Рыцари моря — страница 22 из 41

— ...твою мать, вот ты как!..

— Северянин! — все громче звала Светлана, спеша к ним.

— Какое подонство! — сказал Владимир и не узнал своего голоса. Театральщина, какой он терпеть не мог.

Но выхода не было: он чувствовал, что может взорваться от злости. — И ты еще... у тебя повернулся язык говорить мне про друзей и жен! Я-то, дурак, растрогался, себя в душе клял, что был к тебе несправедлив тогда, на Крестовском.

Баринов подошел к Владимиру вплотную, оторопевший от распирающего грудь бешенства и еще больше оттого, что поднять руку на Северянина он не может. Лишь попусту, с неизменной театральностью сжимались кулаки, играли мышцы, взбугряя толстую резину костюма, да желваки бегали по щекам. Взгляд его был из тех, о которых говорят «метал молнии».

— Ты брось, слышь! — шипел он. — Я гостям всегда самое лучшее...

А тут еще Светлана поддала жару в костер бариновской злости. Подбежала к Северянину, повернула к себе лицом:

— Замолчи! Ну, ради меня! Не могу я слышать сейчас про твоих проклятых зверей! Да это просто... неблагодарно, пойми, Володька!

Чувствуя, что она доведет-таки Феликса до взрыва, Владимир обернулся к нему, но ни сказать, ни сделать ничего не успел. Откуда явился дядя Коля — не заметили. Он явился, отпихнул легонько Северянина, а Феликс вдруг оказался лежащим на песке в довольно неподходящей для него позе.

— ...и лапки на стол! — сказал дядя Коля. — Петухи, мать вашу. Вот полежи, охолонь. Нашлись тоже, тьфу!

И ушел, подняв с песка причудливую корягу. Но дело свое сделал, на удивление, точно и вовремя. Конфликт распался, все устали, только Наташа еще решила вставить свое:

— Я вам говорила, Феликс! Нельзя было их трогать, вдвойне нельзя, если... человека искали. Несчастье не должно отменять ответственности, наоборот — умножать должно. Иначе мы докатимся... Дело не в гребешках, Света, вы простите меня. В нас же дело!

День еще цвел, еще сияло солнце, и чаячьи крики дрожали над островом и над морем, выкатываясь из-за мыса. Густые травяные запахи волнами сходили со склонов, сливаясь у берега с йодистым дыханием моря. Бухта, увенчанная скучным силуэтом неподвижного катера, тяжелыми плечами мысов оберегала тайну жизни, скрытой в ее прозрачном и неприступном теле.

А тс, кто уже предпринял свою попытку — заглянул в тихие глубины, пролетел пришельцем над равнодушными жителями дна, — теперь отдыхали, обессиленные, нежились на песке или в уютном ложе из камня.

На ровной площадке у ручья двое, которым предстояло жить на острове долгий месяц, приминали траву под палатку. Их движения, слова были тихи и неслышны, будто новый масштаб островной жизни уже вошел в них, отделил от тех, кто сегодня вернется на Рыцарь.

Только четверо стояли посреди пляжа, стыдясь смотреть друг другу в глаза. Четверо знали, что все равно отсюда они уйдут вместе, и ждали: когда же опадет кровь, и разум отстоится в тишине, и все снова станет ясно и легко.

3

— Я думаю, первое ваше дело демонтаж, — наставительно произнес Зайцев. — Помайте все лишнее и гнилое, чтоб у шхуны был вид. И старую краску ободрать как следует.

Они прошли по шхуне и остановились в том месте, где из-за привального бруса торчала голова Феликса, непричесанная и заляпанная краской. Феликс пел песни про пиратов, летчиков и альпинистов и красил слоновой костью борт, к которому был подвешен на широком страховочном ремне.

— Между прочим, — сказал Владимир, — по всей шхуне краску не обдирали с постройки.

— Так мы договорились, — сухо отозвался Зайцев, не замечая Баринова. — Красить в последнюю очередь. К сентябрю должны закончить.

К обеду посреди бухты высился мощный плавучий кран. На шхуне вдруг собралось много людей.

— Герман стягивает силы, — насмешливый голос Зайцева предупредил первый вопрос и тут же породил массу новых.

— Силы против кого? — спросил Северянин.

— Против Князева, разумеется, — сдержанно сказал Зайцев. — Будет ставить шхуну для Тампер на берег, вон там, напротив Князевграда. Затем и уезжал.

— Но почему на берег? Можно бросить с берега трап и регулярно откатывать воду. И все дела.

— На берегу спокойнее... — грустно улыбнулся Зайцев. — Все золото мира мы отдадим за кусочек спокойной жизни. А там, глядишь, получил-то иллюзию. Нету ее, спокойной жизни! И не должно быть.

Плавучий кран пришвартовался к ржавым цепям, вкопанным в песчаный берег, и на палубу, расцвеченную желтыми и красными пятнами бульдозеров, высыпали люди. Заплясало меж сопок от берега к берегу, унеслось в дымку к острову Малькольма нечеткое, квакающее эхо команд, и стрела плавно пошла вверх, держа «в зубах» ярко-желтую, игрушечную издали, машинку.

Тут явился Тугарин. Въехал на пирс на заляпанном грязью мотоцикле, в коляске которого телепался старенький акваланг. Лицо у Германа Александровича было усталое, щеки небриты.

— Как служба? — он радушно протянул руку Зайцеву и остальным. — Обошлось без ЧП? Ладно. Сейчас мне нужно под кран водолаза, там застропят шхуну, станут двигать на берег, и я должен знать, как идет дело под водой. Кран стоит пять тысяч в сутки.

— Да, очень дорого, Герман Саныч. Ужасно дорого. Это грабеж настоящий, — посокрушался Зайцев. — Слушай, а зачем ты ее на берег?

— А что, по-моему, мысль хорошая. На воде она долго не простоит, да и течет понемногу.

— Так откатай.

— Снова же натечет.

— Так снова откатай.

— Это я должен специального человека держать на откатке, кто мне позволит? А насос сломается?

— Насос можно починить. За сутки твой кран съест... четырехлетнюю зарплату этого человека. Даже если он будет заниматься только откаткой. А это может любой моторист, пара часов в неделю. Это же пароход, он не тонет, не гниет, он очень хорошо сделан!

— Вот именно, это пароход, а мне нужно здание под лабораторию и жилье. Чувствуешь разницу? Я выставлю ее на берег и получу готовый уютный дом, с массой помещений, теплый, сухой. И оборудовать его удобно. Почитай мою докладную директору. А теперь давай водолаза, только быстро! — рубанул Тугарин в заключение и поглядел на кран. Там уже выгрузили цветные бульдозеры на берег, и они ползали по склону, тарахтя и примериваясь.

— Напиши заявку вчерашним числом, после обеда лодка будет на твоем мысу. Как раз бульдозеры там развернутся, — сказал Зайцев с равнодушной снисходительностью. — Кстати, они тоже денег стоят. Приготовься, на совете с тебя спросят.

Тугарин махнул рукой, давая понять, что это его забота, завел мотоцикл и через минуту исчез на берегу в облаке пыли.

— Пойми ты наконец, нельзя судить человека авансом, не зная даже, что им движет! — налетел на Зайцева Северянин, чувствуя, что Тугарин не убедил Бориса, и тот под горячую руку, то ли от зависти, то ли от попранного самолюбия, может разнести кого угодно. — Да ты и не хочешь ничего знать, кроме своего особого мнения! Ты готов его вбить в любую голову, а кто тебе дал право? Что вы все за люди? Вы просто погубите дело, если будете вот так выпендриваться друг перед другом. Ну что ты достиг, показал свою власть? Кому, зачем? Перед комиссией начал было выговаривать! Я бы сам все им объяснил про съеденных гребешков, будь уверен, душа болит не меньше. Но ты их пойми! Поменяйся с ними образом жизни, получи их власть да сядь в министерском кабинете — завоешь! На волю захочется, к морю. В конце концов для людей же все, для будущих, бережливых, но для людей. И их надо сделать такими, помочь понять, а не давить приказом...

— Чтобы их сделать, нужен порядок, — раздумчиво и спокойно проговорил Борис Петрович. — Что же им движет, в самом деле? Он ведь не советуется, заметь, решил — и делает.

— При чем тут он! Я о нашем коллективном деле, о котором вы мигом забываете, только тронь ваше слоновье самолюбие!..

— Ладно, будем считать, что ты меня достал. Поглядим.


Работали до заката. Когда сложили инструмент, искупались и сошли на берег, Феликс блаженно выгнул спину, оглядел шхуну:

— Должен тебе заметить, товарищ бугор, в этом что-то есть!

— В чем?

— Такого интересного дня, как ни странно, у меня давно не было. Только вот спина... После ужина не приходи, я сам. Твоей жене памятник надо ставить, как она ждет. Да я бы — тьфу на эту шхуну, на весь мир, если б меня так!

Это следовало оценить. Владимир благодарно сжал его руку и решил: самое время сходить к Князеву. Поговорить насчет Наташи все-таки надо.

Он условился с Борисом и, когда ночной туман уже насел на бухту, поднялся по винтовому трапу к «апартаменту», поддерживая Светлану за руку.

Наташа сидела на шкурах поджав ноги и немного растерянно гладила мех вокруг себя.

Навстречу гостям встал Князев, широко улыбаясь при этом. Широкий жест в сторону лежанки, адресованный Светлане, и через мгновение он уже был весь вокруг Светланы: что-то там сыпал, насчет фигурки, насчет глаз и тонких рук, хвастал помещением, камином, музыкой, подносил невиданные фужеры с изысканным вином — только для избранных, только для вас! И одолел. Светлана даже улыбнулась ему, молча села напротив Наташи, молча вертела в руке фужер, глядя на багровые переливы в зеленоватом свете.

— Что же вы вдвоем? Где Зайчик? — спросил вдруг Князев.

— На плавкране с Тугариным разбирались, — нехотя сказал Владимир и, не найдя себе стула, пристроился на торец небольшого бочонка.

— И как тебе эта эпопея? Каков Тугарин! Он решил меня затмить! Он поставит свой памятник напротив моего, чтобы все видели его убожество, бедняга!

— Зато станция разом получит готовый лабораторный корпус, — возразил Северянин. Но, чтобы не слишком осаживать собеседника, добавил сдержанно: — Другое дело, что кран, скорее всего, ее не поднимет.

— Конечно! — обрадовался Князев. — Я Герману толкую — не возьмет. Ежу понятно. А он обижается.

— Но если они снимут сначала дизель, тогда поднимет точно.

Шел девятый день безуспешной работы крана, и все разговоры на станции вертелись вокруг одной темы: поднимет или нет?