Филипп вышел из-за стола и любезно обратился к послам.
— Друзья, — сказал он им, — передайте Николаю, что посылаю к нему посла, какого он никогда еще не принимал, — сына моего Александра; с ним пойдут и мои рыцари, и, если они не отомстят за меня, — пусть лучше не возвращаются домой!
Обращаясь к сыну, Филипп продолжал:
— Прекрасный сын, ты слышал речь послов и слышал об обиде, которую нанес мне Николай. Иди на него и отомсти за меня!
Отвечал ему Александр:
— Неприлично хвастаться своим мужеством, но сам Бог, создавший нас по своему образу и подобию, не спасет Николая от нашего мщения!
Тут Александр вскочил на стол, чтобы его лучше расслышали, и любезно обратился к рыцарям:
— Бароны, скажите вашим вассалам, чтобы вызвали они из своих земель воинов, и вместе пойдем на врага! Покажите себя достойными рыцарями!
И бароны отвечали ему:
— Мы все охотно пойдем за тобой!
Шум поднялся страшный, каждый проталкивался вперед и теснил соседа, как врага; многие поплатились своими боками, больше сорока человек задохлось в давке. До ста тысяч воинов собралось вокруг короля Филиппа, и он передал начальство над ними своему дорогому сыну. Загремели трубы, зазвенело оружие, а затем все стихло.
Войско тронулось в путь.
Александр медленно подвигался вперед, окруженный своими сверстниками. Когда стемнело, они остановились среди зеленых лугов, и Гефестиону было поручено охранять лагерь, — и он охранял его до утра, пока солнце не высушило росы.
На заре снова тронулись в путь. Вскоре встретили они пилигрима с развевающимися по плечам седыми волосами, похожего с виду на благородного человека; в руке у него был померанцевый посох. Увидя его, Александр подозвал его к себе и стал расспрашивать о дороге.
— Откуда вы, мой друг? — обратился к нему Александр.
— Государь, я из города Тира, — отвечал пилигрим, — я был другом царя Дария, но убил ближайшего из его приближенных, моего врага, изменника, предавшего моего отца, и был принужден бежать из этой страны. Теперь иду я ко двору короля Филиппа.
— Иди с нами, друг! — отвечал ему Александр.
— Не могу, государь, — отвечал пилигрим, — надо мне идти к королю Филиппу. У него есть сын Александр, он примет меня в свое войско.
— Но где же провел ты ночь? — опять спросил его Александр.
— Во владениях Николая; меня приютил там один из его маршалов! Когда же настало утро и запели петухи, в городе поднялся шум: выводили коней, из замков выходили люди, весь город был полон войска, — немало встретите вы врагов на пути.
— Друг! А много ли у них людей? — спросил опять Александр.
— Честно говоря, не знаю их числа. Но дайте мне быстрого коня и верное оружие, и я сам отправлюсь к ним и узнаю все от самого Николая.
Александр дал ему коня, лучшего на свете после Буцефала, и приличное рыцарю оружие и сказал ему:
— Я делаю вас своим послом, а потому примите мой поцелуй.
— Нет, — отвечал ему на это пилигрим, — скажите мне прежде, кто вы такой!
— Мое имя не может быть вам неприятно, — отвечал ему Александр. — Я Александр, сын Филиппа, посланный им против Николая, вызвавшего его на войну. Пойдите к Николаю с моим слугой Гефестионом и несколькими спутниками и скажите ему от меня, что не следует биться нашим баронам раньше нас и что мы сами прежде всех должны встретиться в поединке.
— Милосерд Господь, давший мне встретить на пути того, кого я искал! — воскликнул пилигрим и, сойдя с коня, обнял колено Александра и поцеловал его.
Доехав до города, пилигрим и его спутники, держа копья у груди, с опущенными мечами проскакали прямо к королю. Перед его палаткой остановил их сенешал, и они сошли с коней, узнал пилигрима сенешал и сказал королю на своем латинском языке:
— Честью уверяю вас, государь, что это тот самый странник, который пил из моего кубка и которому дал я хлеба и вина: он ночевал у меня в доме, и я узнаю его одежду и развевающиеся седые волосы.
Узнал и пилигрим сенешала.
— Да сохранит тебя Бог от всякого зла! — сказал он. — Ушел я от тебя утром и встретил за лесом Александра: он дал мне этого коня, лучшего после Буцефала, и велел сообщить Николаю, что идет на него войной и предлагает ему поединок.
— Оставайтесь лучше с нами, — отвечал ему тут Николай, — вы проехали по всему моему городу и видели его: он принадлежал тридцати моим предкам, сам Дарий мне дядя, — я сын его брата, а Александр — сын колдуна. Лучше оставайтесь со мной, и я помирю вас с Дарием!
Но пилигрим отвечал:
— Что толку говорить о том, что прошло и чего уже не вернешь?
— Если вы пришли ко мне как посланный Александра, — продолжал Николай, — то вернитесь к нему и скажите, что я принимаю его поединок: мы будем биться вон на том холме, и будем биться, пока я не снесу ему головы.
— Напрасно угрожать Александру заочно, — отвечал пилигрим, — при его виде вы испугаетесь гораздо больше, чем думаете!
Сказав это, вскочил он на коня; то же сделал Гефестион со спутниками, и поскакали они все вместе назад. Вернувшись, пилигрим рассказал Александру, как все произошло.
— Честью уверяю вас, государь, — сказал он, — Николай ожидает вас и принимает предложенный вами поединок.
Наступила ночь, и заснули бароны до зари. Чуть забелело утро, заиграли трубы, сели все на коней и отправились в путь. Войско шло не останавливаясь, пока не дошло до Цезарии, где Николай сам встретил врага. Войско его было готово к битве и расположилось за городом, сам же он стоял на высоком холме.
Увидя его, Александр сейчас же стал вооружаться. Взял он оружие, подаренное ему отцом и матерью, и сел на своего Буцефала. Когда Николай увидал подъезжавшего Александра, опустил он копье и взял щит в руки. Александр тоже опустил копье и кинулся в бой.
Николай первый нанес удар, но не мог разбить шлема Александра. Тогда Александр бросил копье и попал Николаю в голову; ударом меча надвое разрубил ему шлем, выбил его из седла, отрубил ему голову и послал ее с Гефестионом своему отцу. Войско его кинулось в город. Александр отдал все богатства Николая своим баронам.
Жители города вышли к нему навстречу и принесли ему дары — золото, серебро и вино. Принял дары Александр и возвратил жителям их земли, дома, лены и все, чем владели они раньше.
Много подвигов совершил Александр в своей жизни, победил он Дария-перса, изгнал царя Пора из Индии, взял могучий Вавилон, но обо всем этом, так же как и о многом ином, вы узнаете от кого-нибудь другого.
Приключения Ренара-лиса и его кума волка Изегрима
Пролог
ВЫ СЛЫХАЛИ, ВЕРОЯТНО, господа, много разных историй и о Парисе, и о Тристане, и о превращении доброго молодца в козленка; вы слыхали множество басен и песен, но вы, я уверен, никогда не слыхали о великой войне, которой и конца не предвидится, — о войне между Ренаром и его кумом Изегримом. Я могу вам рассказать, если вы хотите, как началась она и из-за чего произошла вся ссора. Недавно мне случилось открыть в небывалом месте небывалый секретный шкап, и в этом шкапу я нашел старую книгу о приключениях охотников — первых вралей в мире. Перелистывая ее, я увидел в самой середине большую красную букву, помещенную там не без намерения каким-то досужим писакой. С этой буквы начиналось описание жизни Ренара. Если бы я не прочел этого сам, не поверил бы! Ну, а раз прочитал, — не только верю, но и вам собираюсь рассказывать. Вы знаете, еще старики говаривали: «Тот, кто не верит книгам, кончит дурно».
Много разных животных сотворил Господь и на пользу, и на погибель человеку. Полезных Господь сотворил больше, чем вредных, но и последних встречается немало; так, например, много горя чинят человеку кровожадный волк и рыжий лис-Ренар, о котором я буду рассказывать, странным образом похожий на того зверя, что слывет у нас первым мастером всяких мошеннических проделок и которого зовут лисой.
Лисой зовут у нас и теперь всех, кто ловко врет, обманывает и виляет. Лиса для людей то же, что Ренар для зверей, — они одной породы, одного характера и одних привычек: звать их даже можно одним именем. Ренар именовал своим дядей его сиятельство Изегрима, знатного и злого покровителя тех, кто живет всякою неправдой; в нашем рассказе мы часто будем звать его волком; он на него похож как две капли воды. Надо признаться, что родства настоящего между ними не было, но, когда им казалось это выгодным, они величали друг друга «прекрасным дядей», «милым племянником», «другом», «кумом» и разными такими сладкими именами.
Жена Изегрима, госпожа Херсент, и жена Ренара, мадам Рише, не уступали своим мужьям в прекрасных качествах, и, по пословице, если один был кошкой, то другая — киской. Трудно было сыскать на свете такую согласную пару.
Вот теперь, когда я вас познакомил с моими случайными знакомыми, слушайте внимательнее, чтобы я сам не запутался и рассказал бы вам все по порядку, как, когда и что было.
Книга перваяПроделки Ренара
О том, как Ренар ночью похитил окорока Изегрима
В одно прекрасное утро молодой Ренар вошел к своему дяде Изегриму. Он казался накануне смерти: взор мутный, шерсть взъерошена, сам сгорбленный и угрюмый.
— Что с тобой, прекрасный племянник? — спросил его хозяин. — Ты, кажется, не в своей тарелке. Уж не болен ли ты?
— Да, я не совсем здоров.
— Верно, ты не завтракал?
— Нет, правда, я не ел, но у меня совсем нет аппетита.
— Полно, пожалуйста! Мадам Херсент приготовит тебе славную похлебку из почек и селезенки, и ты почувствуешь себя гораздо лучше.
Но не такого угощения ждал Ренар от дяди: его привлек к нему запах ветчины, и он успел уже высмотреть подвешенные к самому потолку три необыкновенно жирных окорока.
— Какие прекрасные окорока висят у вас, милый дядя! — сказал он Изегриму. — Да еще на самом виду! А что, как увидит их кто из соседей?!
— Ну, так что же? Пусть смотрят на них те, кому никогда не знавать их вкуса!
— А если они попросят?
— Пускай просят — я не дам ни кусочка никому на свете, будь то брат, кум или сосед.
— В таком случае я спрятал бы их подальше и всем рассказал бы, что у меня их украли.
— Пусть висят, где висят, — никому нет до них дела.
Замолчал Ренар, поел поданной ему похлебки, простился и ушел обдумать на свободе способ завладеть окороками.
Следующая ночь была темная-претемная, бурная и дождливая. Крепко спалось Изегриму и его жене под завывание ветра, и не слыхали они, как Ренар, подкравшись тихонько к их замку, раскрыл крышу, побросав доски и солому на другую сторону рва, и через смастеренное отверстие легко снял с крючков все три окорока и, осторожно ступая со своею драгоценною ношей, вернулся домой. Тут разрубил он окорока на части и спрятал их под солому своего тюфяка.
Рассвело. Крупные капли дождя упали на нос волку и разбудили его. Протер он глаза и с удивлением увидел над собой серое небо: крыши как не бывало, а с ней и окороков! Возопил волк изо всех сил, вскочила и госпожа Херсент и стала метаться из угла в угол, не помня себя от страха. Едва-едва успокоил ее наконец Изегрим и объяснил, в чем дело.
Потолковавши, решили они, что в этой пропаже виноват, вероятно, Ренар, — и пошел к нему волк, хоть утро было раннее и все добрые люди еще спали. Застал Изегрим Ренара в постели. Лицо у него было сытое, веселое, а шерсть гладкая, так и лоснилась, — ничто не напоминало вчерашнего голодного лиса.
— А, милый дядя, добро пожаловать! Только что это? — словно бы вы не в своей тарелке! Уж здоровы ли вы?
— Будешь тут здоров! — пробурчал Изегрим. — Знаешь, мои окорока ведь украли!
— Та, та, та! — затеялся Ренар. — Или соседи надоели вам просьбами угостить их? Взялись-таки за ум, хвалю вас. Но только напрасно вы это мне говорите. Лучше кричите громче на улице, чтобы всякий вас слышал.
— Но я говорю тебе правду: окорока украли у меня, без сомнения! И крышу раскрыли, чтобы стащить их!
— Ну, меня-то, вашего советника, вам уверять не нужно! Жалуется лишь тот, — говорит пословица, — кому не больно. Но напрасно раскрыли вы крышу! Кто вам теперь поверит, что воры были у вас ночью, сотворили такое дело, а вы этого не слыхали? Не очень это хорошо вы придумали!
Рассердился Изегрим на Ренара, махнул хвостом и ушел от него, почти убежденный, что лис тут ни при чем, иначе поверил бы он по крайней мере пропаже.
О том, как Ренар забрался на ферму Констана Денуа, как захватил петуха Шантеклера[11] и о том, как не удалось ему его съесть
Вся провизия вышла у Ренара, и пошел он промышлять новой. Долго ли, коротко ли шел он лесом и набрел на прочно огороженную ферму богатого крестьянина Констана Денуа. Знал Ренар, что водилось у него кур, гусей и уток видимо-невидимо, а кладовая ломилась от всякой провизии и разного мяса — свежего, соленого и вареного. Сунулся было лис с одной стороны, заглянул сквозь забор и увидал прекрасный фруктовый сад; сунулся с другой — скотный двор, огород и все прочее. Да злодей Констан не только забором, так еще и колючею изгородью окружил свою ферму. Никак туда не попасть! Улегся лис под изгородью, хвост просунул и машет им, а сам думает: авось хоть цыпленок какой увидит хвост, удивится и подойдет, а я его и сцапаю. Однако никто не шел, как лис ни вертел хвостом. Но, лежа так, рассмотрел Ренар, что в изгороди один сук сломан и что пролезть, пожалуй, можно, если не побояться двух-трех царапин. Пролез он в эту щель, но, не рассчитав прыжка, так тяжело шлепнулся в огород, что напугал все пернатое царство — и разлетелись в разные стороны куры, утки и гуси. В это время вспорхнул на изгородь петух Шантеклер, возвратившись из далекой экскурсии, и вдруг видит, что его царство, вместо того чтобы радоваться возвращению своего повелителя, удирает от него со всех ног.
— Куда, куда бежите вы, дуры, распустив крылья и вытянув шею? — кричит он им и сам стремглав бросается за ними.
Пинт, самая умная из куриц, самая степенная и несущая самые крупные яйца, отвечает ему обиженным тоном:
— Мы не от глупости бежим, а от испуга! Сюда пробрался из лесу зверь и лежит в капусте. Я отсюда вижу, как шевелятся капустные листья.
— Вот вздор! Какой зверь может пробраться через нашу изгородь? Да к тому же разве нет меня с вами, меня — вашего естественного покровителя и защитника? Не бегите же!
И с этими словами он взобрался на навозную кучу и, по-видимому, спокойно принялся клевать какие-то зерна. Но в глубине души он не очень-то был в себе уверен, и слова умной жены не выходили у него из головы. Взлетел он на крышу и там, обдумывая это дело, вскоре заснул. И привиделся ему странный сон: кто-то принес ему желтую шубу, мехом наружу, и насильно заставил его ее надеть, но, когда он стал выбиваться из нее, ее белая, как слоновая кость, и, как слоновая же кость, твердая опушка жестоко сдавила ему горло. В ужасе проснулся петух и, забыв свое достоинство, побежал отыскивать свою подругу.
Пинт клевала траву как можно дальше от капустных гряд и, когда Шантеклер рассказал ей свой сон, еще раз предостерегла его. Но мужчины иногда храбры невпопад, особенно если они хотят повеличаться перед дамами, и Шантеклер так расхрабрился, что Пинт покачала только головой и сказала:
— Пусть будет, что Богу угодно, но остерегайся сегодня хоть до полудня, потому что лесной зверь все еще находится в нашем парке.
— Ладно, ладно! — нетерпеливо отвечал петух и отправился клевать свою навозную кучу. Но снова сон одолел его.
Лис слышал весь разговор супругов и с удовольствием узнал, что Шантеклер и не думает остерегаться, а потому, как только последний заснул, тихонько вышел из своей засады и одним прыжком очутился на изгороди, отделявшей, к его огорчению, навозную кучу от огорода. Но Шантеклер проснулся от его прыжка и мгновенно очутился по ту сторону кучи.
— Ай, аи, ай, Шантеклер! — заговорил лис самым сладеньким голосом. — Вы убегаете от вашего лучшего друга и кузена! Ведь мы двоюродные, и приятно встретить в вас собрата по ловкости и проворству; это, положительно, наша семейная черта!
Шантеклеру очень польстили слова незнакомца, но он прикинулся равнодушным и запел как можно громче.
— Хорошо, очень хорошо вы поете! — заметил ему Ренар. — Но я зверь откровенный и должен признаться, что мой дядя, а ваш отец, Шантеклер, пел еще гораздо лучше вас. Его голос был так звонок и тонок, что его можно было узнать за целую версту. Особенно удавались ему те песни, что пел он, закрывши глаза. Уверяю вас, братец, я не последний знаток музыки и, право, лучшего певца никогда не слыхал!
При этих словах лиса Шантеклеру вспомнились предостережения жены, и в душе его шевельнулось было подозрение, но ему все же не хотелось ударить лицом в грязь перед названым братцем, а потому, закрыв один глаз и посматривая исподтишка другим, затянул он свое кукареку со всеми известными ему переливами.
— Хорошо, даже очень хорошо! — сказал лис. — Однако далеко вам до вашего отца! Но, конечно, не всем же быть певцами первой величины! Может быть, в чем другом вы оставите его позади, — любезно прибавил он.
Закружилась голова у тщеславного петуха, закрыл он оба глаза, и уже самое звонкое кукареку готово было вырваться из его горла, как лис, вдруг прыгнув на него, крепко стиснул его зубами. Пинт, издали наблюдавшая за беседой своего супруга с Ренаром, подняла тревогу; к ней присоединились и другие куры, и птичница, выбежавшая на этот шум, успела разглядеть Ренара, убегавшего с петухом в зубах. Изо всех сил стала она звать на помощь, и, сбежавшись со всех сторон, люди спустили собак. Лис что есть духу мчал по дороге с Шантеклером в зубах, лишь изредка оглядываясь на хозяина фермы и его огромного дога, несшихся впереди всех.
— На вашем месте, — сказал тут петух Ренару, — я воспользовался бы случаем поддразнить их. Пусть только крикнет Констан: «Лис уносит моего петуха!» — отвечайте ему поехидней: «Да еще из-под самого вашего носа и несмотря на погоню!»
Правду говорят, что на каждого мудреца довольно простоты, и хотя лис издавна известен как самый большой мошенник и обманщик, но на этот раз он решил последовать совету Шантеклера и, услыхав, что Констан кричит своим людям: «Бегите скорее — лис уносит моего петуха!» — отвечал ему: «Да еще из-под самого вашего носа!»
Но не успел он разинуть рта, как Шантеклер высвободился из его пасти и взлетел на высокую яблоню.
— Ах, прекрасный кузен! — запел он оттуда. — Времена-то, видно, переменчивы!
— Да будет проклят рот, говоривший, когда ему надо было молчать! — отвечал Ренар.
— Да будет проклят глаз, закрывшийся, когда ему нужно было зорко смотреть! А вы, прекрасный братец, все же бегите, если не желаете гулять по морозу без шубы!
Ничего не ответив, Ренар перескочил ров — и был таков, возвращаясь домой голодный.
А Шантеклер вернулся благополучно на птичий двор задолго до охотников и поспешил успокоить свое пернатое царство.
О том, как ворон Тиселин украл у старухи сыр и как Ренар отнял его у Тиселина
Наступил май; леса оделись листвою; луга запестрели цветами; птицы запели свои весенние песни, — один лис грустно сидел в своем замке Мопертюи[12], где истощились уже все припасы, и семья его стонала от голода. Наконец отправился он на охоту, обещая не возвращаться без добычи. Он вошел в лес, оставя в стороне большую дорогу, — ведь известно, что дороги проложены не для таких, как он, — и после многих кругов и обходов очутился на цветущем лугу.
— Боже мой, Боже! Как хорошо здесь! — восклицал он. — Сущий рай земной! Кажется, не ушел бы с этого места, если бы только была здесь какая-нибудь добыча! Но нужда и старуху подымет на ноги, говорит пословица.
С этими словами он перескочил через светлый ручеек, пересекавший луг, и лег у самого берега в тени одиноко росшего бука. Наш Ренар был поэт в душе и не прочь помечтать о суете мирской, особенно на тощий желудок.
Случилось, что как раз в это самое время старый ворон Тиселин, ища, чем бы поживиться, залетел на соседнюю ферму и, подметя, что молочница разложила сушить на солнце сыры разных величин и достоинств, выждал, чтобы она отвернулась, и мигом сцапал самый большой. Как ни бранилась старуха, сколько ни бросала в вора камнями, сыра ее — как не бывало. Взлетел ворон на крышу, крепко держа в когтях сыр, каркнул ей насмешливо пословицу: «Дурной пастух кормит волка» — и, отряхнувшись и расправя крылья, высоко поднялся в воздух, отлетел подальше и сел на тот самый бук, под которым мечтал Ренар. Принялся ворон за свой сыр. Клевал, клевал, клевал — и уронил корочку на голову Ренара. Вскочил лис, заметя ворона, — захотелось ему и сыром попользоваться, и, главное, скушать самого Тиселина, потому что голод его ужасно мучил.
— Здравствуй, Тиселин, — сказал он ему улыбаясь, — как я рад тебя встретить! У меня ранено колено, и, пока я лежу здесь больной, хотелось бы мне послушать хорошего пения. А ты ведь мастер на это — весь ваш род славится этим искусством.
Очень понравились слова лиса Тиселину, и он сейчас же каркнул весьма увесисто.
— Хорошо! Только ты поешь хуже твоих братьев: верно, много ешь орехов и хрипнешь!
Захотелось ворону отличиться: забыл он о сыре и закаркал на все лады.
Упал сыр около лиса, а ни с места тот и говорит ворону:
— Не могу я встать: очень у меня болит колено; а вот сыр твой упал около меня, и запах его очень меня беспокоит. Это очень вредно для моей раны. Пожалуйста, унеси его подальше!
Ничего не подозревая, ворон слетел на землю, но, увидя лисьи глаза, струсил было и приостановился. Не выдержал голодный Ренар, кинулся на него, но промахнулся: ворон вырвался-таки, и только пучок перьев остался у лиса в зубах.
— Ага! — сказал ворон, мгновенно взлетев на вершину дерева. — Вот какой ты обманщик!
Лис словно сконфузился и стал уверять ворона, что это от боли его так шибануло. Но кто бы ему поверил!
Однако лис ворона-то упустил, но сыр все-таки скушал и, оправившись, стал даже дразнить Тиселина, говоря, что сыр-то и полезен был для его раны.
— А мне было бы всего полезнее с тобой не знакомиться! — каркнул ему ворон, высоко поднимаясь в поднебесье.
О том, как Ренару не удалось получить от синицы поцелуя мира
Не удалось Ренару поживиться и на следующий день. Голод стал его крепко мучить, и, беспокойно слоняясь по лесу, начал он жаловаться на судьбу. Вдруг завидел лис на суку синицу — хоть маленькая птичка, а все на закуску годится. И кричит ей Ренар:
— Здравствуй, кума! Сойди со мной поздороваться!
— Ладно, иди своей дорогой, кто тебя не знает? И когда это мы с тобой покумились?
— За что же ты так сердита? Не кумились так не кумились, а все же я к тебе с доброй вестью, за которую следует меня поцеловать.
— Ну, расскажи, какие такие принес ты вести?
— А вот какие: по приказанию льва все звери поклялись идти на войну в далекую землю, а здешних маленьких и больших зверей больше не трогать — одним словом, заключить Божий мир, как и люди. Поцелуй же меня за эту хорошую новость!
— Боюсь, обманешь! Целуйся с другими!
— Не обману, даже глаза закрою!
Ренар закрыл глаза, а синица взяла высохшую длинную ветку с сухими листьями и стала водить ею вокруг морды лиса, словно это она сама порхала. Изловчился лис схватить птичку — а во рту у него оказались сухие листья.
— Как ты неловок, Ренар! — сказала синица. — Ведь если бы я не отскочила, ты бы меня совсем убил, а между тем ведь заключен Божий мир и звери поклялись не проливать между собою крови. Не так ли?
Засмеялся Ренар и опять закрыл глаза. Но синица не тронулась с места: что ни говорил ей лис, она все молчала и внимательно вглядывалась вдаль, откуда приближались охотники со своими собаками. Уже близко были собаки, а лис их не чуял. И вдруг наскочила на него одна, другая — и заметался Ренар, не зная, куда деваться.
— Не торопись! — кричала ему синица. — Ведь звери заключили Божий мир, так чего же тебе бояться?
— Да, но эти молодые псы могут не признавать мира, заключенного их отцами, — отвечал лис, — они же тогда были чуть не щенками.
Но спорить было некогда, и Ренар, опасаясь за свою шкуру, влез в глубокое дупло и там притаился, пока собаки и люди не пробежали вперед в погоне за скрывшимся лисом.
О том, как Ренар встретил рыбаков и промыслил и на свою долю селедок и угрей
Это приключение случилось, господа, в то время, когда зима вступила уже в свои права и все запасы в семье Ренара истощились. Большая нужда наступила: нечего было есть, нечего купить, нечего продать. Выгнала эта беда лиса на дорогу; пробрался он придорожными кустами и лег на берегу реки у самого моста: авось, мол, пройдет или проедет кто мимо, и будет чем поживиться. Ждал он добрый час и вот наконец видит: на дороге воз с рыбой, а мужики идут и разговаривают. И понял Ренар из их беседы, что рыбаки, отправившись на лов, целую неделю не возвращались на берег — так много рыбы пригнало в море западным ветром — и что теперь они везли ее в город продавать. Много товару было на возу: были там и корзины с миногами, и ящики с угрями, и много маленькой рыбы в кулях и бочонках. Выскочил Ренар из своей засады, почуя добычу, забежал вперед кустами и лег на дороге, притворившись мертвым. Лежал он там с закрытыми глазами, с оскаленными зубами, затаив дух, — ну, околел да и только! Кому бы пришло в голову такое притворство!
Увидали мужики лиса, подошли, потолковали, взяли его за хвост, со всех сторон осмотрели и решали взять его на воз.
— Славная шкура у лисы, можно продать ее за четыре, не то даже и за пять серебряных су, а то так и себе либо жене пригодится! — сказал старший из них.
На том и решили: бросили лиса на воз, а сами пошли, рассуждая о ценах на рыбу, на меха и хлеб, о хозяйстве и всяких домашних делах. Слушая их, Ренар открыл осторожно корзину, где было, пожалуй, больше трех десятков сельдей, съел их под шумок с большим аппетитом и, выбрав другую большую корзину, где было много угрей, прогрыз в ней отверстие и, просунувшись в него, выпрыгнул из телеги, ловко унося на шее всю корзину с угрями. Как выпрыгнул он, — сказать не умею, а как не побоялся замарать около рыбы свою шубу — и подавно!
Однако один из мужиков пошел посмотреть еще раз на подобранного лиса. Глядь-поглядь — ни лиса, ни угрей, и корзина с сельдями — пустая! Догадались тут мужики, что попались в ловушку, стали искать лиса по дороге, думая, не уйдет он далеко с такою ношей, — куда тебе! Станет он их дожидаться! Пробрался лис кустами в лес, в свою нору, где ждали его мадам Рише, верная его подруга, и два его сына: Персехэ и Малебранш[13]. Побежали они навстречу отцу, в восторге от его нового костюма — корзины с угрями и, впустив его, после обычных объятий крепко-накрепко заперли дверь.
О том, как Ренар повел своего кума ловить угрей
И стряпня же поднялась у Ренара! — связывали рыбу, жарили, варили; угрей резали на кусочки, нанизывая на нитки, и развешивали коптить над очагом, иных солили впрок, часть отобрали к обеду. Все были заняты, все были в духе, и все веселились. И вот голодный Изегрим, прогуливаясь и ища, чем бы поживиться, проходил мимо замка Ренара, заметил дым и почуял вкусный запах. Подошел он к окошку, стал смотреть сквозь ставни и разглядел угрей, висевших над очагом. Как быть? Попросить Ренара поделиться с ним? Знал он, что лис останется глух к его просьбе. Войти с угрозой? Но дверь заперта очень крепко, и никто его не впустит. Наконец решился он постучаться. Стучал, стучал — никто не отворяет.
— Отвори, кум! — кричал волк. — Отвори: принес я тебе кучу новостей!
Ничего не отвечал ему лис, сразу понявши, в чем дело. Удивился волк, что никто не отзывается, но запах рыбы так был привлекателен, что он продолжал стучать все громче и громче. Наконец Ренар спросил, кто стучит.
— Свои, — ответил волк.
— Кто свои?
— Твой дядя и кум! Отвори, прошу тебя: очень нужно!
— Потерпи, пожалуйста, пока монахи не отобедают и не уберут со стола.
— Откуда взялись у тебя монахи?
— Да я поступил к ним на службу.
— Будто бы? Что-то это странно! Но если это так, то дай мне чего-нибудь поесть с их стола — я умираю с голоду!
— Надо их попросить. Но что я скажу, если они меня спросят, не пришел ли ты, чтобы поступить к ним на службу?
— Скажи, что я готов им служить!
— Но это будет неправда! А я не могу обманывать их.
— Почему же неправда?
— Не можешь ты браться за это, так как, обещав, ты должен будешь поклясться никогда не есть мяса!
— Что же вы-то едите?
— Сыр, молоко, рыбу; мы ловим здесь же неподалеку жирных и больших угрей.
— Хорошо, я не стану есть мяса, если вы мне покажете, где вы ловите рыбу.
— Нельзя показать, пока ты не принят на службу.
Видит волк, что никак не попасть ему в дом лиса, и стал просить, чтобы тот вынес ему чего-нибудь поесть. Подошел Ренар к очагу, взял два куска угря, один сам съел, а другой отнес волку и просунул ему в щель, говоря:
— Жаль, что не пришел раньше, а теперь ничего не осталось — все съели монахи!
Съел волк, и захотелось ему еще поесть такого сладкого кушанья, и стал он просить Ренара показать, где водится такая чудесная штука. Выбежал лис из норы и побежал вперед, а волку закричал, чтобы тот шел следом. Так дошли они до рыбного садка.
Дело было ночью перед Рождеством, в то время, когда христиане солят ветчину и готовятся к праздникам. На небе звезды так и горели; мороз был жестокий, и сажалка совсем замерзла — осталась только прорубь, у которой мужики оставили ведро.
— Где же тут ловят? — спросил с удивлением волк.
— А вот погоди.
Дошли они до проруби, привязал лис ведро к волчьему хвосту.
— Опусти, — говорит он волку, — хвост в воду и подожди, пока рыба в ведро наберется — тогда и тащи! Мы всегда так ловим.
Послушался Изегрим, сел на льдину, опустил хвост в прорубь. Сел и лис поодаль и тоже делает вид, что рыбу ловит. Прошло немало времени, и стал волчий хвост примерзать ко льду. Хотел было вытащить его из воды Изегрим, но лис отсоветовал. Прошел час, другой. Говорит лис волку:
— Ну, теперь нам пора убираться подобру-поздорову, а то рассветает: придет хозяин садка, — пожалуй, нам будет плохо!
Волк хотел подняться — не тут-то было! Хвост не пускает.
— Ну, прощай, кум! — закричал лис, убегая. — Долго сидел ты, — видно, больно ты жаден! Вот теперь и кайся.
Тут бы волку рвануться сильней да удрать, хотя бы потеряв десятка три волос, а он ни с места! Кончилось тем, что один охотник, возвращаясь с охоты, увидал его и забил тревогу. Собрались люди и выпустили собак. Стал тут волк метаться, да что поделаешь? В то время как он едва успевал отгрызаться от собак, прибежал хозяин с топором и ударил его сзади, да так неловко, что отрубил только хвост. Изегрим словно того и ждал: почувствовав свободу, кинулся в лес и удрал со всех ног! С этого дня пустая ссора волка с лисом превратилась в ожесточенную войну.
О том, как зашли Ренар с котом Тибером в дом крестьянина и как Тибер оставил там в залог свой хвост
Весной вышел лис из своего замка, очень исхудалый и ослабевший от голода.
Встретил он кота Тибера и спросил его:
— Куда ты, прекрасный друг, направляешься?
— Иду я к соседнему крестьянину, у которого всякого добра много. В погреб, под домом, жена его поставила большой горшок молока, и мне хотелось бы попробовать, каково-то оно на вкус.
— Пойдем вместе!
— Хорошо, пойдем, но с уговором — вести себя честно и помогать мне, а не обманывать; идти следом за мной, не впереди меня!
Сказано — сделано. Подошли они к ферме. Пролез вперед кот, а за ним лис, и пробрались они таким образом на двор.
Направился было лис к курятнику, но Тибер попросил его держаться данного слова и повел прямо в погреб. Тут показал Тибер лису большой сундук.
— Помни же наш уговор! — сказал кот и велел Ренару держать крышку, а сам прыгнул в сундук и стал лакать молоко.
Зло взяло лиса, что он только смотрит, как товарищ его лакомится, и стал он просить Тибера вернуться.
— Устал я держать крышку, очень уж она тяжела! — говорил он.
А кот, не слушая его, все лакал да лакал! Уж и грозил ему лис, что бросит крышку, — все бесполезно! Наконец кот собрался выскочить из сундука, но в этот момент Ренар выпустил крышку и прищемил Тиберу хвост. Тибер вскрикнул от боли, едва не лишившись чувств, однако сделал усилие и высвободился из западни, оставив в ней часть своего хвоста.
— Ну, как ты себя чувствуешь, милый друг? — стал расспрашивать его лис самым ласковым голосом.
— Спасибо тебе, товарищ, добрую же оказал ты мне услугу!
— Не сам ли ты во всем виноват? И то сказать — не все ли равно, какой хвост? Короткий еще лучше служит, да к тому же и не мешает!
Но кот сердито посмотрел на лиса.
— Ну, будет с меня твоих штук! — сказал он ему на прощание. — С этих пор мы с тобой незнакомы: видно, брат, мы испечены из разного теста.
— Ладно, ладно, я, пожалуй, согласен с тобою, Тибер, — отвечал ему лис, — и правда, вместе делать нам нечего! Прощай!
— До свиданья! Встретимся еще на суде королевском!
О том, как Ренар встретил благородного короля и Изегрима и как эти два барона обменялись поцелуем мира
Пошел лис с фермы несолоно хлебавши и решил порыскать по лесу: не удастся ли чем самому поживиться и малым детушкам отнести. Долго бродил он и вдруг встретил благородного короля льва с его коннетаблем Изегримом. Делать было нечего. Подошел лис к королю, низко поклонился и ждал приказаний.
— А, здравствуй! — сказал король и, вспомнив ссору лиса с Изегримом и желая посмеяться, прибавил: — Очень рад тебя видеть. Что ты поделываешь?
— Вышел я, государь, на охоту, чтобы промыслить какой-нибудь провизии малым деткам и милой супруге моей.
— На охоту? — сурово заметил король. — Ловко же обделываешь ты свои дела без нашего ведома.
— Ах, государь, — возразил ему Ренар, — мог ли я, такой маленький зверь, подумать, что вы заметите мое отсутствие, имея вокруг себя таких славных, могучих баронов, как бурый медведь, Йзегрим и другие.
— Тебе все смешки да потехи! — прервал его лев. — Но на этот раз ты останешься с нами; по крайней мере сегодня я беру тебя с собой на охоту, и мы вместе поищем, чем бы нам прилично позавтракать.
— Тяжело мне будет, государь, в присутствии Изегрима, — отвечал Ренар, — он на меня смотрит косо и меня ненавидит, а я ничего ему дурного не сделал. Все то клевета, что вам обо мне насказали, клянусь своею головой!
— Я тоже так думаю, — согласился король, — все это одни пустяки. К тому же против тебя нет ни одной улики! Полно, Изегрим, забудь эту ссору и помирись с Ренаром от чистого сердца!
— Ваша воля — закон, государь! — отвечал Изегрим. — В вашем присутствии я прощаю Ренару и обещаю вперед по-старому быть его товарищем и другом.
Тут обменялись поцелуями дружбы те, что никогда не любили и не полюбят друг друга. Что бы они ни говорили, как бы они ни расшаркивались, ни клялись в искренности своего примирения, они вечно будут ненавидеть друг друга, и все их поцелуи не стоят выеденного яйца. Этот мир — самый лицемерный и фальшивый на свете, мир — поистине лисий.
О том, как благородный король, Изегрим и Ренар отправились на охоту и как Изегрим не сумел поделить добычи так хорошо как Ренар
Вместе отправились в путь благородный король, лис и Изегрим, и дошли они до зеленого луга, на котором паслись бык и корова с теленком. От добра добра не ищут! Натолкнувшись на такую поживу, порешили не ходить дальше и завладеть тем, что само давалось им в лапы. В духе был король после удачной охоты и, обратясь к Изегриму, сказал:
— Ну, коннетабль, надо тебе поделить между нами добычу так, чтобы никого не обидеть!
Подумал Изегрим и сказал:
— Государь, себе возьмите вы быка и корову, мне дайте теленка, а этот рыжий товарищ, принятый вами в нашу компанию, не охотник до мяса и поищет себе другого обеда.
Рассердился король, затопал ногами и, поднявши тяжелую лапу, так погладил по щеке Изегрима, что содрал с нее шкуру.
— Не хочу я такого раздела! — зарычал он сердито. — Ты ничего в нем не смыслишь! Ренар и хитрей и умней тебя и, конечно, поделит лучше.
— Да что тут делить, государь? — возразил лис со смиренной ужимкой. — Добыча вся ваша, а не наша! Возьмите что вам угодно, а остальное пусть будет для нас.
— Я так не хочу, — отвечал лису лев, — ты дели по закону.
— Хорошо, будь по-вашему! — отвечал лис. — Так возьмите же быка, как сказал Изегрим: это доля истинно царская; корова пойдет королеве: ее мясо нежно и жирно и достойно послужить пищей супруге короля; теленок достанется принцу: принц еще невелик, и ему больше теленка не скушать. Мы же и сами для себя промыслить сумеем.
Улыбнулся король, услыхав слова лиса.
— Умный ты зверь, очень умный! — сказал он. — А твой дядя пусть держит ухо востро, а то с ним приключится беда! Но, скажи на милость, кто мог тебя научить делить так умно и законно?
— Премудрый Опыт, — отвечал лис и, смеясь, оглянулся на дядю.
Простился с ними король, захвативши с собой теленка, быка и корову, а им предоставил еще поохотиться вместе.
О том, как попал Ренар в колодец и благополучно из него выбрался и как Изегрим, попавши туда, спасся лишь ценою увечья
Как охотились они в этот день и когда разошлись — никому не известно. Только знаем, что ночью забрался от голода лис в монастырь, но долго ходил вокруг ограды, пока не нащупал калитки. Он тихонько толкнул ее, и, на счастье, она оказалась открытою. Свободно проник он во двор, где у курятника на стене мирно спали три курицы. Подкрался к ним лис и, разом схвативши всех трех, задушил их: двух съел, а третью оставил на утро. Насытясь, он ужасно захотел пить — и видит глубокий колодец. Висят два ведра на бадье: одно, с водой, опустилось глубоко, другое качается в воздухе. Потащил лис бадью, надеясь напиться, но не хватило у него сил. Как ему быть и какой бы придумать фокус? Погадал он, пораскинул умом и решил положить в то ведро, что качалось в воздухе, последнюю курицу и с нею вместе тащить. Но, как ни пыхтел, ни старался, ведро все там же оставалось. На последнюю хитрость пустился Ренар и, держась за веревку, сам повис на ведре. И что же? Непорчен ли был блок, или что другое случилось, но неожиданно разом бултыхнулся Ренар в воду. Тут вдоволь он мог бы напиться и даже развлечься рыбною ловлей. По счастью, воды было мало, и лис наполовину оставался сухим.
Долго он сидел на дне, не зная, как бы спастись из нежданной ловушки.
В ту же ночь и туда же привел случай Изегрима. Захотелось ему воды напиться, и подошел он к колодцу; глянул на дно — и глазам не поверил, увидя там лиса.
— Узнаю я тебя! — закричал он.
— И я тебя также, — отвечал лис. — При жизни тебе я был племянником; теперь же я покойник.
— Как? Неужели ты умер? Когда же?
— Дня два тому назад или три. И теперь я тебе советую, дядя, изменить свои чувства ко мне.
— Разумеется, раз ты умер, я не могу тебя ненавидеть и даже жалею, что тебя уж не увижу в живых.
— Напрасно. Мне и здесь хорошо: в живых я частенько-таки голодал, теперь же всего у меня здесь в избытке. Посмотри сам у колодца: я там даже курицу бросил!
Нашел Изегрим птицу и тотчас ее с жадностью слопал — и думает: «Правду сказал хитрый лис: не житье ему здесь, а раздолье».
— Покойный Ренар, — говорит он ему, — хорошо тебе жить на том свете. Научи же ты меня по дружбе, как бы и мне за тобой попасть в то блаженное место?
— Нелегко тебе будет, — отвечал лис, — всегда был ты зол и завистлив.
— Но я покаюсь, любезный Ренар.
— Ну, если так, то попробуй. Но прежде твое покаяние надо проверить: если ты сядешь в пустое ведро и оно быстро опустится вниз — твое покаяние искренно, если же нет — ведро не шелохнется. Слышишь?
Трудно было волку усесться в ведро; наконец, всунувши задние лапы, передними он крепко обнял веревку. Волк был поувесистей, и когда он всею тяжестью бухнулся в воду, то ведро с лисом взвилося в воздух.
— Куда ты? Куда ты? — кричал Изегрим, повстречавшись с ним по дороге.
— Уж таков здесь обычаи, — отвечал лис. — Когда один опускается вниз, другой поднимается кверху. Теперь твоя очередь, милый кум, насладиться загробным довольством!
Тут выпрыгнул лис из ведра и помчал без оглядки.
Не помня себя от досады и гнева, просидел Изегрим по пояс в холодной воде всю ночь и все утро. Когда же узнала братия, что к ним в колодец попал волк, сбежались все помогать тащить его вон. Избитый, израненный волк насилу от них уплелся и с трудом дотащился до дома.
Долго болел Изегрим, и когда стал поправляться, то решил отомстить лису, притянувши его к суду в собрании пэров.
Книга втораяСуд над Ренаром
О том, как коннетабль Изегрим явился в королевский суд с жалобой на Ренара
Не теряя времени, Изегрим поспешил в суд с жалобой на Ренара. Быть коннетаблем — честь немалая, и Изегрим пользовался большим почетом при дворе; особенно уважали его за глубокое знание всех судейских обычаев. Поднялся он в залу, где король с приличным его сану достоинством восседал в кресле, окруженный блестящею свитой своих знаменитых баронов.
— Неужели, государь, негде искать правды на свете? — воскликнул Изегрим, выступая на середину залы. — Неужели правосудие всюду попрано и в мире царят ложь и кривда? Ваши желания и даже ваши приказания ничто для Ренара, зачинщика всех зол и усобиц, этого воплощения хитрости и лукавства. Мало того, что пришлось мне вытерпеть от него самому, он, наконец, забравшись в мое жилище, разграбил запасы и избил моих детей. Не из мести пришел я сюда искать гибели Ренара — я пришел просить у вас правосудия!
Не любил благородный лев, чтобы его бароны ссорились и судились между собою, и всегда старался покончить дело миром, не допуская огласки. Пытался он было и тут советовать Изегриму помириться с Ренаром, но недаром прослыл Изегрим знатоком по части всяких судейских правил и обычаев.
— Государь, — сказал он, — неприлично вам пока становиться ни на ту, ни на другую сторону. Теперь подлежит только выслушать мою жалобу и передать ее на обсуждение пэров. А мне сдается, что вы уже начинаете тянуть руку Ренара. Вижу я, что вы ни в грош не ставите моей верной службы. Если бы я был таким же хитрым, вероломным пронырой, как этот подлый Ренар, клянусь своею волчьею мордой, мои фальшивые услуги заслужили бы ваше величайшее одобрение! Ну, да что тут толковать! Недаром говорит пословица: каков поп, таков и приход.
С нетерпением выслушал его король.
— Признаюсь, — сказал он, — я-таки действительно готов был извинить Ренара: кто знает, может быть, найдутся и в его пользу достаточно веские доказательства. Но так как вы непременно того желаете, то его вызовут в суд и рассудят это дело с соблюдением всех законных формальностей. Я принимаю вашу жалобу.
О том, как мессер[14] верблюд, папский легат, произнес по поводу жалобы Изегрима ученую речь, понятую весьма немногими, о секретном совещании баронов и о том, как Гримберту было поручено передать Ренару приглашение явиться в суд
Случилось, что в тот самый день присутствовал между советниками короля мессер верблюд, весьма уважаемый за свою ученость и мудрость. Родом он был из Константинополя и находился при дворе благородного льва в качестве папского легата. Был он весьма ученый законник.
— Мессер, — сказал ему король, — слыхали ли вы у себя на родине о подобных жалобах? Нам угодно выслушать ваше мнение об этом предмете.
И верблюд тотчас же повел речь.
Много учености было в его речи. Много латинских, итальянских и французских слов сыпалось в ней вперемешку. Трудно было понять ее простым, неученым смертным, но тот, кто был настолько мудр, что умел находить смысл в бессмысленном, понимать непонятное и, когда нужно, читать слова навыворот, тот уловил бы в ученой речи верблюда мудрый совет королю: решать дела по своему усмотрению, не справляясь ни с какими советами.
Выслушали речь верблюда бароны и отнеслись к ней различно: большинство смеялось, но были такие, что подняли ропот. Один благородный лев сохранил серьезность и достоинство и, возвысив голос, водворил тишину, передав дело на предварительное обсуждение своим баронам. Тут мудрейшие из его приближенных поднялись со своих мест и, покинув залу, заперлись в отдельной комнате для секретного совещания.
Олень Бришемер, понимая всю важность возложенного на них поручения, взялся руководить прениями. По правую его руку сел бурый медведь — всем известный заклятый враг Ренара, а по левую — кабан, не способный ни на какое лицеприятие, послушный лишь голосу закона и справедливости.
Когда все уселись и приготовились слушать, Бришемер, перемолвившись с кабаном, стал излагать суть дела.
— Господа, — сказал он, — все вы слышали жалобу Изегрима на Ренара. Обычай нашего суда требует, чтобы такая жалоба была доказана трижды: иначе каждый мог бы возвести любое обвинение на самого безвинного и безобидного зверя. Изегрим же ссылается лишь на одну свидетельницу — на свою жену, обязанную ему покорностью и послушанием. Можем ли мы признать ее свидетельство правдивым и заслуживающим доверия?
— Клянусь, господа! — сердито забурчал медведь, завозившись на своем месте. — Вы, кажется, забываете, с кем имеете дело! Кажется, его светлость коннетабль Изегрим не какой-нибудь безвестный пройдоха, и уж на его-то слова можно было положиться помимо всяких свидетелей!
— Мессер Брион, — вступился кабан, — разумеется, каждый из нас готов верить на слово Изегриму. Но здесь все затруднение в том, что Ренар хотя и ниже чином Изегрима, но по своим личным достоинствам заслуживает не меньшего доверия.
— А я так скажу прямо, — не выдержав, снова вступился Брион, — стыд и позор тому, кто вздумает защищать Ренара! Позвольте по этому поводу, господа, рассказать вам, как мне самому случилось попасться на удочку этого негодяя. Пронюхал где-то Ренар только что построившееся село и облюбовал стоявший у опушки леса двор крестьянина Констана, полный всякого скота и живности, и повадился он забираться туда по ночам. Сытый-пресытый возвращался он под утро в свою нору с добрым ворохом провизии для своего семейства.
Так шли дела с месяц, пока наконец крестьянин, потеряв терпение, не завел собак и не расставил вокруг своего дома и по лесным дорожкам всевозможных силков и ловушек. Но и тут Ренар нашелся: живо сообразил он, что я благодаря своему внушительному виду и величественной поступи скорее привлеку к себе внимание, чем он, при его худобе и крохотном росте, и что если нас вместе поймают, то вся погоня бросится за мной, а он тем временем успеет преспокойно улизнуть; притом же знал негодяй мою слабость к медку — и явился ко мне с такою речью:
— Брион, какой же знатный горшок меду удалось мне открыть!
— Говори скорее, где? — отвечал я.
— Да у крестьянина Констана.
— А как бы мне его раздобыть?
— Ничего нет легче: пойдемте туда вместе!
На следующую же ночь мы осторожно подкрались к ферме. Найдя калитку открытою, мы пробрались во двор и засели в капусте. Было условлено, что мы прямо пойдем к горшку, разобьем его, поедим мед и, не мешкая, вернемся домой. Но Ренар не утерпел: проходя мимо курятника, залез туда и поднял страшнейший переполох между курами. От их криков поднялось все село, со всех сторон сбежались мужики и, признав Ренара, с гиканьем кинулись за ним в погоню. Бы поймете, конечно, что и я в эту минуту почувствовал некоторое беспокойство и как мог проворнее направился восвояси. Между тем Ренар, лучше меня знакомый с местностью, принялся задавать такие круги, что сбил с толку погоню. Тут мужики заметили меня и, забыв о лисе, кинулись мне наперерез. Тогда увидал я, что предатель улепетывает во все лопатки, покинув меня одного на жертву разъяренной толпе.
— Ренар! — закричал я ему вдогонку. — Ты и не подумаешь выручить меня из беды?
— Спасайся, кто может! — крикнул он мне, не останавливаясь. — Напрасно не запасся ты хорошим конем да шпорами поострее. Сам будешь виноват, если мужики посолят твое мясо на зиму. Поторапливайся, если твоя шуба не оттянула еще тебе плеч и ты не чувствуешь желания с нею расстаться.
Не стану рассказывать, как я поплатился за свое легковерие и как, избитый, израненный, истерзанный собаками, едва успел скрыться в лесной чаще.
Я рассказал это не в виде жалобы, а лишь только для примера. Сегодня на Ренара жалуется Изегрим, вчера заявлял на него претензию ограбленный им ворон Тиселин; кот Тибер обвиняет его в несчастье со своим хвостом; даже собственная его кума, синица, и та рассказывает, что он пытался проглотить ее под предлогом поцелуя мира. Надо же наконец положить предел этим проделкам: чем безнаказаннее сходят они ему с лап, тем больше растет дерзость лиса.
Кончил речь Брион, и поднялись шумные толки и споры, посыпались колкости и даже личные намеки, но олень Бришемер был слишком умен, чтобы допустить неуместные выходки в серьезном совещании.
— Во всяком случае, господа, — сказал он, — попытаемся примирить враждебные стороны. Но прежде всего следует увериться в том, действительно ли была нанесена обида Изегриму. Ренар изъявляет готовность поклясться в своей невинности. Пусть же он явится и принесет клятву, а до тех пор нам нечего предрешать дела. На случай же, если в то время, когда явится Ренар для принесения клятвы, наш благородный король будет в отсутствии, теперь же выберем кого-нибудь, кто мог бы председательствовать на суде! По-моему, надо выбрать верного сторожевого пса — Рунио, всем известного своею добросовестностью и благонравием.
Это предложение заслужило всеобщее одобрение. Затем члены совета отправились к королю, и Бришемер по всей форме доложил королю об исходе совещания. Обрадовался благородный лев такому простому решению неприятного дела и тут же послал к Ренару барсука Гримберта с приказанием явиться в воскресенье для принесения клятвы и для объяснении по жалобе Изегрима. Гримберт сходил в Мопертюи и принес ответ, что Ренар ничего лучшего не желает, готов все исполнить в точности и заранее подчиняется приговору суда.
О совещании Изегрима с родичами и друзьями и о появлении обоих баронов в сопровождении их сторонников перед добродетельным Рунио
Пошел Изегрим по лесам, горам и долинам, сзывая своих родных и сторонников. Собрались к нему Бришемер, Брион, кабан, леопард, тигр и пантера, и даже приехал из Испании колдун-мартышка, сам по себе совершенно равнодушный как к той, так и к другой стороне и ставший на сторону Изегрима лишь ради шутки. Все они обещали Изегриму не покидать его до получения им удовлетворения.
Немало сторонников нашлось и у Ренара. Правда, не все шли за ним по охоте: кот Тибер порядком недолюбливал лиса, но как родственник не мог отказаться. По той же причине примкнул к нему и барсук Гримберт. Один лишь заяц не в силах был совладать со своею трусостью и просил уволить его от обязанности сопутствовать Ренару на собрании, что и было милостиво ему разрешено.
Когда все собрались на место суда, между двумя партиями произошло некоторое замешательство. После многих пререканий решено было, что Изегрим со своими спутниками займет долину, а Ренар — окрестные горы.
Посередине между двумя сторонами, как мертвый, лежал благородный Рунио, а на некотором расстоянии, в кустах, прятались его друзья-собаки. Все были воодушевлены ненавистью к Ренару.
О том, как Ренар почувствовал угрызения совести и не пожелал поклясться зубом Рунио
Бришемер, выбранный стряпчим на этом собрании, предложил Ренару первому поклясться зубом Рунио в своей невинности во взведенных на него обвинениях.
С достоинством поднялся со своего места Ренар, расправляя свои пушистый хвост, и готовился произнести клятву, а между тем зорким глазом окидывал местность: не укрылись от него притаившиеся в кустах собаки и то, что бока Рунио, казавшегося мертвым, тихо подымались. Подался Ренар назад и остановился. Бришемер же, не допуская отговорок, требовал немедленной клятвы. К счастью для лиса, разглядел западню и барсук Гримберт, но, не желая навлекать на себя ненависть такого блестящего собрания, прибегнул к хитрости и заявил вкрадчивым тоном, что справедливость требует, чтобы Ренар был защищен от напора толпы, теснившей его со всех сторон.
— Вы правы, — сказал Бришемер, — я об этом не подумал.
И он велел толпе расступиться так, чтобы впереди и по сторонам оставался свободный проход. Только того и нужно было Ренару: одним прыжком скрылся он за толпою и, пробежав горою, где стояли его сторонники, пустился стрелой по дороге, несмотря на крики и завывание друзей Изегрима и на бесплодные старания собак, кинувшихся по его следам.
О том, как благородный лев созвал общее собрание и Изегрим еще раз принес жалобу на Ренара
Прошла зима, распустился боярышник, начинали зацветать розы. Недалеко было до Троицы, когда благородный лев созвал всех зверей на общее собрание. Явились все, кроме обманщика лиса. На этом собрании Изегрим еще раз принес королю жалобу на Ренара. Король отвечал:
— Послушай меня, Изегрим, не поднимай ссоры, — не люблю я дрязг и сплетен: домашние неприятности не всегда могут разбираться судом!
— Государь, — вступился медведь, — Изегрим жив, здоров и на свободе, а потому при своей силе и могуществе и сам мог бы отомстить Ренару и отнять у него всякую возможность вредить кому бы то ни было. Но он не делает этого из уважения к только что заключенному Божиему миру, и вам, нашему повелителю, следовало бы предупредить малейший повод к возобновлению междуусобиц в среде ваших баронов. Изегрим жалуется на Ренара — прикажите разобрать эту ссору судом, и виноватый должен будет удовлетворить обиженного и еще заплатить пеню вам, нашему королю. Велите вызвать Ренара из его замка Мопертюи. Я охотно приму на себя это поручение и сообщу ему о решении суда.
Поднялись в собрании споры и раздоры: одни находили, что для Ренара мало даже смертной казни, другие желали во что бы то ни стало избежать скандала. После долгих пререканий наконец решили вызвать Ренара в суд, а если он не пойдет охотой — притащить его силой. Однако король, недовольный таким крутым оборотом дела, выразил твердое намерение простить Ренара, если он только раскается в своих проступках.
О том, как петух Шантеклер со своею женою Пинт и ее тремя сестрами явились искать суда на Ренара за умерщвление безвинной курицы Копет
Очень огорчило собрание такое решение короля, и Изегрим, грустно повеся хвост, отошел в сторону, как вдруг явилась во дворец целая процессия: петух Шантеклер, госпожа Пинт и еще три дамы, ее сестры — Руссет, Бланш и Нуарет. Все они сопровождали траурную колесницу с останками благородной курицы Копет. Не далее как накануне подстерег ее Ренар, оторвал ей крыло, перегрыз ногу и замучил ее до смерти. Король, устав от прений, собирался уже распустить собрание, когда явился этот кортеж. Пинт первая решилась заговорить:
— Господа, волки и собаки, благородные и милые звери, не отриньте жалобы невинных жертв! У меня было пять братьев — всех их съел Ренар! У меня было четыре сестры во цвете лет и красоты — все, кроме одной, достались Ренару! Дошла, наконец, очередь и до тебя, крошка моя Копет! Была ли на свете курица жирнее и нежнее тебя, несчастная моя подруга?! Что будет теперь с твоею неутешной сестрой? Да пожрет тебя огонь небесный, коварный лис! Не ты ли столько раз пугал нас до смерти и портил нам платье, забравшись в курятник?! И вот теперь пришли мы все искать у вас защиты, благородные бароны, так как сами мы не в силах мстить Ренару!
В конце этой речи, часто прерываемой рыданиями, Пинт упала без чувств на ступеньки трона, а вслед за нею и все ее сестры. Волки и собаки поспешили к ним на помощь и стали брызгать на них водой, после чего, приведенные в чувство, они побежали к королю и кинулись ему в ноги; Шантеклер стоял тут же, орошая слезами королевские колени.
Глубокая жалость наполнила душу короля, с тяжким вздохом поднял он голову и, откинув назад свою гриву, испустил такое рыкание, что все звери попятились от ужаса, а заяц — так того потом чуть не двое суток била лихорадка.
— Г-жа Пинт! — воскликнул король, свирепо ударяя хвостом по бокам. — Во имя моего отца, для которого я еще ничего не сделал, обещаю я вам вызвать Ренара. Тогда вы увидите собственными глазами и услышите собственными ушами, как наказываю я ночных воров, убийц и изменников!
О прибытии г-на Бриона в Мопертюи и о том, как горько показалось ему угощение Ренара
По извилистой тропинке добрался медведь до укрепленного замка Ренара, хозяин которого в эту минуту сладко спал: рано утром он славно позавтракал крылышком каплуна, и теперь еще вблизи него лежала наготове жирная курица. Услыша голос Бриона, вызывавшего его во имя короля, лис сейчас же стал придумывать, какую бы расставить Бриону западню.
— Напрасно только заставили вас прогуляться, почтеннейший Брион! — крикнул он ему, полуотворяя слуховое окошко. — Я и сам собирался к королю, как только закушу этим прекрасным французским блюдом. Сами вы знаете, Брион, что даже при дворе вокруг богатого и знатного человека все толпятся с предложением услуг и угощения; но иное дело бедняка: для него нет места ни за столом, ни у очага, и есть-то он должен у себя на коленях, отмахиваясь направо и налево от собак. Едва-едва перепадет ему, чем промочить горло! Так-то, почтеннейший Брион, и я перед отправлением в путь произвел генеральный смотр своей провизии и, позавтракав горохом с салом, заел это блюдо свежим медком.
Забыл тут Брион все старые козни Ренара.
— Медком?! — воскликнул он в увлечении. — Да я ничего не знаю заманчивее этого кушанья! Нельзя ли и мне им полакомиться?
Даже сам Ренар удивился, как легко поддался на его удочку почтенный медведь.
— Я был уверен, что найду в вас товарища, — продолжал он. — Мой сын может подтвердить, что я нашел пропасть меду не дальше как при входе в тот лес, что стережет лесничий Ланфруа.
Тут Ренар покинул замок и вместе с Брионом отправился в лес, где лесничий Ланфруа, распилив с одного конца колоду, засунул в отверстие косяк, чтобы помешать дереву сомкнуться.
— Вот, милый мой Брион, — сказал Ренар, — мед спрятан в этом бревне: просуньте голову и кушайте на здоровье.
Брион поспешил засунуть морду в отверстие, а Ренар, изловчившись из-за его спины, выдернул косяк, и дерево, сомкнувшись, прищемило морду Бриона, огласившего воздух пронзительным, криком.
— Видно, вкусен показался вам мед, что вы им так долго лакомитесь? — дразнил его Ренар.
Но при первом появлении Ланфруа рыжий негодяй давай Бог ноги! Прибежавший тем временем лесник принялся скликать соседей. Брион, видя себя в безвыходном положении, решил пожертвовать мордой и, изо всех сил упираясь ногами, выбрался из щели, оставя там кожу с ушей и щек. Преследуемый мужиками, едва успел он спастись от их вил и рогатин.
Не переводя духа, примчал он ко двору благородного льва и тут же упал на землю от изнеможения.
— Великий Боже! Брат Брион, — воскликнул король, — кто это тебе так удружил?
— Государь, — с трудом проговорил бедный Брион, — эту услугу оказал мне Ренар!
О том, как благородный лев во второй раз послал за Ренаром кота Тибера, и о мышах, ставших тому поперек горла
Яростно рычал благородный лев и, ощетинив свою ужасную гриву, нетерпеливо бил хвостом по бокам, произнося клятвы и проклятия.
— Брион, — сказал он, — этот ужасный рыжий злодей не может уже рассчитывать ни на какое снисхождение: нет для него достаточно жестокой казни! Я так с ним разделаюсь, что моего суда долго не забудет вся Франция. Где ты, кот Тибер? Ступай к Ренару и от моего имени потребуй его немедленно ко двору. Да посоветуй ему также захватить с собой и веревку, чтобы было на чем его повесить.
Не улыбалось это путешествие Тиберу, но волей-неволей пришлось повиноваться. Подходя к замку Мопертюи, принялся он читать молитвы всем святым и, подойдя к воротам, стал снаружи вызывать Ренара.
— Тут ли вы, г-н Ренар? Отзовитесь!
— Тут, и на твою голову, — пробормотал Ренар. — Добро пожаловать, Тибер! — продолжал он громко.
— Не сердитесь на меня, товарищ, за то, что я вам скажу: я пришел от лица короля, который вас ненавидит и страшно вам угрожает. Все при дворе на вас жалуются, а больше всех Брион и Изегрим. Один только остался у вас защитник — ваш двоюродный брат Гримберт.
— Послушайте, Тибер, — отвечал Ренар, — угрозы, к счастью, не убивают. Пускай их себе точат на меня зубы: я от этого не меньше проживу на свете. Я твердо намерен побывать у вас при дворе и посмотрю, кто-то посмеет на меня жаловаться!
— И умно сделаете. Я советую это вам от всего сердца. Но я страшно торопился и умираю от голода. Не найдется ли у вас для меня кусочка каплуна или курочки?
— Очень уж многого вы от меня требуете, друг Тибер! Я могу предложить вам только крыс и мышей, но мышей прежирных. Не хотите ли?
— Как, мышей? С величайшим удовольствием!
Конечно, голод отшиб в этот день память у Тибера: не подозревая предательства, последовал он за Ренаром в село, откуда все куры переселились уже на кухню жены лиса.
— Проберемся между этими домами, — сказал лис Тиберу, — мы попадем там на чердак, где сложен овес и приготовлен вечный пир мышам. Вот дверь, через которую вы можете туда пролезть.
Все это были выдумки Ренара, и дыра вела в ловушку, приготовленную для него же самого — на случай, если он еще раз вздумает подбираться к курам. Не успел Тибер последовать совету Ренара, как почувствовал на шее петлю. Чем больше выбивался он, тем сильнее она его душила. В то время как он делал тщетные усилия, чтобы освободиться, сбежались хозяева, и Тиберу досталась добрая сотня ударов.
О том, как Гримберт в третий раз пошел звать Ренара
С громкими проклятиями явился Тибер ко двору короля.
Там, упав перед королем на колени, он рассказал ему о своем неудачном путешествии.
— Поистине дерзость и безнаказанность Ренара необычайны! — воскликнул король. — Неужели никому не удастся предать в мои руки этого ужасного карлика? Я начинаю сомневаться в вас, Гримберт. Вы так хороши с ним, что мне сдается, уж не сообщаете ли вы ему обо всем, что здесь происходит?
— Государь, я, кажется, никогда не давал вам повода заподозрить меня в неверности!
— В таком случае ступайте в Мопертюи и не возвращайтесь без вашего родственника.
— Государь, — сказал Гримберт, — положение моего родственника таково, что он не явится сюда, если я не покажу ему вашей грамоты. Но я знаю, что при виде вашей королевской печати он немедленно отправится в путь.
— Гримберт прав, — сказал король и сейчас же продиктовал кабану послание, а Бришемер скрепил его королевскою печатью.
Гримберт на коленях получил от короля запечатанное послание и отправился в путь.
С радостью бросился Ренар на шею Гримберту и повел его в свои дом. Гримберт со свойственным ему благоразумием передал свое поручение лишь после обеда, когда уже убрали скатерть.
В смущении взломал Ренар печать и, читая письмо, несколько раз менялся в лице. Не надеясь на пощаду, исповедался он в своих грехах и стал готовиться в путь.
О путешествии Ренара и Гримберта и о том, как они прибыли ко двору короля
На другое утро, на рассвете, обнял Ренар свою жену и детей, которых оставлял в великом горе.
— Не знаю, что со мной станется, — сказал он им на прощание, — оберегайте наш замок и поддерживайте его: пока он в ваших руках, вам нечего бояться ни короля, ни его баронов. Через шесть месяцев осады они будут стоять перед его воротами с таким же успехом, как и в первый день, а провизии у вас хватит на несколько лет. Поручаю вас Господу Богу! Молите Его, чтобы я скорее вернулся.
Оба барона отправились в путь; перешли реку, прошли ущелье, поднялись на гору, потом спустились в долину и очутились, сами того не ожидая, перед богатой монастырской фермой. На птичьем дворе спокойно разгуливали куры. При виде добычи забыл Ренар и о грозившей ему опасности, и о своем раскаянии и уже готов был пуститься в новые похождения, да посовестился Гримберта и скрепя сердце прошел мимо, но долго оглядывался на оставшееся позади пернатое царство.
Чем дальше шли они, тем больше волновался лис и уже начинал дрожать как в лихорадке. Но вот перевалили они через последнюю гору, и перед их глазами открылась долина, где заседал королевский суд. Когда они прибыли и велели о себе доложить, заседание уже было открыто.
О том, как Ренар, благородный лев и Гримберт произнесли речи, никого не убедившие, и о том, как благородный лев сам стал читать Ренару обвинительный акт
Появление Ренара и Гримберта произвело сенсацию в собрании пэров. Не было зверя, который не горел бы нетерпением поддержать обвинительный акт; даже благородный пес Рунио беспокойно ворчал и лаял. Но среди всего этого шума Ренар с полным наружным хладнокровием и со спокойным достоинством зверя, не знающего за собою никакой вины, вышел на середину залы и, окинув собрание гордым взглядом, сказал:
— Государь, вам кланяется тот, кто оказал вам столько услуг, сколько не оказали все присутствующие здесь бароны, вместе взятые. Меня оклеветали перед вами, и я так несчастлив, что до сих пор не мог еще оправдаться. Говорят, что благодаря советам окружающих вас льстецов вы хотите приговорить меня к смерти. Это не удивительно после того, как король охотно слушает наветы бесчестных людей и отвергает советы испытанных своих баронов. Но я желал бы знать, на что жалуются здесь Брион и Тибер? Моя ли вина, что Брион был застигнут на месте угощения крестьянином Ланфруа и при всей своей силе не сумел от него защититься? Или что Тибер сам попал в ловушку, охотясь за мышами? Не великодушно было, государь, призывать меня на суд теперь, когда года подточили мои силы, когда голос мой разбит от старости и мысли плохо вяжутся в моем ослабевшем мозгу, — не великодушно было пользоваться моею слабостью! Но король приказал, а я повиновался! Беспомощный стою перед его троном, и в его власти теперь повесить меня или вести на костер, казнить или миловать. Но прилично ли мстить такому бессильному зверю, как я, и удобно ли казнить меня, не выслушав моих оправдании? Кто знает, к каким разговорам и толкам повел бы такой образ действий?
— Ренар, Ренар! — возразил ему король. — Ты мастер говорить и оправдываться! Но теперь твое время прошло. Сбрось же свою личину! Все это лисьи штуки! Тебя будут судить, раз ты этого требуешь, и мои бароны решат, как надо поступить с таким убийцей, негодяем, вором, как ты. Кто решится утверждать, что ты не заслужил этих названий? Пусть говорит — мы будем слушать.
Тут Гримберт встал со своего места.
— Государь, — сказал он, — мы ответили на ваш призыв и пришли преклониться перед вашей справедливостью. Зачем же обращаетесь вы с нами так оскорбительно? Зачем не хотите выслушать ни обвинений, ни оправданий? Ренар пришел сюда, чтобы отвечать на возводимые на него жалобы, — предоставьте же ему полную свободу защищаться и всенародно опровергнуть общее обвинение.
При этих словах все собрание в негодовании поднялось со своих мест, но король предупредил беспорядок, приказав всем сесть, и сам стал читать обвинительный акт.
О том, как Ренар был приговорен судом пэров к повешению, как он не был повешен и как вернулся в Мопертюи
Долго длились допросы свидетелей и разбор дела. Наконец собрание постановило, что Ренар обвинен и уличен в предательстве и заслуживает виселицы. По приказанию короля на высокой скале была приготовлена виселица. Схватили Ренара и поволокли на гору; дорогою вдоволь потешились над ним все звери, все враги и даже те, что никогда не были ему врагами. На что уж заяц, и тот бросил в него камнем, — правда, издали, когда Ренар почти уже скрылся из виду; но, к несчастью, лис оглянулся, и заяц со страху запрятался под изгородь и уж больше не появлялся.
У Ренара была в запасе еще одна уловка, и у самой виселицы он вдруг заявил, что должен открыть королю нечто очень важное. Король, делать нечего, согласился его выслушать.
— Государь, — сказал тогда лис, — сознаю я вполне, какой великий я грешник! По вашему приказанию ведут меня на казнь, но вы, конечно, не захотите помешать мне искупить свои грехи перед Богом: позвольте мне примкнуть к крестоносцам — я покину страну и пойду к святым местам. Смертью в Сирии я искуплю свои грехи, и Господь вознаградит вас за ваше доброе дело!
Говоря это, лис припал к ногам растроганного короля.
Подоспел тут с речью и родственник Ренара, Гримберт, и ловко дал королю понять, что при всех своих преступлениях Ренар был все же необходим благородному льву как ловкий его слуга и помощник.
— Послушай, негодяй, — обратился к Ренару король, — сколько уже раз ухитрялся ты вывернуться из петли? Не должен бы я тебе верить! Ну, да уж так и быть. Но, клянусь головою, несдобровать тебе, если дойдет до меня еще хоть одна жалоба.
Даровав прощение, собственноручно поднял король распростертого у его ног Ренара. Принесли крест; Брион-медведь, ворча на слабость короля, укрепил крест на плече своего врага. Другие бароны, не менее раздосадованные, подали ему перевязь и страннический посох.
С крестом на плече, перевязью на шее и ясеневым посохом в лапе стал прощаться Ренар со всеми баронами и своими врагами, прося у них прощения и сам прощая им все причиненные ему беды и неприятности, и наконец удалился.
Выбрался лис за ограду и пошел вдоль плетня, как раз мимо того места, где укрылся заяц. Увидел заяц, что заметил его Ренар, и, не помня себя от страха, стал поздравлять его с избавлением от петли и высказывать свою радость по этому поводу. Но Ренар вместо благодарности поймал его за уши и, выразив готовность за ужином подкрепить его мясом свое изможденное тело, оглушил зайца ударом посоха.
Взобрался он со своим пленником на гору, возвышавшуюся над долиной, где находился еще в полном составе весь королевский суд, и крикнул громко, чтобы обратить на себя общее внимание:
— Я побывал уже в Сирии и повидался с султаном, который прислал вам поклон. Язычники так вас боятся, что бегут при одном вашем имени! Вот вам ваши доспехи!
И, сорвав крест, он отбросил его в сторону вместе со странническим посохом и перевязью.
Между тем заяц успел у него вырваться, и, израненный, с распоротым боком, опрометью кинулся прочь и, прибежав на судбище, упал в ноги благородному льву, жалуясь на Ренара.
— Господи Боже мой! — воскликнул в негодовании король. — Что сделали мы, освободив этого подлого мошенника! Господа бароны, бегите за ним, ловите его, и, если вы его не поймаете, я никогда вам этого не прощу!
Надо было видеть, как наперегонки кинулись звери в погоню за Ренаром. Ренар же, видя бегущих к нему баронов, по развернутому знамени сразу понял, в чем дело, и, не теряя ни минуты, бросился наутек. По дороге удалось ему передохнуть в одном гроте, но королевские бароны, уверенные в успехе, и тут осадили его с кликами победы и радости, и Ренару пришлось покинуть свое убежище и снова бежать, изнемогая от усталости, через силу отбиваясь от настигавших его врагов.
Казалось, все кончено: сейчас его схватят и опять потащат к виселице. Но тут завидел лис башни своего замка Мопертюи, и этот отрадный вид возвратил ему бодрость и силы. Еще одно отчаянное усилие — и он очутился в своем недоступном замке, где мог жить, ни о чем не заботясь, целые годы, где много было запасено всякой провизии и где радостно встретили его жена и дети и осыпали ласками и поцелуями. Белым вином обмыли они его раны и усадили его на мягкую подушку. Скоро подали и обед. Правда, не хватало в нем жареного зайца, но Ренар был так утомлен, что почти ничего не мог есть и ограничился одним крылышком курицы. На другой день ему пустили кровь, и вскоре он совершенно оправился.
Рассказ о том, что сталось дальше с Ренаром, составил бы еще целую книгу, и я отлагаю его до другого раза. Теперь скажу только, что со времени своего бегства Ренар так боялся королевского правосудия, что не решался иначе выходить из своего замка, как переодетый. То скрывался он под шапкою доктора, судьи или купца, под епископскою митрой и кардинальскою шляпой; то сменял он платье врача на придворный костюм; видали его даже в одежде монахинь, простых городских женщин и владетельниц замков. Рассказывают, что побывал он и императором. И во всех этих образах исконный враг Изегрима успел наделать достаточно шуму. Глубокомысленный ли политик с виду, мудрец или философ, был он в душе все тот же изменник и лицемер, тот же враг спокойствия и мира, все тот же предатель, обнаруживавший-таки в конце концов краешек своего рыжего хвоста и со всех сторон подвергавшийся травле. Оттого-то и не смеет он более появляться в народе, и слухи о нем совершенно затихли в нашей французской земле. Ушел ли он за горы или серьезно отказался от мира — ничего не известно. Но если кому-нибудь удастся открыть его убежище, мы покорнейше просим нам о том сообщить, чтобы мы могли бы прибавить к нашей истории новые рассказы о его приключениях.