I часть[15]
МНОГИЕ ГОВОРЯТ, что сны — пустое дело, одна болтовня да сумбур. Однако о некоторых снах сказать этого совсем нельзя: много есть примеров правдивых снов. Что бы ни говорили мне, но твердо верю я, что сон есть предсказание того блага или тех страдании, что ждут нас впереди, и многие мудрецы думают, что ночь показывает нам в своем туманном покрове то, что потом увидим мы днем при ясном свете.
Мне было двадцать лет. Спал я раз ночью мирно на своей постели и увидал странный пророческий сон — все, что увидал я тогда, случилось потом со мной наяву.
Так начинается Роман Розы. Ново для вас его содержание? Тем лучше! И да примет его благосклонно та, для которой он задуман, та, что так прекрасна и достойна любви, та, что должна называться Розой — царицей цветов!
Все это случилось лет пять тому назад. Был цветущий май — этот праздник земли! Она наряжена в великолепное платье из зелени и цветов: нет ни кустарника, ни живой изгороди, которые не покрылись бы цветами, нет леса, сухого зимой, который не заблистал бы теперь молодой листвой. Весело улыбается земля, умываясь и наряжаясь; забыла она зимние невзгоды, и птицы, любуясь ею, воспевают ее на тысячи ладов.
Чье же жестокое сердце не смягчится в это чистое, прелестное, праздничное утро года?
И вот, раз ночью в мае приснилось мне, — помню я это очень ясно и до сих пор, — что настал уже день, и я вскочил с постели, обулся, умылся чистой водой и пошел в долину слушать пение птиц. Долго ли шел я, не помню, но вот передо мной явился удивительный сад; около него журчал прозрачный, светлый ручей, манил он прохладой и красотой. Я подошел, — ложе ручейка было покрыто необыкновенно светлыми камнями, и он вытекал из сада, куда, увы! попасть мне было не дано: был он обнесен высокой стеной, расписанной красками с изображениями страшных существ.
Посредине воздвиглась сама Ненависть; лицо ее, ужасное, искаженное завистью, гневом, безумием, с маленьким курносым носом, казалось, нарисовано было ядом и черным предательством. Одета фигура была в какой-то страшный, безобразный балахон. Налево, в том же ряду, выступало другое изображение, еще более ужасное, и над его головой большими красными буквами было написано: «Предательство». Направо являлась взору Низость. Все три фигуры могут поспорить, кто из них безобразнее. Сразу увидишь, что это существо злопамятное, завистливое и злое: хорошо умел владеть кистью тот, кто изобразил эту совершенную Низость, фигура Корыстолюбия не требует и надписи — та, что всегда берет и никогда не отдает: она протягивает всегда руку, чтобы собирать, выигрывать, выманивать. Она склоняет мошенников и людей дурной жизни к преступлению и предательству; ее же костлявая рука ведет их к казни; она внушает дурные дела легкомысленным слугам и молодым служанкам. Благодаря ей немало сирот обижено своими опекунами!
Рядом с ней я увидел фигуру Скупости. Боже мой, что это за ужасное создание! Грязная, худая, тщедушная, зеленая, как порей, и с видом умирающей или уже мертвой. Она одета в старые, грязные лохмотья, двадцать лет тому назад изодранные собаками. Скупость никогда не расстается со своим мешком, на который она и опирается.
За Скупостью идет Зависть, ни разу во всю жизнь свою не улыбнувшаяся, существо несчастное, которого ничто не радует и ничто не утешает, кроме горя ближнего. Самое большое зло, какое можно сделать ей, — это принести известие, что знакомый ее или даже незнакомый достиг цели своих желаний благодаря своим достоинствам и хорошей жизни: ни товарища, ни друга не может терпеть она; всякое живое существо — заклятый ее враг. Сердце ее наполнилось бы горечью, если бы счастье сделалось уделом ее собственного отца. Ресницы ее опущены, но взгляд ее зол, и ядовитым пламенем загорается он, когда храбрый сердцем или кто-нибудь, всеми любимый и уважаемый, проходит мимо нее.
По соседству с Завистью изображена была согбенная фигура Печали. Страдания ее кажутся невыносимыми, а лицо ее не только бледно, но оно желто, как у страдающего желтухой. По худобе с ней спорить может только Скупость. День и ночь терзают ее утраты, заботы, несчастья, и кажется, что ничто не может смягчить страданий, которых исполнено ее сердце. Но муки делают ее жестокой — мы видим следы ярости и крови на ее разорванной одежде; открытые раны зияют на ее груди; волосы ее висят в беспорядке по лицу и шее. Но, несмотря на ее гнев и ярость, ни одно, даже самое жестокое сердце не пройдет мимо нее без сожаления: ее отчаяние и слезы леденят душу прохожего.
Затем изображена Старость; около нее вижу я колесо — это Время. Старость сидит в отдалении, в углу, как это любят старики. Ничего не осталось от ее красоты: голова ее лысая, рот без зубов, а оставшиеся на голове волосы белы, как лилия; тело высохло, и неподвижное морщинистое чело ее грустно склонилось над колесом. О Время, бегущее день и ночь, не знающее ни усталости, ни остановок! Быстрота твоего бега так велика, что нашему близорукому уму кажется, как будто не несешься ты на крыльях ветра, и колесо твое стоит неподвижно. Никто не может сказать, какой момент наступил в настоящую минуту: спроси ученого — пока он выскажет свой ответ, Время уже пролетело! Время не останавливается и не оглядывается: оно течет, как река в море, но оно все изменяет, все изнашивает и все портит; Время, приносящее старость нашему отцу, несет старость и королям, и великим мира, оно же доведет до смерти и нас, оно никого не забудет — всех унесет с собой и изменит каждого, как изменило эту фигуру, одетую в теплое платье и не могущую согреться зимою своей жизни, когда для всех уже наступил цветущий май!
Вот дальше Ханжество и Лицемерие с лицами комедиантов и с видом святош, с молитвенниками в руках и цитатами из Священного Писания на устах. Кажется, вся жизнь их проходит в трудах и добрых делах. Но Господь запирает перед ними и подобными им двери рая, потому что это фарисеи Евангелия: все делают они, чтобы прославиться на земле, и здесь черпают себе награду.
Сзади всех изображена Бедность. В лохмотьях и лоскутках ее платье и плащ: кажется, будто умирает она от холода. Одиноко сидит она, как заблудившаяся, чужая собака; она дрожит и проклинает час своего рождения. Отовсюду гонят ее, истощенную, голодную, всеми презираемую.
Долго бродил я вокруг диковинной стены, рассматривая ее изображения, но не умел найти входа в прекрасный сад — нигде не было видно ни дороги, ни лестницы, ни двери, ни ступени. Страстное желание проникнуть туда наполнило мое сердце. Мне казалось, что я нигде не видал такой зелени и нигде не слыхал таких сладкогласных птиц. Но, бродя без всякой надежды вокруг стены, я нечаянно наткнулся на маленькую калиточку, тщательно укрытую зеленью. Долго стучался я в нее, наконец замок щелкнул, я вошел. Калитку отворила мне молодая веселая красавица в праздничном наряде: на голове у нее был розовый венок, в руках зеркало. Я поблагодарил ее и спросил, с кем имею честь говорить. Девушка была не горда и, улыбаясь, ответила мне:
— Все зовут меня дамой Oyseuse[16]; я богата, могущественна и счастлива. Целый день я только и делаю, что наряжаюсь, я подруга юного Déduit[17]. Это он хозяин нашего сада: из земли сарацин вывез он большинство находящихся в нем цветущих растений и деревьев; когда последние разрослись, Déduit приказал обнести все той стеной, которую ты видел, а снаружи расписать ее ужасными картинами и изображениями горя и страданий. Подойдя к саду и увидав эти страшные фигуры, многие идут сюда отдохнуть в мире, ища здесь прохлады и утешения; часто отдыхает здесь и сам Déduit с товарищами, и веселее этого общества нет на свете!
— И я пришел просить гостеприимства, сударыня, — сказал я, — и мне хотелось бы отдохнуть в обществе Déduit и его друзей.
Дама Oyseuse, улыбаясь, пропустила меня в сад, и мне показалось, что я попал в земной рай: разные птицы летали и пели по всему саду, и казалось, ласточки, щеглы, чижи, соловьи и множество других птиц разных пород собрались сюда на турнир. Ни один смертный не слыхал лучшего пения: казалось, сирены, царицы морей, прилетели услаждать слух живущих в саду.
Встретясь снова с дамой Oyseuse, я поблагодарил ее за то счастье, которое доставила она мне, отворив дверь этого рая. Она, смеясь, показала на мчавшийся к нам в чудном танце рой легкокрылых существ с Déduit во главе; все они летели и кружились в чудном танце под звуки песни юной девушки по имени Liesse[18], как шепнула мне дама Oyseuse. И мастерица же была петь эта чудная девушка!
За ней неслилсь, пели и кружились остальные танцоры. Казалось мне, что слушаю я песни менестрелей и жонглеров из Лотарингии — известно, что лучше них еще никто не певал. Впереди всех плясал Déduit. С удивлением, разиня рот, смотрел я на эту пляску. Видя мой восторг, подошла ко мне дама необыкновенной красоты — дама Courtoisie[19] звали ее — и, улыбаясь, пригласила меня танцевать с собой.
Теперь я познакомлю вас со всем обществом: Déduit прекрасен, высок, строен, с румяным лицом, большими глазами, маленьким ртом и светлыми курчавыми волосами. Платье на нем было атласное, с вытканными золотом птицами.
Знаете ли вы, с кем он танцует? Это Liesse, его невеста, они обручены с малолетства.
Во второй паре стоял Амур, бог любви. Его платье все было из цветов — фиалки, подснежники, гвоздики, левкои и другие цветы, голубые, желтые, белые, обвивали его стройный стан. Кругом него летали всякие птицы; и соловей чудно пел, сидя на его остроконечной шапочке.
Около Амура стоял его друг и оруженосец Doux Regard[20]. Смеясь, шептал он что-то Амуру и в руках держал два его лука и стрелы. Первый лук был сделан из горького дерева, сучковатый и черный, — чернее гадкого мавра; этому луку принадлежало пять стрел: первая звалась Гордостью, вторая — Предательством, третья — Стыдом, — все три были очень ядовиты; четвертая называлась Отчаянием, а пятая — Изменой.
В другой руке оруженосец Амура держал прелестный белый лук, весь разрисованный, и очень красивый колчан с пятью стрелами: первая была Красота, вторая — Кротость, третья — Вежливость, четвертая — Откровенность, пятая — Очарование, очень остра была эта стрела!
Амур держал за руку даму Beauté[21]; она была одета всех проще, но к чему ей украшения? Она и так красивее всех на свете.
Рядом с дамой Beauté увидел я странную пару: необыкновенно великолепно одетую даму не первой молодости и очень молодого красивого юношу.
— Это дама Richesse[22] со своим пажом, — сказала мне дама Courtoisie. На даме Richesse было красное, очень дорогое платье, на пряжке ее пояса сверкал алмаз такой величины, какого нет и у Мароккского халифа. Трудно описать все великолепие ее наряда! Она держала себя очень гордо — видно было, что она привыкла к раболепию, да и трудно не привыкнуть ей: могущество принадлежит ей не со вчерашнего дня, — все, и великие, и малые, стремятся служить ей, каждый хочет носить ее цвета, в ее свите толпится множество завистников, льстецов, предателей, лгунов и даже глупцов; наперебой друг перед другом раболепствуют они перед ней и клевещут на ум, красоту и истинное достоинство.
Дама Richesse танцевала со своим пажом. Артур Бретонский[23], только что вернувшийся из страны туманов, держал за руку даму Largesse[24]. Одета она была еще с большим великолепием, чем дама Richesse, хотя и не имела ее драгоценных камней, и сама была очень миловидна и грациозна; но ее надо видеть в ее замке, — какая она там прелестная, великодушная хозяйка! Трудно расточать золото с большей грацией! Она ведь из потомства Александра, и самое большое ее удовольствие — протягивать руку с пригоршней золотых монет и говорить: «Возьми!» Бог наградил ее за великодушие ее сердца. Изобилие — ее верная подруга; перед ней заискивают все, все охотно идут на ее службу. Ненавидеть можно ее заочно, но, увидав, нельзя не полюбить!
За нею следовала Franchise[25] — милое дитя, белое как снег, с длинными вьющимися волосами и невинным видом голубки; сердце у нее такое доброе, что нет ни одного существа, которое не залюбовалось бы ею и не полюбило бы ее. На ней был накинут плащ невинности из белоснежного сукна — самая красивая одежда на свете! Она танцевала с рыцарем, прекрасным Виндзором[26]. Кто такой был он, я не знаю.
Вслед за ними стоял я со своею дамою, дамою Courtoisie. Она общая любимица, сердце ее не знает гордости; она добра и приветлива со всеми, а ум ее и веселое остроумие делают ее очаровательною; она как луна, блеск которой затмевает блеск самых светлых звезд, что кажутся при ней не ярче свечки. Она достойна быть царицей.
За нами танцевала прекрасная дама Oyseuse, та, что отворила мне двери сада, а с ней был незнакомый мне рыцарь, носивший цвета дамы Courtoisie. Я был одет в цвета прекрасной дамы Oyseuse — помните, что она первая открыла мне двери сада!
Сзади всех стояла Jeunesse[27] со своим кавалером. Легкое, веселое дитя, двенадцатилетнее дитя, со светлым, улыбающимся лицом, прыгала она в «кароле»[28] вместе со своим кавалером, столь же юным ребенком. Они вертелись, прыгали, смеялись, смешивали фигуры, мешали и увлекали всех других.
По окончании танца я пошел бродить по саду: здесь каждый мог делать что хотел. Я пошел по прекрасной аллее из роскошных лавров, сосен, орешников и тутовых деревьев, и попал я в удивительную часть сада, где было множество всяких плодов: на деревьях висели спелые яблоки, гранаты (очень полезные для здоровья), разные орехи; особенно привлекательны были те, что походили на мускатные, но они не были ни горьки, ни пресны; тут были персики, и вишни, и груши, и каштаны, и фиги, и миндаль. Да чего-чего тут не было? Самый прихотливый лакомка нашел бы для себя здесь роскошный пир.
Миновав эту часть сада, я вошел в тенистый парк, где группами росли и манили под свою сень буки, кипарисы, сосны, высокие оливы, дубы, ели, липы; в тени их росла роскошная трава — ее здесь не сжигало солнце.
Везде прыгали быстрые белки, бегали кролики, везде журчали светлые ручьи, и нигде не было видно ни одной жабы или какой-нибудь другой гадины. Déduit приказал устроить множество трубок, по которым вода из ручейков поднималась кверху и с тихим ропотом сбегала в мраморные бассейны. Цветов здесь было такое множество, что аромат их распространялся на далекое расстояние, и у меня даже немного кружилась голова. Наконец я добрался до удивительного места: здесь тихо журчал по каменьям светлый многоводный ручей, над которым склонилась старая развесистая ель, самая старая и большая из всего сада. Ручей сбегал в белый мраморный бассейн, на котором была высечена надпись: «На этом месте умер когда-то прекрасный Нарцисс».
Нарцисс, как вам, вероятно, известно, был необыкновенно красивый юноша, имевший такое жестокое сердце, что не было существа на небе или на земле, которое бы он любил. Очень страдала от этого его подруга и товарищ детских лет Эхо. И взмолилась легкокрылая Эхо к богу Мщения, прося его поразить Нарцисса такою любовью, чтобы сердце его наконец растаяло, как лед на солнце, и был бы наказан он за свою жестокость к людям. Услышал бог Мщения мольбу Эхо и решил поразить Нарцисса неслыханной любовью. Вот однажды возвращался Нарцисс с охоты, усталый и мучимый жаждой; увидел он этот светлый ручей и густую ель, склоненную над ним, лег он в ее тени и наклонился над источником, чтобы напиться его чистой воды, и увидел он в нем свое отражение; не понимая, что это был его собственный облик, полюбил он мгновенно юношу, чей образ видел он в воде: сердце его вдруг растаяло и смягчилось. И стал повсюду искать этого светлого юношу бедный себялюбец Нарцисс и, не найдя его нигде, лишился рассудка и умер у того самого ручья, в котором в первый и последний раз увидал он свое отражение.
Узнав, на каком страшном месте я сижу, я испугался и хотел было бежать без оглядки, чтобы не постигла и меня судьба Нарцисса, но, понемногу успокоившись, наклонился над светлым ручьем. Не было, кажется, на свете такого светлого ручья; на дне его сияют при солнце тысячею огней блестящие хрустальные камешки, и само русло, выложенное белым камнем, кажется серебряным; отражается в ручье весь прекрасный сад, отражаюсь и я в нем, но что такое мое отражение перед всем этим великолепием? Нет, не боюсь я судьбы Нарцисса!
Но меня ждала другая судьба, столь же плачевная: слишком долго оставался я у ручья Нарцисса!
Когда я поднял голову, увидел я на самом берегу, за изгородью, огромный розовый куст, покрытый бутонами и едва распустившимися розами. Говорят, что сорванная роза живет только один день, и я выбрал самый красивый бутон, — бутоны живут дольше, я хотел его сорвать, но вокруг него иглы, репейник и колючая изгородь подняли свои шипы, угрожая моей чересчур смелой руке… А Амур давно уже подкарауливал меня, и захотелось ему пошутить над бедным смертным: прицелился он из своего белого лука, и попала его стрела прямо мне в сердце. Упал я почти без чувств на землю, и, когда пришел в себя, кровь сочилась из моей раны капля за каплей. Вынул я стрелу Амура и прочитал надпись: Красотой звалась она. Еще больше понравилась мне теперь роза, еще сильнее захотелось мне сорвать ее, но вот злой Амур выстрелил в меня второй своей стрелой — Кротостью, и попала она мне в глаз… Никогда уже не вынуть мне ее наконечника! Надо было мне бежать после этой стрелы, но ноги мои не двигались, и тогда попала в меня третья стрела — Вежливость, и повергла она меня на землю; не мог я ее вытащить, осталась она во мне вместе с оливковым древком своим; рана же была глубока и широка…
Успокоившись немного, привстал я с земли — и тут новая стрела, Откровенность, настигла меня… Но вместо того чтобы окончательно пасть во прах, я вскочил на нош и, собрав последние силы, кинулся к розе — шипы, репейник и колючий кустарник не пустили меня к ней, и стало мне не только больно, но и тоскливо. Чувство одиночества охватило меня, я готов был излиться в жалобах, но новая стрела — Очарование — повергла меня ниц, и хотя я и вынул ее древко, но наконечник остался. Никогда уже не залечить мне моих ран! Большие страдания и большие наслаждения приносят они в жизнь: не было бы счастья, если бы несчастье не оттеняло его.
Только что пришел я в себя и стал было раздумывать, как мне выбраться отсюда и подойти к розе с другой стороны, как явился передо мной Амур и сказал мне:
— Ты побежден, сдавайся! С сегодняшнего дня ты мой вассал и раб, от твоего повиновения зависит твоя судьба.
— Государь, я сдаюсь охотно; клянусь, я и в мыслях не имел изменять вам! Складывая оружие, я подчиняюсь вашим условиям: ни сил, ни права не имею я бороться со своим сюзереном, от вас жду я защиты и великодушия.
Я встал и низко поклонился ему.
Амур. Я тебе верю, хотя многие клялись мне так же, как и ты, а потом изменяли и лицемерили. Строго были они наказаны за свою измену — обман есть преступление, верное же сердце всегда получит свою награду.
Я. Государь, сердце мое так истерзано вашими стрелами, что оно не имеет ни сил, ни даже желания сопротивляться вам; заприте мое сердце на ключ и спрячьте его у себя, если не совсем доверяете вы своему новому вассалу.
Понравились Амуру слова мои, вынул он, смеясь, замок и ключ из своего колчана и тихонько запер мое сердце, — я же почувствовал лишь как бы дуновение зефира.
Амур. Сердце заперто, ключ у меня, вставай же, мой преданный вассал!
Я. Государь, надеюсь я, что ваш преданный вассал не будет больше страдать от ран, нанесенных вашими стрелами, иначе я обессилю и зачахну в своей злой доле.
Амур. Не бойся: ты сдался мне без лицемерия, и я буду твоим верным помощником и покровителем, но знай, что счастье само идет медленными шагами, а путь, ведущий к нему навстречу, усеян многими опасностями и препятствиями: тебе придется побеждать почти непобедимое, и ты победишь, но должен исполнять все мои заповеди.
Я. Готов я исполнять вашу волю, но боюсь, что не знаю с точностью всех ваших заповедей.
Амур. Вырви навсегда из своего сердца низость: она мать предательства, и я ненавижу ее и жалею от всей души.
Не открывай чужих тайн и не только таи, но и забудь их.
Не люби ссоры, будь добр и ласков со всеми большими и малыми мира сего.
Ты должен всегда кланяться первым — берегись быть предупрежденным в поклоне и приветствии.
Никогда не говори дурных слов.
Уважай женщин и, если услышишь кого-нибудь, кто бранит и злословит их, заставь, даже с оружием в руках, если это будет нужно, замолчать нечестивца.
Избегай гордости — гордость есть безумие: одни глупцы и тщеславные люди горды.
Одевайся тщательно, но не богато: каждый полевой цветок может украсить наряд, для этого не требуются богатые украшения. Обувь носи покойную: беспокойная обувь внушает злые мысли; надо такую, чтобы она не стучала и не скрипела. Умывайся тщательно, чисти зубы и ногти, причесывай волосы, но не румянься.
Будь всегда весел и беззаботен, но не уклоняйся от своих обязанностей — исполняй их добросовестно.
Не ходи к людям в часы своего горя, люди не любят смотреть на чело, покрытое морщинами; каждый должен уметь переносить свои страдания у себя дома, на своем ложе, у каждого есть свои заботы и печали, свои красные и свои бедные часы, надо только уметь оставаться с ними в уединении и молчать о своих страданиях.
Я. Переносить страдания в одиночестве, без сочувствия друга, — значит переносить их вдвойне.
Амур. Ешь свой черный хлеб и не умирай от отчаяния: ты не бываешь один в минуты даже полного одиночества и невыразимых страданий: во-первых, с тобою всегда Надежда — этот рыцарь без страха и упрека; она не покидает человека ни в темнице, ни на ложе страданий, она живет в сердце смертного и оставляет его лишь с последним вздохом. С Надеждой в сердце человека живет Мечта: она отражает, как в зеркале, то, что обещает Надежда. При страданиях, причиняемых моими стрелами, утешают и ободряют человека еще Сладкий Взор и Нежные Слова, два неразлучных товарища. Не огорчайся же и иди смело вперед.
Сказав это, Амур расправил крылья и исчез с моих глаз: не то чтобы улетел, а точно разлился в воздухе. Я остался в оцепенении. Придя в себя, я снова бросился к Розе и решил пробраться к ней сквозь колючий кустарник, хотя он стал как будто еще гуще прежнего и обступил Розу непроницаемой стеной.
Но, пока я обдумывал, как мне пробраться сквозь него, я услышал нежный голос Bel-Accueil[29], сына дамы Courtoisie.
Bel-Accueil. Вам, кажется, трудно пробраться через эту изгородь? Я с удовольствием помогу вам, если при этом вы не задумали какого-нибудь злого дела.
Я. Нет, я шел только к Розе. Помогите мне, и сердце мое преисполнится благодарности к вам, прекрасный Bel-Accueil. Мне трудно подойти к Розе без вашей помощи, а к ней только и стремится мое сердце.
И вот пошли мы вдвоем с Bel-Accueil; проходя вперед, Bel-Accueil раздвигал колючий кустарник, который отступал при виде его на довольно далекое расстояние; были уже близко, уже Bel-Accueil сорвал для меня зеленый листок почти у самой Розы, и я украсил им свою шлицу, как вдруг явился перед нами Danger, а с ним Honte и Peur[30]; из всех этих трех чудовищ Honte еще было лучшее: все-таки это была одна из дочерей дамы Raison[31]. Все трое заступили нам дорогу с угрожающим видом.
Bel-Accueil. Зачем преграждаете вы нам дорогу? Никто из нас не замышляет ничего худого.
Danger. Зачем привел ты к Розе этого вассала Амура? Помогать предателю — значит быть предателем. Ты хочешь сделать ему добро, а он замышляет измену.
Испугался этих слов Bel-Accueil и, грустно взглянув на меня, исчез в колючем кустарнике. Тогда Danger обратился ко мне:
— Беги отсюда, неверный раб; меня ты не обманешь, как обманул Bel-Accueil.
Я с ужасом смотрел на это черное, страшное, угрожающее лицо, которое наступало на меня; не выдержал я и забыл Розу, и позорно бежал в кусты. Долго доносились до меня его угрозы: «Попадись только мне когда-нибудь, проклятый раб!» — и я бежал, бежал без оглядки, сам не зная куда. И так долго бежал я, что наконец дама Raison увидала меня со своей высокой башни и пошла мне навстречу: ни молода, ни стара была она, ни слишком высока ростом, ни мала, ни худа, ни толста. Но глаза ее казались звездами, а на челе ее была корона, придававшая ей необыкновенно величественный вид. Черты лица ее были прекрасны. Видно было, что она дочь Неба: Земля никогда не создавала такого существа. В книгах говорится, а книгам надо верить, что Господь, создав ее по Своему образу и подобию, дал ей власть излечивать людей от болезней и ошибок и предостерегать их, если они захотят ослушаться ее советов.
Дама Raison. Бедный странник! Безрассудная Молодость есть главная виновница твоих страданий, а вместе с нею и Праздность, отворившая тебе дверь сада, куда смертный не должен был бы проникать. Поэтому тебе надо бежать и стараться подружиться с Забвением. Розу охраняет Danger с моей дочерью Honte, и никогда не допустят они подойти к ней кого-нибудь постороннего. Рядом с ними стережет ее Malebouche[32] и беда тому, кто начнет борьбу с ними! Постарайся же победить себя, послушайся моего совета.
Рассердился я, услыхав эту отповедь дамы Raison, и сказал ей:
— Пожалуйста, не браните меня и не советуйте мне невозможного: я вассал Амура и должен беспрекословно слушаться и повиноваться своему сюзерену.
Услыхав эти слова, пожала плечами дама Raison и удалилась в свою башню, видя, что ее мудрость не принесет пользы такому убежденному сердцу. Стало грустно мне, и я вспомнил своего товарища — Ami[33] было его имя, и я позвал его. Ami прибежал с распростертыми объятиями, и я рассказал ему все свои невзгоды, но он не пугал меня подобно даме Raison, а скорее утешал и ободрял.
— Не беспокойся и не огорчайся! — сказал он мне. — Поверь моему опыту — с Danger я знаком-таки давненько: он кричит, угрожает, болтает вздор, но, право, он опасен только таким новичкам, как ты. Его безумные выходки пугают нас в первый раз, но мы смеемся над ними через неделю; к тому же он любит лесть и притворное унижение. Польсти ему в этом духе, и все будет по-твоему.
Чтобы не терять времени, я снова вернулся к Danger и тихо, с видом смирения и покорности, стал просить меня выслушать. Вскочил Danger, притворяясь ужасно рассерженным и вертя надо мною своею большою дубинкою.
Я. Вы видите, государь, что я пришел к вам с повинной. Я в отчаянии от вашего гнева и готов отдать вам всю мою жизнь за свой невольный грех, но, к несчастью, я вассал Амура и клятвенно обещал повиноваться своему сюзерену. Вы сами отвернулись бы от меня с негодованием, если бы я нарушил свою клятву. Не гневайтесь же на меня! Я люблю Розу, повинуюсь повелениям Амура, но никогда и в мыслях не имел оскорбить вас.
Danger. Ты, кажется, довольно благоразумный малый, и я нисколько на тебя не сердит; повинуйся же своему сюзерену, люби себе на здоровье кого хочешь, но об одном прошу тебя — не подходи к моим розам, если не хочешь познакомиться с моей дубиной.
Ami. На первый раз и того с нас довольно. Льсти чаще тщеславию Danger, и тебе можно будет пройти мимо него к Розе. Он, право, добрый малый и совсем не так жесток — сожаление способно смягчить его сердце.
А. Хорошо тебе говорить! Мне только и надо от Danger, чтобы он пропустил меня к Розе, а он при всех своих добрых качествах именно этого-то и не хочет, — мне же ничего другого от него не нужно. Да и каково мне прибегать к хитрости и лицемерию — мне, рыцарю, клятвенно обещавшему служить правде, невинности, красоте!
Но вот, пока мы говорили, явились мне на выручку дамы Franchise и Pitié.[34]
Franchise. Danger, ты слишком жесток к вассалу Амура. Что сделал он дурного? Разве виноват он в том, что обязан служить своему сюзерену? Так тому и объяви ты войну, этому же ты должен даже помогать: сильным подобает щадить слабых, и жестоко сердце, не сочувствующее несчастью.
Pitié. Это правда. Зачем ты так жесток, что даже отнял у смертного его доброго товарища Bel-Accueil? Неужели тебе не жаль его? И так уж трудно ему на службе Амура, который насылает на него массу страданий, желая испытать его. Увеличивать их — бесполезная жестокость! Оставь же его в покое и предоставь Bel-Accueil идти своей дорогой. Всякому грешнику требуется милосердие; поверь нам, Danger, что истинный предатель есть тот, кто отказывает в прощении тем, за кого мы просим.
Danger. Сударыня, я не смею сопротивляться вам и возвращаю свободу Bel-Accueil, который был задержан мною только лишь на несколько часов, чтобы дать время его товарищу уйти отсюда. Во всяком случае, я готов служить вам.
Автор. Теперь Bel-Accueil уже на свободе, но он все еще сердит на вассала Амура.
Franchise. За что же сердиться на него? Чем виноват он? Он действует лишь по приказанию Амура.
Bel-Accueil. Я охотно прощу ему, если даже Danger смилостивился над ним.
И Bel-Accueil поклонился мне, улыбаясь, а затем он взял меня за руку и опять повел меня туда, куда Danger запрещал мне идти.
Мы смело прошли мимо этого стража и были уже почти за изгородью, как вдруг увидел нас Malebouche и разбудил спавшую неподалеку Jalousie[35], которая с такой яростью накинулась на нас, что мы не знали, куда деваться от страха. Но, к счастью, на помощь нам выступила Honte.
Honte. Зачем ты так бранишь их? То, что говорит Malebouche, далеко не всегда истина. Конечно, Bel-Accueil виноват, но совсем не в предательстве, а только в легкомыслии и необдуманности. Я признаюсь, что Danger был слишком неосмотрителен, выпустив его на волю: он чересчур ветрен, чтобы пользоваться неограниченной свободой: с нынешнего дня я начинаю строить крепкий замок с высокой башней, куда намерена запереть Bel-Accueil.
Услыхав шум и громкие голоса, прибежала Peur в большом волнении. Узнав, в чем дело, она хотела заступиться за Bel-Accueil, который был ей всегда симпатичен, но не посмела и стала сильно дрожать.
Honte и Jalousie принялись немедленно за постройку замка, и Peur, оправившись немного, подошла к ним и сказала:
— Bel-Accueil не виноват, виноват во всем Danger: как смел он пропустить чрез свои владения смертного?
— Это правда, — сказала Honte, — он виноват во всем, и ему сейчас же достанется от меня, но Bel-Accueil все-таки будет лишен свободы — это спокойнее для всех.
И с этими словами побежала Honte искать Danger, который богатырским сном спал среди колючей изгороди.
Honte. Как смеешь ты, неверный раб, спать в то время, когда ты обязан охранять Розу? Ты вел себя сегодня совершенным дураком, позволив Bel-Accueil провести через твои владения смертного! Вставай же, почини смятую изгородь и гони подальше от себя всех смиренников. Совсем не к лицу тебе жалостливость — в ее тоге ты только для всех смешон.
Peur. Удивляюсь тебе, Danger, как мог ты оказаться таким легкомысленным глупцом! Теперь ты нажил себе большого врага в лице Jalousie.
Поднялся Danger, трет он глаза, зевает, еще не совсем понимает, в чем дело, и вдруг, вслушавшись, начинает реветь диким голосом:
— Никто не смеет говорить, что я такой уж болван, что не умею даже сторожить изгороди. Пускай теперь кто-нибудь попробует пройти здесь — лучше быть ему далеко отсюда, за тридевять земель, в тридевятом царстве, чем наткнуться на мою дубину!
Danger изображает ужасную ярость (разумеется, ее не чувствуя) и грозит дубиной невидимому врагу.
Тут увидал я, что судьба моя изменилась. Danger стал предателем, Bel-Accueil арестован, а торжествует злейший враг мой, Malebouche. Замок Ревности оказался готовым в несколько часов. Он построен был в виде четырехугольной крепости; с каждой стороны было по маленькой двери; одну охраняла Honte, Стыд; другую — Peur, Страх; третью — Danger, Опасность; главный же вход поручен был Malebouche, Злословию. Внутри этой крепости высится башня, в которую заключен Bel-Accueil; его сторожит старая ведьма Jalousie, она должна наблюдать за ним денно и нощно.
Бедный вассал Амура, разлученный со своим товарищем, остается совершенно одиноким: его покинули даже Надежда и Мечта.
II часть[36]
Cy endroit trepassa
Guillaume De Lorris
et n'en fist plus psaume,
Mais apres plus que quarante ans
Maitre Jehan de Meuns ce Romans
Parfist ainsi comme je trouve;
Et ici commence son oeuvre.[37]
Cжалилась дама Raison надо мной и пришла снова поговорить со мною и дать мне дружеский совет.
Дама Raison. Видишь ли, в каком ты теперь положении? Скажи же мне по совести, как находишь ты своего сюзерена? Добр он? Не лучше ли тебе отказаться от него и довольствоваться не сюзереном, а равным тебе товарищем в образе Дружбы? Если бы вообще люди были умнее, они сошлись бы с ней, и тогда показались бы им суетны и глупы все их стремления к могуществу и власти; не нужно было бы заискивать людям у Богатства, капризного и несправедливого; все довольствовались бы общим равенством, не было бы Бедности, не гонялись бы за фортуной. Знаешь ли ты кого-нибудь заносчивее и злее ее любимцев? Она часто награждает своими дарами тех, кто низок, подл и слаб духом. Все, что имеет человек на земле, не принадлежит ему — все дано ему или капризной фортуной или Природой. Но и Природа не всегда справедлива в раздаче своих даров. За них человек, конечно, должен быть благодарен, но они вещь случайная. Одно только неотъемлемо принадлежит ему — это его совесть. Будь же мужествен: верни себе власть над собою, разбей замо́к Амура, которым заперто твое сердце. Люби всех и не делай никому того, чего не хотел бы, чтобы сделали тебе. Ни за что не продавай своей свободы — это лучший дар, полученный тобою от Природы. Если же не свернешь ты с того пути, на котором стоишь теперь, ты дойдешь до действий, осуждаемых Правосудием.
Я. Очень приятно мне слушать вас, дама Raison, а потому я позволяю себе задать вам один вопрос. Кто нужнее и полезнее людям: Дружба или Правосудие?
Дама Raison. Разумеется, Дружба: если бы она воцарилась на земле, Правосудие стало бы бесполезно.
Я. Да, все это очень хорошо, и я рад вас слушать, но дело в том, что ведь я вассал Амура, — как же могу я изменить моему сюзерену? Никто не должен мешать мне повиноваться ему. Вероятно, и у вас много вассалов. Что бы сказали вы, если бы Амур стал учить их неповиновению вам?
Пожала плечами дама Raison и ушла, даже не оглянувшись на меня. Я старался ей противоречить, хотя слезы отчаяния душили меня; но вот прибежал мой веселый друг и начал меня утешать.
Ami. Не плачь, пожалуйста, далеко не все еще потеряно: последуй моим советам, и скоро мы освободим Bel-Accueil и достанем Розу. Прежде всего надо подкупить или задобрить стражу замка, только надо так пробраться к ней, чтобы подлый Malebouche не видал нас, а то он забьет тревогу. Но если уж наша несчастная судьба натолкнет нас на него, то старайся быть с ним как можно льстивее, осыпай его любезностями и комплиментами, скажи, что ты даже рад, что Bel-Accueil заперт, что у вас в последнее время выходили с ним разногласия. Льсти также старой ведьме, Jalousie. Не скупись на подарки, а особенно на обещания (они ничего не стоят). Постарайся поплакать о несправедливости к тебе — ничто не может так разжалобить, как слезы. Если уж не можешь выжать у себя слез, постарайся притвориться, что плачешь, только притворяйся искуснее, а то, если заметят, — все пропало! Постарайся с помощью старой ведьмы проникнуть к Bel-Accueil и смотри на него: если он смеется, и ты смейся, если он плачет, и ты плачь. Одним словом, льсти, ухаживай, наблюдай.
Я. Нет, я не могу лицемерить — это слишком противно. Нет ли другого пути? Если нет, то я останусь здесь и просижу в слезах до смерти, которая, верно, не заставит себя долго ждать.
Ami. Зачем умирать? Я могу показать тебе другой путь — вот тот, что направо: эта тропа называется тропою Щедрых Подарков, и она очень опасна бедным людям. Если ты богат, то путь этот очень недолог. Не успеешь ты пройти и двухсот шагов, как на твоих глазах стены замка затрясутся и падут, как от землетрясения, и весь гарнизон сложит перед тобою оружие. Но Бедность не может сделать ни шагу по этой дороге: все фурии древнего мира набросятся на нее и растерзают ее. Для богатого же это самый верный путь в настоящее время. В древности, когда люди не знали, что такое Богатство, они не знали также и что такое Бедность, и им открыты были все другие пути, но этой тропинки не существовало.
Я. Как могли они не знать, что такое Богатство и что такое Бедность?
Ami. Очень просто. Все были равны на свете. Никто не понимал нужды в Богатстве. Знаешь пословицу: «Любовь и Власть никогда не сопутствуют друг другу»? Эти качества никогда не вступали в брак между собою, никогда не роднились и не кумились, потому что господствовать значит разделять, а любить значит соединять. Понимаешь?
По зрелом размышлении решил я идти этою новой тропой. Весело пошел я по ней, мечтая уже о взятии замка, как вдруг заступила мне дорогу дама Richesse.
— Куда идешь ты по моим владениям? — спросила она.
— Иду в замок, где заключен Bel-Accueil, — я надеялся пройти тут с вашего позволения, тем более что мы знакомы, мы встречались с вами в саду Deduit.
Richesse. Разумеется, я тебя знаю, но этого далеко не достаточно. Путь твой лежит через мой сад, где живут в райском блаженстве мои вассалы и слуги; там у нас веселье, игры, танцы сменяют друг друга днем и ночью. Но ты вассал Амура, а не мой, и тебя впустить я решительно не могу. Найдется, правда, обход кругом моего сада, он ведет в жилище глупой Largesse, и ты можешь дойти до него. Но оттуда есть только один выход, который стережет Бедность со своим сыном Голодом, и они выведут тебя не на тропу Щедрых Подарков, а на тропинку Величайших Бедствий.
Я. Неужели вы не можете пропустить меня по дороге через ваш сад?
Richesse. Нет, возвращайся назад!
В полном отчаянии остался я у входа в сад дамы Richesse и сел на камень. Но вот прилетел ко мне Амур.
— Верен ли ты мне, вассал мой? Исполняешь ли ты мои заповеди? — спросил он меня.
Я. Разумеется, я верен своему сюзерену — я не изменник и не предатель, но мне приходится терпеть такие страдания, что, может быть, я и погрешаю против ваших заповедей, — мне не до них!
Амур. Несомненно погрешаешь, не веря, например, Надежде и Мечте, твоим спутницам!
Я. Где же эти мои спутницы?
Амур. Как где? Я ведь оставил их тебе?
Я. Да, но как только Bel-Accueil был заключен в темницу, Richesse не пустила меня к замку, я залился слезами и потерял из виду моих спутниц.
Амур. Ну, делать нечего! Приходится мне вступиться в это дело, чтобы не сказали, что я остался равнодушен к твоим страданиям, верный раб мой. Я прилетел нарочно, чтобы помочь тебе, и немедленно явятся сюда все мои бароны.
Не успел Амур проговорить этих слов, как явились все его бароны и поклялись ему в верности.
Вот их имена — в беспорядке, как пришли мне на память:
Franchise, Honneur, Richesse, Noblesse, дама Oyseuse, моя добрая подруга, — с огромным знаменем пришла она; Largesse, Beauté, Bien-Celer, Courage, Bonté, Pitié, Simplesse, Compagnie, Amabilite, Courtoisie, Déduit, Liesse, Sûreté, Désir, Jeunesse, Patience, Humilité; наконец, Contrainte-Abstinence и Faux-Semblant.[38]
Все явились с веселыми лицами и готовые служить Амуру, кроме Contrainte-Abstinence и Faux-Semblant, которые имели вид стесненный и не совсем довольный.
— Ба-ба-ба! — сказал Амур. — Ты как сюда попал, Faux-Semblant? Кто тебя звал?
Contrainte-Abstinence. Извините, Государь, я его привела сюда — без него никак не обойтись ни мне, ни вам. Право, я не могу обходиться без него: если бы не он, я давно умерла бы с голоду. Мы пришли как товарищи — это мой друг, и, право, без него и вам не обойтись!
— Ну, хорошо, хорошо! — сказал Амур. — А вот теперь нам предстоит обсудить наше дело. Нам непременно надо взять замок, в котором заключен Bel-Accueil, и освободить его. Обдумайте план атаки, благородные бароны, и сообщите мне его, а я пока погуляю и постреляю из лука.
Когда вернулся Амур, план нападения был уже совсем готов и немедленно сообщен сюзерену.
— Мы все согласны напасть на этот замок и освободить Bel-Accueil! — сказали бароны. — Одна только дама Richesse наотрез отказалась помогать нам против своих друзей, и мы намерены обойтись без ее содействия. Contrainte-Abstinence и Faux-Semblant нападут на Malebouche; Désir и Bien-Celer постараются обратить в бегство Honte; против Peur выступят Courage и Sûreté; Franchise и Pitié легко справятся с дураком Danger. Но надо на всякий случай иметь в нашем лагере и вашу почтенную матушку Венеру.
Амур. С удовольствием слетаю я к моей матери, но очень боюсь, что не застану ее: она часто охотится и воюет, никому дома не сказавшись. Я постараюсь разыскать ее и буду просить ее взять нас под свое покровительство.
Бароны. Пожалуйста, примите Faux-Semblant в наше войско — его помощь нам драгоценна, а между тем он боится показаться вам на глаза после оказанного ему приема.
Амур. Так и быть, пускай подойдет. Не очень-то лестно иметь его в своей дружине, но что делать? (Обращаясь к Faux-Semblant.) Теперь ты будешь помогать моим друзьям и служить в нашем войске. Но так как мы знаем, что ты не очень верный слуга, нам приходится смотреть за тобою в оба и потребовать от тебя доказательств твоей преданности.
Faux-Semblant. Государь, если вы прикажете умереть у вас на глазах, то и этому приказанию вашему я должен подчиниться. Повелевайте же!
Амур. О нет, смерть твоя мне совершенно не нужна; напротив, я дорожу твоею жизнью для пользы нашего общего дела. Я только хочу, чтобы поведал ты нам, чем достигаешь ты своего успеха в жизни и благодаря каким добродетелям ты так богат и знатен, что всякий перед тобою заискивает, и даже мои доблестные бароны стоят за тебя, если и не все, то, во всяком случае, большинство. Поведай же нам это, но не лги и не изворачивайся, а то Гений Природы факелом осветит все изгибы твоего сердца, и мы все узнаем.
Очень не хотелось Faux-Semblant разоблачать свое лицемерие, но делать было нечего, и он начал так:
— Первое условие счастья на земле есть, разумеется, богатство и праздность. Для того чтобы достичь богатства и праздной жизни, надо научиться обманывать людей безнаказанно, а для такой безнаказанности надо уметь носить удобную личину. Но какая самая удобная личина? Великих мира сего? Нет, нет, на них слишком много ответственности! Бедных и малых? Нет, им никто не поверит. Самая лучшая личина — это личина святоши, нищенствующего монаха. Папа дает ему в руки власть отпущения грехов, он верит его словам, люди верят им также и не хотят видеть действий нищенствующих монахов. Благодаря людской глупости, судящей обо всем по вывескам, они считаются чуть ли не святыми, они проповедуют нищенство, а им отовсюду несут столько милостыни, что они утопают в изобилии; они проповедуют смирение и строят себе великолепные дворцы, в которых якобы они не живут; они проповедуют воздержание и едят самые дорогие, изысканные лакомства, пьют самые драгоценные вина. Богатые, которые могут много заплатить им, покупают у них отпущение грехов и могут совершать всякие преступления совершенно безнаказанно; бедным же они не прощают ни одного греха и часто сжигают их за незначительные проступки. Они очень любят узнавать, что делается в семьях, чтобы лучше обманывать дураков, а потому всегда в дружбе со служанками и слугами и запугивают глупых женщин. Когда духовенство решится изобличить их, они клевещут на него, подкупают кого следует, и случалось, что доводили до инквизиции и костра добрых и честных служителей алтаря. Я, как они, могущественный покровитель друзей и ужасен врагам. Вам же я буду верным слугой!
Поморщился Амур и сказал:
— Ну, это не согласно с твоей натурой. Однако попробую взять тебя на службу, но берегись, если ты обманешь меня!
Разделились бароны на отряды, и в авангарде отправились Contrainte-Abstinence и Faux-Semblant. Переоделись они в платье пилигрима и богомолки и прямо направились к главным воротам замка, где восседал на страже Malebouche. Поклонились они ему низко и остановились. «Видал я этих странников, — подумал Malebouche, — это положительно знакомые мне лица». Встал Malebouche и поздоровался с ними, пригласил их отдохнуть около себя и спросил, куда они идут.
Contrainte-Abstinence. Мы странники и идем в вашу страну в качестве миссионеров — проповедовать Слово Божие погрязшему во грехе здешнему народу. У вас просим мы гостеприимства и крова — устали мы и измучились.
Malebouche. Мое жилище к вашим услугам, и сам я в полном вашем распоряжении: люблю я слушать проповеди и поучаться. Желал бы знать я, где истинный путь к спасению.
Contrainte-Abstinence. Истинный путь к спасению есть сдерживание своего языка: кто повинен в злословии, не избежать тому кары небесной и вечного ада. Больше всех виновен в этом живущий здесь Malebouche, его мы должны наставить на путь истины, иначе он погибнет. По его вине заключен в вашей крепости несчастный юноша; просто личная злоба руководила этим Malebouche. Что сделал бедный Bel-Accueil? Ничего! Он провел своего знакомого к розам. Какие адские планы задумал тот смертный? Какие? Никаких! Хотелось ему сорвать одну Розу. Ну, дело оказалось не просто, и он, разумеется, давно гоняется за каким-то мотыльком в долине и забыл и думать о Розе! Станут смертные расшибать себе лбы о препятствия! Доступных радостей немало на земле для них. Malebouche таким образом боролся с тенью, и если не раскается он, то ад неминуемо поглотит его на этих же днях.
Malebouche. Если есть на свете мошенники и лгуны, так это, конечно, вы со своим лисьим языком! Я сам и есть Malebouche и могу уверить вас, что никогда ничего еще не выдумал, а только повторял то, что говорят другие. Но чтобы возвещать ту истину, что передо мной теперь стоят два лгуна, мне не надо ждать, чтобы ее высказали другие. Я буду это кричать везде, хотя бы даже с крыш или с колоколен.
Тогда выступил с длинной речью Faux-Semblant, доказывая, как Malebouche ошибается. Долго и красноречиво говорил он и произвел большое впечатление. Видя, что благоприятный момент наступил, он закончил свою речь так: «Не следует повторять того, что говорят другие, потому что это далеко не всегда истина. Вот, например, в данном деле: в чем обвиняете вы Bel-Accueil? Естественно, что поклонники стремятся туда, где живут их возлюбленные. Юноша бродил здесь со своим другом и напевал ему в уши разный вздор; Bel-Accueil в качестве друга должен был все это выслушивать — друзья в этом случае всегда мученики. Встретя вас, оба друга приветливо поклонились вам и прошли мимо. Неужели их надо было карать за это приветствие? Вы говорите, что Bel-Accueil вас терпеть не может. Что же вы думаете, он будет вас любить теперь, когда вы сделались его тюремщиком? Вы губите невинного за его дружбу, и, разумеется, ад будет вашей наградой. Кайтесь теперь же, и я отпущу вам ваш грех!»
Malebouche становится на колени и преклоняет голову. Тогда Faux-Semblant хватает его за горло и бритвой отрезает ему язык. Потом они отпирают замок, а ключи бросают в замковый ров. Входят и видят норманнскую стражу спящей после пирушки и избивают ее всю.
Largesse и Courtoisie проникают в те же ворота вслед за Faux-Semblant и его подругой и на дворе замка встречают старуху-тюремщицу. Она дрожит и бледнеет, видя врагов, так смело разгуливающих внутри замка. Но Largesse и Courtoisie обходятся с ней очень любезно и даже делают ей подарки: Courtoisie дарит ей пряжку, a Largesse несколько драгоценных колец, обещая ей и еще больше подарков на будущее время, если она согласится отнести Bel-Accueil цветок и шапочку от имени его друга. Старуха не решается согласиться: она говорит, что если узнает об этом Malebouche, то не сносить ей головы. Рассказывают тогда они ей о гибели Malebouche и всей его норманнской стражи, и она с радостью хватает подарки и идет к Bel-Accueil. Тот, зная вероломство старухи, решительно не хочет ей верить и даже не смотрит на цветок и шапочку, но наконец соглашается попробовать взять в руки принесенные подарки и, взяв их, понимает, что старуха не обманула его. Он надевает шапочку, прикалывает цветок и посылает старуху за гостями, которых она возвестила ему. Через открытую дверь проникает в замок наконец и Амур с остальными своими баронами. Во главе всех бегу я — поскорее к той башне, где заперт Bel-Accueil, чтобы выпустить его на свободу, но из-за угла выскакивает Danger и, грозно размахивая своей дубиной, кричит: «Беги, вассал проклятого Амура, а то я размозжу тебе голову!» Услыша крик Danger, бегут на помощь к нему Honte и Peur и так теснят меня, что я принужден звать на помощь. Ко мне сбегаются наши бароны, и завязывается горячая битва.
Прежде всех Franchise кидается на Danger, но он живо справляется с нею и замахивается дубиной, чтобы размозжить ей голову. Тогда является Pitié и начинает усовещевать Danger; Danger теряется и готов сдаться, но на помощь ему является Honte и ударом щита повергает Pitié на землю. Désir устремляется против Honte и доводит ее до такой ярости, что она готова растерзать его; тогда Bien-Celer окончательно обезоруживает Honte, которой пришлось бы очень плохо, если бы не выручила ее Peur. Она еще не принимала участия в битве, и под натиском ее погибает Bien-Celer; она грозит убить даже Courage, но является Süreté, и Peur отступает.
Долго еще тянется битва, и победа склоняется то на ту, то на другую сторону. Но оба войска устали и заключают перемирие, хотя битва осталась нерешенной. Амур пользуется этим перемирием и посылает за Венерой. Долго ищут ее гонцы Амура и наконец находят на острове Кипреи. Венера сейчас же садится в свою колесницу, запряженную голубями, и является в стане своего сына. Амур, узнав о ее приближении, летит ей навстречу, и они торжественно спускаются в лагерь; осажденные, несмотря на такое могущественное подкрепление врага, решают не сдаваться, и битва возобновляется.
Узнает наконец и дама Nature[39] о великой борьбе бога Любви с темными людскими пороками и о заключении в темницу Bel-Accueil. Вознегодовала дама Nature на человека, допустившего так окрепнуть своим порокам, что они грозят смертью Любви, и послала она своего учителя, Гения Природы, к войску Амура, обещая поддержку и покровительство в его борьбе с неверными. «Я одна виновата во всем этом! — сказала она. — Господь, создав мир, дал мне этот мир в управление, и все подвластно мне по повелению Божию. Небесные сферы, звезды, планеты, солнце ни разу не ослушались и не нарушали гармонии мира. Земля и вода — также. Если иногда вода и выходит из берегов и заливает поля и жатвы, а ветер вырывает деревья и убивает животных, то все же по одному моему слову буря снова затихает, и мне нетрудно привести все в порядок: вода сбывает, поля покрываются новой зеленью, новыми цветами, нивы — новой жатвой; жизнь везде заменяет смерть, а великолепная радуга склоняется над пострадавшей землей и весело улыбается ей, напоминая об обещании Создателя. Все повинуются мне: растения каждую весну развертывают листья, цветы распускаются на их ветвях, плоды зреют и спадают на землю, чтобы произвести дерево, подобное тому, на котором они красовались; животные тоже повинуются моим законам, даже маленькие червячки живут, восхваляя меня. Один человек не хочет подчиняться мне, он объявляет мне войну, и я решила уничтожить его, если он не сложит оружия… Любовь в опасности!! Если Любовь погибнет, погибнет весь мир, а я не могу допустить его гибели!»
Поспорил немного Гений с дамой Nature, находя, что она приписывает слишком большое значение человеку в жизни мира, но дама Nature даже заплакала… Не любил Гений Природы слез — они его сердили, и потому быстро улетел он в стан бога Любви. С радостью приветствовали его там все, только Contrainte-Abstinense и Faux-Semblant, увидев его, поняли, что им не место в этом лагере, и незаметно исчезли. Гений Природы проклял врагов Любви и обратился к баронам со следующими словами: «Господа бароны! Дама Nature послала меня возвестить вам ее благоволение. Борьба с вами, когда она на вашей стороне, немыслима — не пройдет и часа, как вы победите. Но, победив, будьте великодушны и добры, старайтесь никому не причинять ни малейшего зла и любите друг друга и все живущее на земле, и тогда войдете в цветущий небесный сад, где царствует вечный день, гораздо более прекрасный, чем тот, который светил на земле в Золотой Бек, когда люди еще не знали Юпитера, научившего их всякому злу. Это он разделил землю между людьми и поселил вражду между соседями; змеям дал он жало и волкам кровожадность; он выучил человека есть мясо животных и иссекать искру из простого кремня; разделил год на времена года, после чего вечная весна улетела в заоблачную высь и Железный Бек сменил Век Золотой. Одним словом, с помощью преступлений достигши трона, Юпитер старался заставить всех забыть об этом, принося в мир все более и более зла. Возрадовались духи тьмы и раскинули по всей земле свои сети для уловления бедных, неопытных овец, и все они толпой идут в эти сети, и редко кто достигает теперь дверей рая. Победить зло можно только добром и работой, — работайте же, бароны, работайте и не проводите вашей жизни в праздности, в саду Забавы. Поклонник Розы нашел этот сад прекрасным, ручей Нарцисса светлым, точно выложенным серебром и хрусталем, и веселый «кароль» Забавы — лучшим танцем в мире. Но буря может вырвать эти прекрасные оливы и сосны, молния спалит эти липы, и Бремя, несомненно, разрушит там все до основания: сам «кароль» не будет танцеваться, потому что вы все, его танцоры, одряхлеете и наконец погибнете, фонтан Нарцисса с его мраморным бассейном кажется вам светлым, но это темная стремнина, погубившая и самого великого себялюбца! Что же останется от всего этого? Нет, не сюда должны стремиться вы, а в цветущий сад, где струится светлый источник Жизни, где царствует вечный день и где Бремя бессильно. Но этот сад доступен только великодушным, честным и добрым. Будьте такими — и вы войдете в него, и будете утолять жажду у ручья Вечной Жизни!» Сказав это, Гений Природы исчез…
Битва была уже кончена. Honte и Peur не сдавались еще, но Венера ударила их своим жезлом и зажгла замок. Крепость объята пламенем. Я бегу в башню, в платье пилигрима, с посохом и крестом, — там все еще томится Bel-Accueil — и торжественно вывожу его за руку. Courtoisie, Franchise и Pitié защищают нас.
— Сведи же его к Розе! — просят они Bel-Accueil.
— Охотно! — отвечает он. — Он искренно и честно выдержал все испытания во имя великой Любви!..
Но взошло солнце, и я проснулся… Вот какой сон приснился мне! — «Voila le songe que j'ai songé!»