своей особой избранности запрещаю даже думать. Нам предстоит выполнить задачу, о которой мы через некоторое время узнаем. Так что поумерим свои мистические восторги и будем вести себя крайне сдержанно и осторожно.
– Как думаете, маршал, какой сейчас век? – спокойно поинтересовался де Сент-Омер.
– Не знаю. Но точно уже не XXI-й. Как минимум на сто лет больше. Или на тысячу. При этом я не уверен, что время здесь вообще есть. Вы ведь заметили, что всем нам теперь на вид где-то тридцать с небольшим, хотя все мы гораздо старше. Мы не умерли и продолжаем оставаться в теле, но тело, чувствуете, что уже немного не такое? Это по-прежнему земля, но не совсем та земля, которую мы знали.
– Земной рай? – предположил Анри де Монтобан.
– В некотором смысле, наверное, можно и так сказать, но предостерёг бы от преувеличения этой аналогии. В этом мире явно есть зло, а иначе зачем тут могли потребоваться тамплиеры? Ещё вопросы?
– Я человек неграмотный и ни слова не понял из того, о чём говорили мудрые братья, – робко заметил Вальтер Одноглазый. – По простоте своей я думаю, что нам надо непрерывно молиться. Если не потеряем молитву, всё будет так, как надо.
– Брат Вальтер прав, – теперь уже спокойно заключил Андрей.
***
В рыцарском зале была дверь, уже не железная, а дубовая. Сиверцев подошёл к ней и без напряжения, одним движением руки распахнул. В зал сразу же ворвался свежий лесной воздух и птичьи голоса. Все повеселели. Сиверцев сделал шаг в неведомый мир. Они по-прежнему находились на горе, кажется, она даже стала выше, но стена каменной кладки отделяла их от той стороны горы, откуда они сюда попали. Назад хода не было, да это и так все понимали.
Все тамплиеры вышли из зала следом за маршалом, дубовая дверь сама закрылась за последним из них, и никто не стал проверять, открывается ли она теперь. Они стояли на небольшой площадке, выложенной, каменными плитами, а перед ними вместо пропасти простирался безбрежный зелёный океан, образованный верхушками высоких деревьев, которые стояли так плотно и имели столь густые кроны, что землю сквозь них совершенно не было видно. Их площадка находилась метров на десять выше самых высокий деревьев, а насколько высоки деревья, отсюда было не определить. Вниз с площадки вела достаточно широкая каменная лестница, по которой спокойно можно было идти в шеренгу по три, не толкаясь локтями.
Они начали спуск цепочкой по одному, потому что лестница не имела ограждения, и находиться близко к краю никому не хотелось. Вскоре они погрузились ниже уровня поверхности зелёного океана, лестница шла теперь посреди крон. Некоторые ветви нависали над ступенями, но движению вперёд не мешали. Стена зелёной листвы ещё какое-то время оставалась совершенно непроницаемой по обе стороны лестницы, но вот листва поредела, братья увидели вокруг себя могучие стволы, а внизу – землю, до которой оставалось ещё метров двадцать. Быстро и беспрепятственно закончили спуск и оказались на земле, в начале чистой лесной дороги, по ширине примерно такой же, как и лестница. Кроны деревьев шумели теперь высоко над ними. В лесу царил полумрак, солнечный свет почти не проникал сквозь густую листву, лишь местами пробиваясь весёлыми лучиками.
Было тепло, но не жарко и достаточно светло, но солнце не слепило глаза, а птицы по-прежнему жизнерадостно щебетали. Дорога, плотно утрамбованная грунтовка, заставляла думать, что по ней постоянно ходит взад-вперёд множество людей, хотя было понятно, что здесь до них вообще вряд ли кто-нибудь ходил, словно кто-то дружелюбной и гостеприимной рукой раскатал перед ними ковёр.
Здесь не надо было отдавать распоряжений, все и так понимали, что они просто должны идти по дороге вперёд. Шли уже не цепочкой, как по лестнице, а небольшими группами, переговариваясь кто о чём. Сиверцев подошёл к Морунгену:
– Значит вы и есть тот самый древний и легендарный Георг фон Морунген?
– Да, Андрей. Я – командор Ордена Храма Георг фон Морунген, доверенное лицо великого магистра Жильбера Эраля. В своё время, в конце XII века, мне удалось положить начало укоренению тамплиеров в Эфиопии. Потом меня перебросило в XX век, как – рассказывать долго и теперь уже не интересно. Но, как тебе известно, в XX веке мне удалось неплохо адаптироваться. Теперь, надеюсь, понятен мой повышенный интерес к нелинейным проявлениям времени и пространства.
– Теперь как раз ничего не понятно. А ваша древность, мессир, в той компании, где мы оказались, уже не производит особого впечатления.
– Да я, кажется, никогда и не претендовал на исключительность.
– Извини, брат Георг. Мы так сроднились за последнее время, а я всё не могу избавиться от привычки тебя подкалывать. А наш Милош, оказывается, принадлежит к славному роду Обиличей?
Милош, шедший неподалёку, растерянно буркнул:
– Я сам об этом не знал. Меня это потрясло не меньше, чем та ситуация, в которой мы оказались. Если бы я с детства знал, что я – Обилич, всю жизнь прожил бы по-другому.
– Ты прожил свою жизнь, а не чужую. Так хотел Бог, – добродушно заметил Морунген.
***
В лесу, через который вот уже несколько часов шли тамплиеры, на первый взгляд не было ничего чудесного. Огромные, порою до метра в диаметре, стволы деревьев выглядели впечатляюще, но вполне по земному. Трава на обочине была изумительного изумрудного цвета, но каждый не раз видел такую траву – чистую, яркую, особенно после дождя, хотя дождя здесь не было. Самым удивительным было то, что через плотно сомкнутые кроны деревьев сюда почти не проникал яркий свет, мягкий зеленоватый сумрак леса производил впечатление мистическое, но и в этом не было ничего сверхъестественного. Андрей заметил, что за несколько часов пути они ни разу не видели сухого или упавшего дерева. Умирают ли эти гиганты вообще? Не увидеть чего-то обычного и увидеть нечто необычное – не одно и то же. А сами деревья были хорошо известных пород – дубы, клёны, вязы. Могло, конечно, удивить, что лес – европейский, но землю, по которой они шагали, лишь с большой условностью можно было назвать африканской.
Зверя здесь было много. Лисы, волки, зайцы постоянно выскакивали на дорогу, впрочем не задерживаясь на ней. Пару раз прокосолапили крупные медведи. Звери были явно не пуганные, но к человеку не бежали. А воздух – свежий, чистый, насыщенный разнообразными лесными ароматами, был лишь замечательным лесным воздухом и не более того. Впрочем, неожиданно они получили простое и неброское подтверждение того, что лес, в котором они находятся, всё-таки волшебный. Сиверцева окликнул Беранже де Колль:
– Мессир, посмотрите-ка на это.
– Папоротник. Обычный папоротник. Довольно крупный, хороший экземпляр. Что особенного?
– Ах, мессир, неужели вы когда-нибудь видели цветущий папоротник? Вы посмотрите – некоторые ветки сплошь усыпаны цветами.
– Действительно, – Андрей расплылся в детской улыбке. – Они такие маленькие, эти цветочки, похожи на земляничные. Да, Беранже, многие на протяжении веков хотели бы увидеть цветущий папоротник, а вот он, видишь, и ни чего особенного.
– В настоящей красоте ни когда нет ничего особенного. Всё самое прекрасное в этой жизни так неброско, что мы на него внимания не обращаем. Как мне хотелось бы написать об этом стихи.
– Так напиши.
– Не успею, – грустно сказал Беранже.
Сиверцев молча кивнул и, немного подумав, скомандовал:
– Привал.
Рыцари отошли немного в сторону от дороги, ноги сразу же стали погружаться в ласковый мягкий мох. Обычного лесного мусора здесь не было, мох казался идеальной постелью. И это настораживало.
– Думаю, что на этот мох опасно ложиться, здесь могут быть змеи, – сказал Анри де Монтобан.
– Ты прав, Анри, – сказал Сиверцев, – Точнее, ты был бы прав в обычной ситуации. А здесь, я уверен, такого рода опасности нам не угрожают. Нас должно ожидать нечто по-настоящему ужасное, так что гадюки нас не тронут.
– Сердце маршала – вещун, – торжественно провозгласил Морунген и плюхнулся в мягкий мох.
Все тамплиеры улыбнулись и последовали его примеру. Мох оказался ещё удивительнее, чем они думали, он охотно принимал форму, которая была удобнее отдыхающему человеку. Братья достали из вещмешков хлебы, которыми одарил их на дорогу пресвитер Иоанн, и фляги с водой, наполненные из источника рядом с хижиной старца. Этот хлеб не хотелось резать кинжалами, его бережно отламывали, крошек не было. Хлеб быстро насыщал. Когда они в следующий раз достали хлебы, с удивлением убедились, что они целые. Значит, каждый обеспечен едой до конца жизни. Впрочем, думать об этом не хотелось. Хотелось чуток поспать.
– Всем отдыхать два часа, – скомандовал Сиверцев, – Я дежурю.
Тамплиеры уснули сразу же. Андрей расположился поудобнее и стал рассматривать деревья. Только сейчас он заметил, что каждое дерево живет в своём времени года. У одних весна – только ещё распускаются клейкие листочки, у других лето – листья полностью развившееся, у третьих осень – желтые, красные листья всех оттенков. А зимы здесь не было, ни одно дерево не стояло голым. Может быть, здесь нет времени, поэтому нет ни какого определенного времени года. И здесь нет смерти, поэтому нет зимы. Почему же он всем сердцем чувствует, что в волшебном лесу – осень? Да, вне всякого сомнения, они – посреди осени. Значит, они движутся по направлению к зиме, то есть к смерти?
Периферийным зрением Андрей уловил некое белое пятно, приближавшееся бесшумно и плавно. Он повернул голову и увидел удивительного белого льва. Он был белее тамплиерского плаща, наверное, седой. Величественное густая грива, морда опущена к земле, и глаза закрыты. Может быть, лев – слепой? Идет, однако, уверенно, деревья огибает, как зрячий. Лев приблизился к Сиверцеву и спокойно лег рядом с ним.
– Хлеба хочешь? – спросил Андрей.