— Да, я понимаю. Но что-то на этом острове есть... зловещее что ли.
— Мистика, Свет. Ну все. Готовьте побольше еды, мы сегодня не просто водолазы — сеятели!
Владимир поцеловал жену, с разбега спихнул лодку.
Быстро пролетели мысок, делящий бухту надвое. Заглушили мотор уже на подходе к большому северному мысу. Северянин отыскал названные Зайцевым створы, указал мотористу направление.
Баки с молодью водрузили на борта лодки и на малом ходу постепенно высыпали гребешок в воду.
— Вы, мои маленькие, вырастайте, жирейте! — причитал Феликс, забавляясь непривычным занятием. — А уж мы к вам придем через три годика — и нажремся же! Все равно этим кончается всякая охрана и всякая марикультура — нажраться людишкам надо! Чтобы человек за просто так кому-то жизнь подарил? Фиг дождетесь! Так что, пока вам соображать не надо, живите.
— Помолчи, надоел.
— Скажешь, неправда?
— Любому делу мы сами придаем смысл. Само по себе ничто смысла и оценки не имеет. А когда ты, кроме как пожрать, другого ничего не понимаешь в жизни, это, как ты сам говоришь, твое личное горе.
— Не, для меня слишком умно, — дурачился Феликс. — Говорите вы все красиво, а сами только видуху держите — охрана, восстановление. По сути-то вы обычные эксплуататоры!
Ничего, это у него пройдет, уговаривал себя Северянин.
Опорожнив баки, надели акваланги и свалились за борт.
Легочник работал чисто и четко, ни капли воды во рту не было, воздух шел вполне «вкусный». Легко продуваясь, Северянин почти вертикально двигался вниз, к голубеющему в отдалении пестрому рисунку дна. На грунте огляделся, махнул плавной рукой Феликсу и пошел галсами над чуть заиленной песчаной равниной, сверяясь иногда по компасу.
Колония гребешков оказалась обширной, но не очень «населенной». Вытащив наверх по полной питомзе, выгрузили моллюсков в опустевшие баки и улеглись отдыхать на дно лодки. Моторист попробовал завести мотор — не вышло. Он дергал стартер, пока не вспотел, — двигатель безмолвствовал.
— Свечи протри! — бросил Феликс. — Недотепа...
Моторист обшарил всю лодку, сел, растерянно повесив руки:
— Ребята, я инструмент забыл. Так на песке и лежит.
Северянин огляделся. Лодку поднесло к мыску, который, как он заметил, обогнули по пути к месту погружения.
— Схожу, — сказал он. — Держитесь на веслах ближе к мысу.
«Сейчас за мысок, пять минут легкого бега по камням, и я на месте», — думал Северянин, выбираясь на каменистую отмель у мыса. Бег по крупным камням, какими усыпаны скалистые берега моря, был давней его страстью. Дело это требовало крепких ног и хорошей реакции. Камень, на который можно и нужно поставить ногу в таком беге, он находил за три-четыре шага вперед, так что всякий очередной шаг или прыжок совершался без участия внимания. Бывало, на пути попадалась стенка, и в ход шли руки. Бывало, чтобы допрыгнуть до очередной подходящей опоры, случалось отталкиваться ногами поочередно от двух-трех вертикальных граней. Но все шло гладко, легко, изящно. На удивление, усталость после работы под водой не чувствовалась, напротив, тело наполнилось еще большим ощущением силы и ловкости.
Мыс оказался сложенным из нескольких выступов, разделенных узкими ущельями-бухточками. В этом Владимир не нашел ничего необычного. Удивило только, как долго тянется мыс, обойденный на лодке в минуту. Могучая все-таки штука — мотор!
Вскоре, когда за двумя выступами и ущельями появился третий и ничего похожего на песчаную обширную бухту не предвиделось, мысль эта, вначале позабавившая Северянина, сменилась раздражением. Что-то было не так, где-то он просчитался. Стараясь унять раздражение, бежал все быстрее, рискованными прыжками пересекал широкие расселины, то взбирался на самый гребень мыса, то прыгал в воду, сокращая путь через слишком глубокое ущелье. Скорость требовала все большего внимания, и все мысли уперлись в точку: скорее, дальше, скорее, вперед...
Ноги были сбиты в кровь на выветренных, бугристых, словно крупный наждак, камнях. Пот застилал глаза, ручьями струился по телу, смешивался с водой, когда Владимир срезал путь вплавь, стекал за черные короткие брюки от гидрокостюма, которые он так и не снял. Над головой тысячами кружились чайки. Их крики слились в сплошной грохот, заглушили все звуки мира. Северянин перешагивал через птенцов, еще не умеющих летать, откидывал ногой чаячьи трупы, вспугивал сидящих на яйцах самок, прыгал, карабкался, плыл, полз и снова прыгал, оглушенный, ослепший, будто околдованный жестоким упрямством и единственной живучей волей: вперед, вперед...
Что его остановило? Он так и не понял. Быть может, случайно с вниманием брошенный на горизонт взгляд. Во всю видимую ширину, отчеркнутое от белесого неба неумолимой прямой линией, сверкало бескрайнее морс. Ни единого намека на близкий берег.
Он сел на камень и вытер лицо ладонями. Глаза щипало от соли.
Что за чертовщина? Бухта Рыцарь была видна с места высадки как на ладони. Да и весь горизонт был занят берегами! Выходит, он играючи ускакал на другую сторону острова, наполовину обогнул его!
Сил еще хватало. Первая мысль была о Светлане. Сколько прошло времени — час, два? Судя по соли не меньше двух. Словно сам дьявол или какой-то призрак выключил внимание. Конечно, уже хватились, ищут.
Но, может, это ошибка? Как это могло быть? Мыс... обошел мыс... Значит, это был не средний мысок, его благополучно продрейфовали, пока ныряли, возились с мотором... Значит, с самого начала удалялся прочь от бухты...
Он поднялся, внутренне готовясь повторить только что пройденный путь. Ноги чуть дрожали — сказывалась усталость. В то же время очередной выступ скалистого берега, которого он едва не достиг в своем зачарованном стремлении, манил новой неразгаданностью. Что там, дальше? Может, смысл всего приключения лежит именно за этой скалой — невиданная бухта, внезапный подарок океана, брошенный на камни штормом. Да просто контур мира, не виденный до сих пор никем...
Северянин взобрался на гребень и тут, за рокотом играющей галькой волны, услышал их. Сначала мощный голос сивуча-самца разнесся над водой и скалами. Потом Владимир высмотрел в сталисто-серой галечной пестроте коричневые тела всего семейства. Группа нежилась на солнце ближе к следующему мысу — не больше десятка взрослых зверей и три детеныша в пене прибоя.
Зрелище успокоило Владимира, в его бессмысленном беге оказалась цель. По крайней мере, возвращаясь, не нужно будет объяснять, как он заблудился между морем и берегом, — все равно никто не поверит.
Однако надо спешить. Перед глазами стояло лицо Светланы. Чего только она не подумает!
Обратный путь дался трудней. Начали сдавать ноги. Когда кровь высыхала на разбитых о камни голенях, разъедаемых солью, прыгал в воду и шел вплавь, переходя с тяжелого кроля на брасс.
.Качаясь, вышел из-за рокового мыса и увидел бухту. Неподалеку по колено в воде стоял Феликс с аквалангом за плечами. Светлана сидела на камне, бессильно обхватив голову руками, плечи ее дрожали.
Владимир хотел обнять ее, прижать к себе крепко-крепко. Но его окружали лица — тревожные, изумленные, засыпали вопросами.
— Уйди, — срывающимся, чужим голосом сказала Светлана. — Не хочу тебя видеть, не могу...
— Прости, ну слышишь? Я спутал мыс, а там увлекся, решил уж до сивучей добежать... Видел целую группу, представляешь? Верке бы посмотреть...
— Ну, чего стали? — рявкнул Феликс на толпу. — Пришел, и ладно. Кто еще в воде не был — на съемку! Время уходит. Двое на мидию, на моторке. Впрочем... Наташа, пойдешь со мной? Там сорок метров. — И тихонько добавил: — Пусть они сами.
Он слегка шлепнул девушку, как шлепает ребенка любящий отец, не обращая внимания на возмущенный взгляд.
Владимир осторожно гладил подрагивающие плечи Светланы. Она сидела на своем камне и тихонько всхлипывала, успокаиваясь.
— В общем, так, — заговорил Феликс высокопарно. — Я не знаю, какой смысл заставляет тебя, Северянин, и Зайцева, и всех вас сохранять паршивую ракушку, вместо того чтобы дать людям съесть ее и забыть к чертям. Не мое это дело, понял? Мне что сеять, что собирать... Кому нечего будет жрать, тот пусть и думает. Но я не хочу терять друзей, я устал от этого, ты понял? И потом, когда друзья не возвращаются, у меня уже нету слов успокаивать их жен! Я готов сейчас пойти и палкой перебить твоих проклятых сивучей — всех, всех! Если бы это ее утешило...
— Не-ет, им не понять! Никогда! Они все великие, у них идеи, судьбы цивилизации! Подумаешь, какие-то друзья, жены под ногами путаются... — Голос Светланы задрожал сильнее, а Владимир в полном изумлении глядел на горькие складки в уголках губ Феликса Баринова и тщетно искал в знакомом лице остатки самодовольного хамства.
— Ребята, да вы что? Ну простите, ради бога, я ж не думал... Свинство, конечно... Ну ничего, все! — Владимир наконец преодолел сопротивление Светланы, обнял ее сзади, притянул к себе. — Наверное, ты была права, зловещее тут место.
— Какие молодцы, правда, Феликс? Все. Наташа своих подняла, давай дно прочесывать, думали, уже... — всхлипывала Светлана. — И Верка сидит, глаза круглые...
В лагере первое, за что зацепился взгляд Владимира, была горка гребешковых створок у костра. Рядом лежал серый костюм председателя комиссии и вещи его спутников. Хозяева безмятежно бороздили бухту вдали от берега, пуская из трубок высокие фонтанчики.
— Где Зайцев? — сухо спросил Северянин Феликса.
— Там, за мысом, мидий считает для Соловьева. Давно уже...
— Значит, все-таки ели, — сказал Владимир упавшим голосом. А когда обернулся, Феликс уже сталкивал лодку на воду.
Владимир бегом направился туда, не обращая внимания на требовательные призывы Светланы.
— Кто ел гребешков?
— Все, а что?
— И Зайцев?
— Не, он давно ныряет, я же сказал.
— И никто не вспомнил о запрете?
Феликс пожал плечами и ступил одной йогой в лодку. Северянин рывком выдернул ее обратно на песок, и Феликс упал.