РЫЦАРИ МОРЯ
Повесть
ОТ АВТОРА
Как-то очень быстро мы привыкли сознавать, что в океане есть все, и даже чуточку больше. Все, что нужно человеку для жизни. Мы научились кое-что брать для себя из океана, а научившись этому, поняли еще две важные вещи. Во-первых, хотя океанов и больше, чем суши, они не бездонны и не безграничны. И во-вторых, чтобы брать из океана, нужно знать о нем неизмеримо больше того, что мы знаем сегодня.
Первое из этих открытий потребовало от нас абсолютно нового отношения к океану. Такого, скажем, как к собственному холодильнику: не положишь — не возьмешь. Второе — поставило перед уймой технических, научных и организационных проблем. Сколько и что можно брать? Каким образом? Как восстанавливать? Как разумно и полно использовать взятое?
За решение этих проблем энергично взялась наука. В какие только уголки океана не забирались научные корабли! Что только не изучали! Сначала корабли, потом подводные аппараты, батискафы, буровые установки. Даже со спутников изучается океан.
Внимание человечества распространилось и на шельф. Здесь главная «белковая фабрика», здесь глубины, подвластные современной технике и технологии.
Но шельф — это рядом с берегом, значит, и центры исследований с кораблей можно перенести на берег. Проще, удобнее, дешевле. А главное — исследования могут идти непрерывно, как говорят в науке, — стационарно. А это очень важно, особенно для биологов. Можно десятки лет подряд выезжать в экспедиции к морю, изучая развитие одного вида, и так и не узнать о нем всего. Потому что из всех биологических циклов годовой, наверное, наиболее важен. И понять законы развития вида можно, лишь изучая организмы много лет непрерывно. Для этого исследователь должен жить на самом берегу. Чтобы, слышать шум прибоя, чтобы каждый день видеть, ощущать живой мир океана.
Таких станций на Дальнем Востоке много, и свое назначение они безусловно оправдывают. Серьезные научные разработки в области биохимии, эмбриологии, генетики, гидробиологии, марикультуры, географии, подводной технологии были бы невозможны вне станции. А вот о том, как это делается, знают немногие. Чего стоит людям организовать жизнь и научные исследования на пустынном морском берегу, вдали от транспортных магистралей и индустриальных центров — об этом читатель узнает из предлагаемой повести.
Она весьма далека от каких-либо хроник, не ставилось перед ней и популяризаторских задач. Это рассказ об одном сезоне одной из первых морских станций. О становлении характеров, мировоззрений, структуры отношений. Наконец, о жизни, в которой нет мелочей, потому что все, что есть на станции, делается в значительной степени собственными руками всех — ученых, инженеров, техников, рабочих — людей разных, но в большинстве самоотверженно преданных своему делу.
Поиск ученого увлекателен и тернист, мы восхищаемся им и его делом, умением преодолевать трудности. И при этом забываем о тех, кто «за кадром». А тем временем кроме рядовых научных сотрудников и лаборантов, о которых мы хоть что-то знаем, «за кадром» исследования, особенно в науках естественных, остается целая армия инженеров, техников, рабочих высочайшей, часто уникальной квалификации. Это — особый мир, малоизвестный и до сих пор не слишком привлекавший внимание художников.
Часто в этот разряд людей, которых хочется назвать рабочим классом науки, попадают и сами ученые, оставаясь учеными, — грани тут размыты, ибо многозначны и неожиданны их задачи.
Рабочий науки — это организатор и добытчик, изобретатель и умелец, это философ, фанатик и поэт. Если, конечно, это человек не случайный. Особая порода. Столкнувшись с ее представителями, трудно удержаться от соблазна видеть их литературными героями, красочно и емко отражающими Время, наш советский, дальневосточный характер.
Вот так и родилась эта повесть. Три года я работал инженером на морской научной станции вместе с такими людьми. И каждый из них подарил мне частицу неповторимого обаяния, которым — надеюсь! — удалось наделить теперь моих героев, рыцарски оберегающих природу от незнания и равнодушия.
Где были, что делали вы все эти годы? Довольны ли вы собой?
О. Куваев
1
— Прежде чем закрыть совещание, хочу вас порадовать, товарищи. После долгих дебатов в Госплане наконец принято решение о строительстве у нас нового рыбного порта. Уже выделены ассигнования, в этом году начнутся изыскательские работы. Так что — немного терпения, рыбаки! Скоро вашу продукцию живьем будем в вагоны перегружать, без простоев.
Зал одобрительно загудел, заулыбался, будто разрешилось нечто давнее, наболевшее.
— А где будет порт? — крикнули с места.
— Предположительно в бухте Рыцарь. Изыскатели скажут последнее слово.
Директор института ощутил неприятную тяжесть в желудке. Так бывало всегда в минуты безысходности и при неожиданных ударах судьбы. Пришлось закинуть ногу на ногу и прижать живот к коленям...
Первые слова, пришедшие в голову, были непечатны. Потом замелькало: «Черт знает что! Форменное вредительство! Как будто кому-то из этих великих деятелей экономики неведомо, что именно в бухте Рыцарь работает научная станция, что приезжают туда ученые со всей страны. Уж если они поднимут шум, требуя сохранить бухту и станцию в нынешнем состоянии — хотя бы в нынешнем, не говоря уже о восстановлении первозданной природы, — никакие ассигнования не помогут, не обольщайтесь!»
Юрий Леонидович ехал в институт, не замечая, как ясен и полон весеннего солнца апрельский город, как ослепительна синева моря, только что освободившегося ото льдов. Он думал о станции.
Как же могли рыбники обойти его? Что это — просчет, головотяпство, умысел? Первое — простительно, второе наказуемо, третье — просто противно. Впрочем, есть еще одно, наиболее вероятное, — равнодушие. Поистине преступное равнодушие к делу, которому государство уделяет столь много внимания.
Конечно, рыбный порт — дело нужное, по, право же, можно найти и другое подходящее место. Вовсе не обязательно губить уникальный природный театр, где пока еще можно наблюдать естественные процессы, почти избавленные от человеческого воздействия. Так удачно все складывалось до сих пор! В Академии без усилий ассигновали развитие станции. Правда, и не без корысти, грозились навязать шельфовую геологоразведку, но это еще на уровне идеи. В крайнем случае, геологов как-то можно удержать в экологических рамках. Пока они чего-то не найдут. А найдут — добывать со дна морского какую-то руду, будем надеяться, наловчатся еще нескоро.
Интересный мог получиться этот сезон на станции! Всесоюзный семинар по методике генетических экспериментов на морских ежах — событие, которое много потребует, но и немало даст для развития станции. Главное — для роста ее авторитета. Хоздоговорная тема по мидии и трепангу с теми же рыбниками складывается весьма крупная. Марикультуру парни крепко закручивают, молодцы, Это дело нужное, перспективное...
Кстати, марикультура. А что если повернуть перед рыбниками именно так? Знать о бюджетной тематике лабораторий, о фундаментальных направлениях им совсем необязательно, а по отрасли, развитие которой и с них сейчас оч-чень спрашивают, мы им — программу, да не на один год, а на пятилетие! Все в основных руслах экономики, пусть попробуют не поддержать! Вот тогда, глядишь, и задумаются: стоит ли менять готовую, сложившуюся научную базу в бухте Рыцарь на обычный рыбный порт, который только в идеях, который, в конце концов, может быть и в бухте Причастия, неподалеку?
Верный ход, Юрий Леонидович, верный и, похоже, плодотворный. Драка, конечно, будет, с Госпланом трудно спорить, если уж они что решили. Опять же удорожание неизбежно, бухта Причастия, хотя там и рыбокомбинат, — мелководна, железную дорогу к ней тянуть придется если не через тоннель, то вкруговую, втрое дальше, чем на Рыцарь.
Ну что ж, драка так драка. Станция того стоит. Марикультура тем более. Рано или поздно ею придется заниматься всерьез, так лучше рано, чтоб не отстать от века. Век-то к финишу катится, пора зреть, товарищи промышленники!
Когда директор вошел в свою приемную, от прежней растерянности и досады не осталось и следа. Он ясно видел цель и был полон веры в свою правоту. Станция, в которой немало его собственной души, энергии и опыта, должна развиваться. Такова объективная реальность науки. Значит...
— Вызовите мне Тугарина. Срочно.
— Но он на станции, Юрий Леонидович. Связать по радио?
— Нет, пусть приедет.
Спать не хотелось: ушедший день все не отпускал его, вцепившись в сознание щупальцами нерешенных проблем. А по ту сторону ночи уже поджидал день следующий.
Тугарин запахнул полог палатки и, отгоняя недобрые мысли, на ощупь спустился по каменистой дороге к морю.
В пустые одинокие ночи он любил побродить по станции без фонаря. Хороший получался отдых: идешь и угадываешь по разной густоте мрака — здесь лабораторный корпус, там электростанция, тут гараж, а вон сарайчик аквариальной. Дом Дружкова, дом на дюнах, столовая, столярка, водолазная шхуна... Глядишь, и отвлекся, и не так гулко стучит в ушах движок электростанции, напоминая: с энергией завал, по ночам все съедает князевская лаборатория-прорва, даже на освещение территории не хватает. А трансформаторной подстанции все нет, и от Дружкова никаких вестей.
На этот раз движок работал тихо и мягко, будто его накрыли ватой. В общем, так оно и было, ватой прохладного июньского тумана укрыло всю бухту Рыцарь вместе с берегами. Тугарин представил вдруг широкое пространство залива, с островами и бухточками, со скалами, птичьими базарами, подводными лугами и лесами, со всей пестрой живностью, ради которой забрались в эту глухомань неугомонные паучники.
Одному Герману Александровичу Тугарину нет в этой глухой ночи покоя. Гонит его, тянет что-то еще угадать, понять, придумать для процветания станции.
По-хорошему, забраться бы теперь в свою лабораторию, достать записи, статьи из зарубежных журналов. Материалы очень любопытные подходят, копятся. Особенно вот эти ребята продуктивны, что у Князева в лаборатории, «на подселении». Надо же было так ловко нащупать корреляцию между электрохимической коррозией и биохимией обрастателей! Традиционные заказчики — моряки могли бы под такое дело хороший куш отвалить, только работай. Тут тебе и прямой путь к докторской. Но это надо обдумать. На это надо время...