Рыцари моря — страница 16 из 41

— Ладно, — прокряхтел дядя Коля устало. — Однако ночь я вкалывал, это куда записать? А что у меня кол в спиняке, не согнуться?

— Ночью тебя работать никто не заставляет, — перебил Зайцев. — А болеешь, так иди в медпункт, бери справку, никто слова не скажет.

Дядя Коля приблизился к нему вплотную, положил на плечо тяжелую ладонь.

— Ты полкана не спускай на меня, слышь? Я за тебя, дурачка, кому хоть... в глотку вцеплюсь! Потому вижу — кость в тебе мужицкая. Вот и будь мужиком! Я тридцать лет в морях, дела знаю. Вот так — цыть, бобик, и лапки на стол! — И уже снизу добавил: — Аппарат тебе сделаю. А после не шукай меня. И рабочий день ставь, как положено.

— Вот, ты видал, работнички! — Зайцев пересек диспетчерскую по диагонали и вошел в кабинет, где Северянин готовил последние документы к поездке в город. — Врет и не заикнется. Ночами он работает! Поди дружки с бутылкой уже ждут.

— Тебе не страшно, что ты всегда все знаешь про людей ? — с расстановкой сказал Владимир.

— Это моя работа — знать. Я должен, если взялся руководить. Давно пора бы уволить, да разве поднимется рука! Это же душа шхуны, коллектива и работяга... Вот задачка! Странно только, как он держался целый месяц. В такой компании святой не устоит.

Северянин теперь часто бывал в доме на дюнах, видел, как изменился дядя Коля среди ребят и как взрослеют эти юнцы, набираясь его умения просто и правильно жить на земле у моря. Стало обидно за мужика, к которому привык, полюбил за детскую какую-то страсть изобретать диковинные фигурки и всегда быть нужным.

Хотел промолчать — разве его переубедишь словами? — но все же сказал сдержанно:

— Я бы вначале проверил, прежде чем...

— Какие проверки, брось! — отмахнулся Зайцев. — У твоего Барона до трех часов музыка гремит по ночам, народу чужого вечно толпа, думаешь, они чаем обходятся? Глянь, возле дома бутылок горы, грязь. Савельич гуляет с ними, это очевидно. — Губы Бориса Петровича тронула усмешка. — Компанейский парень твой Баринов, ничего не скажешь.

— Насчет мусора ты нрав, и я им говорил...

— Ты говорил! Нужно жить среди них и быть личностью, чтоб уважали и верили в твои идеалы... Ты вот бываешь у Князева, нравится? И тут бываешь, а терпишь такое.

— Порядок будет, — твердо сказал Владимир. — Но дядю Колю ты не трогай. Тут нельзя без него. И с Феликсом не спеши, дай время.

Легкий грузовик взлетел по серпантину на перевал, исчезли за поворотом последние огни поселка, мутно отраженные в бухте, и в лицо ударил густой мелкий дождь. Северянин слизнул с губ щекочущие струи, прищурившись, наблюдал, как в двух бешеных столбах света от фар горбится раскисшая дорога, вздымаются крутые спины ночных сопок, ошалело бросаются в придорожные кусты испуганные олени.

Ровно, разбрасывая грязь из луж, летел ночной грузовик со станции в город, через плотную завесу тьмы. Попутчики накрылись тяжелым брезентом, утряслись, притихли.

А Владимиру хотелось распахнуться навстречу дождевым струям, как будто их свежестью можно было снять весеннюю усталость, спешку, неопределенность. Спрашивая себя, что это с тобой, инженер Северянин, а теперь — строитель, печник, плотник, слесарь в едином лице? — он отвечал мысленно, смущаясь немужских слов: «Наверное, я взволнован».

Среди его друзей не было так принято: оставить инженерию и в стремлении испытать себя — взять в руки инструмент мастерового человека. Он знал о том, как строил свою лабораторию на Рыцаре Князев, было что-то за плечами у Зайцева, что побуждало токарей и механиков приходить к нему за советом. Но теперь и ему суждено стать равным среди равных, чтобы сказать себе без игры на публику, мысленно: «Теперь я умею все».

Ему предстояло стать самому, помочь стать Феликсу и понять, как и зачем стали такими все эти непостижимые люди. Какие скрытые пружины помимо научного интереса побуждают их каждую педелю трепать свои не хилые, но все-таки живые человеческие тела в пыльных грузовиках, не спать ночами, воевать со всепоедающей ржавчиной в лабораториях, мириться с одиночеством и отсутствием удобств. Зачем, если в городе можно сесть на арендованное судно, прийти в бухту Рыцарь, набрать любого материала и вернуться в институт? Неужто стольких усилий стоит благо приобщиться к красотам земли и моря, а в городе это невозможно?

Да нет, пустое. Если бы так, не бумагами был завален стол Князева в часы ночных бдений в его шикарном кабинете и Тугарин давно нашел бы время прогуляться по островам с аквалангом. Зайцев мог бы не на стройку аквариальной бегать по пять раз в день, а, пожалуй, с большим удовольствием — к Наташе на мыс Крестовский. Ни к чему было бы Дружкову гонять по району с красными от бессонницы глазами в поисках чего-то самого нужного для станции, Соловьеву — пытаться кого-то разводить в невыносимой тесноте старой аквариальной. Новая-то вот она, растет, можно и подождать.

Если бы просто — жить «на лоне», то кандидат наук Михаил Покровский не ползал бы каждый день с аквалангом по ему лишь известным маршрутам, пытаясь понять законы подводной жизни...

Из-под брезента выбрался Тугарин, встал рядом с Владимиром, опершись руками о кабину. Тьма понемногу расступалась, низкое небо стало сереть.

— Ноги затекли, — сказал Герман Александрович.

— Сел бы в кабину, — предложил Северянин. — Начальник все же...

— В кабине Тампер... Что, едешь оформлять свой проект своими руками?

— Попробую. Бригаду вот везу в составе одного шалопая, Софья Ильинична пожертвовала. Может, и гостиную вам сделаем.

— Хорошо бы, — оживился Герман Александрович. — Ты на заводе постарайся больше материалов набрать, особенно лес и краску. Полный завал на станции, и взять негде.

— Конечно постараюсь, завод родной, только на мои хилые деньги не разгонишься. Накладные расходы...

Машина шла таежной дорогой, над которой склонялись с обеих сторон могучие разнолистные кроны, перевитые лианами. Вдали, на лесистых склонах, темнели торжественные пирамиды елей и кедров.

Внезапно завизжали тормоза, и Феликс от заднего борта повалился на Северянина.

На дороге стоял Коля Соловьев, инженер аквариальной лаборатории, щуплый, согнувшийся под огромным рюкзаком. Поверх рюкзака восседал рулон спальника, брезентовая штормовка была темпа от впитанного дождя.

— Ты чего здесь? Не знаешь расписания машин? Мы возим людей регулярно, два раза в неделю, — обстоятельно растолковал Тугарин, хотя Коля наверняка знал это не хуже.

— Да нет, все нормально, — пробормотал Коля, смущаясь, словно его уличили в чем-то. — Радиограмма тут пришла, ежи опять дохнут в аквариумах. Дохнут, хоть убей!

— Убьешь — точно дохнуть перестанут, — вставил Феликс, продрогший, но не унывающий.

— Ага, — рассеянно подтвердил Коля, глядя куда-то под машину. Рюкзака он не снимал, поднять голову было трудно. — Я и решил, расписания ждать долго, дойду. И думать хорошо в дороге. Черт их знает, что им надо, ежам. У нас хоздоговор с промысловиками, вы же знаете, скоро отчитываться по этапу. А чем? Не забудьте, кстати, насчет термостатов ускорить. Боюсь, температура скачет, у меня установочки доходные, в допуске не держат. А еж, гад, нежный. Сам, может, и выживет, а икры от него — самого главного — не получишь... Ладно, езжайте.

— Подожди. Тут же больше ста километров, сколько ж ты идешь?

— Девяносто пять. Два дня с ночевкой, дело привычное... Спешить мне надо, там новая партия дозревает, до нереста надо сохранить, душа винтом!

Он замолчал, будто понял, что слишком углубился в свои проблемы — не та ситуация. Неопределенно махнул рукой и легко зашагал прочь от машины, чуть приседая при каждом шаге на тонких длинных ногах.

— Поехали!

Встреча вывела пассажиров из куриного оцепенения — брезент откинули, закурили, заговорили. Сразу стало ясно, что среди людей, всем известных на станции, как Князев или Зайцев, и всеми уважаемых, как Софья Ильинична Тампер, всеобщей любовью пользуется один лишь неприметный Коля Соловьев.

Человек простодушный и прямой, Коля с первых дней работы водолазом на станции верил в науку, верил сильно и тайно. Он никогда не уставал спрашивать, вникать в проблемы, которые решали ученые, и постепенно приучил себя знать все о животных, добытых им со дна.

И как-то само собой подразумевалось, что безотказный и знающий водолаз и техник-универсал Соловьев скоро и успешно закончит университет и станет биологом. Да так бы оно и случилось, не родись в их щедрой на идеи компании мысль о постройке на станции Рыцарь комплекса лабораторных аквариумов. Автоматический контроль и регулировка разных характеристик морской воды — это была еще почти фантастика для всех. Но люди, знающие толк в деле, утверждали решительно: самое время начинать. Во всяком случае, техника была готова. И Коля, еще не закончив университета, понял, что марикультура — это и есть единственное его дело, самое важное на свете.

Ждать он не мог и не хотел. Пока Зайцев с Покровским разрабатывали проект, добивались выделения средств, материалов и рабочих, Соловьев облюбовал на берегу бухты Рыцарь брошенный сарайчик, собрал группу энергичных студентов-заочников и принялся учиться аквариальному делу вместе с ними.

Владимир знал, что дружба Зайцева с Колей — давняя и глубокая, они повязаны тысячью событий, интересов, знаний. Видел, что масштабная властность Зайцева, закрепленная и обостренная за годы создания подводной фермы, отлично дополняется энергичной инициативой и исполнительностью Соловьева. Единство от этого казалось особенно нерушимым.

Но в последнее время, все больше сталкиваясь с Колей по работе, Владимир почувствовал: незаметный инженер Соловьев перерастает, заслоняет своего прямого начальника Зайцева. Оба понимают это, и обоих это равно тревожит, потому что к смене ролей ни один из них не готов. Однако момент скоро настанет, и нельзя уж будет отмахнуться от вопроса: а какое, собственно, отношение имеет Зайцев к аквариальной лаборатории? Автор проекта? Организатор строительства? Ну что ж, честь и хвала, как говорится. Но разве архитектор или прораб имеют какие-то преимущественные права жить в построенном ими доме?