Он извлек из ящика стола пухлую папку с журнальными и газетными вырезками. В нее были сложены папки потоньше, по разделам. Разыскал папку вырезок с надписью «Подводные аппараты», вынул то, что его интересовало. На развороте цветной журнальной вкладки в нескольких ракурсах был изображен аппарат.
Чуть-чуть ухмыляясь, лишь уголками забывших про сон глаз, пробежал заголовки: «Человек бросает вызов», «Разведчик бездны», «Шельф-1 над шельфом». Рядом легла другая вырезка: снимки, сделанные в Марианской впадине Жаком Пикаром с батискафа «Триест». Борис Петрович несколько раз подчеркнул карандашом эту цифру: 11 000 метров. И другую, максимальное достижение «Шельфа-1» — 500.
Зайцев встретил вернувшегося из города Северянина стандартной сдержанной приветливостью.
— Не сердись, машины, правда, все под завязку, не мог я в город отрывать. Но завтра могу дать, смотри, как тебе.
— Не надо, лес я привез. На заводе пожалели, дали грузовик до утра... Где Феликс?
Зайцев посмотрел на время, снова ехидцей стрельнули глаза:
— Еще только десять, а он раньше одиннадцати на работе не появляется. Правда, в половине первого уже уходит, по это...
— Врешь!
Все. Точка. Можно входить в положение, сочувствовать, можно, наконец, верить, не замечая скептической улыбочки Зайцева. Хватит.
Он выглянул за борт. Так и есть: работы сделано на полдня, а их прошло пять... Разбудить, и пусть пишет заявление. К чертовой матери. Оформить, в самом деле, кого-нибудь из студентов, их тут много, заняты от силы полдня. Пусть бы работали по двое, в охотку, а деньги не пропадут. Купим, к примеру, телевизор в кают-компанию...
— Решил наконец? — Борис Петрович тоже поглядел на облезлый борт. — Давно пора гнать его в шею!
И ни грамма сомнений в том, что великие идеи важнее судьбы одного человека! Что ж ему ответить? Что все равно не хочется терять веру в Феликса? Что нельзя ставить на человеке крест, от которого ему не избавиться?
— И надо спешить, — доносилось до Северянина. — Мы получаем подводный аппарат, надо приниматься за береговую базу, вместе с водолазкой. Набирать экипаж гидронавтов — твои дела, и люди тебе нужны надежные.
Владимир с тоской подумал о Светлане. После трехдневной отлучки в город он даже не узнал — где она, как? Что же это за жизнь? Разве можно одному человеку успеть сразу столько?
— Ты хочешь, чтобы у меня башка лопнула?
— Я хочу, — твердо сказал Зайцев, — чтобы ты повзрослел.
Немного успокоило Владимира, что у дома на дюнах было наконец прибрано. Правда, глаза у Феликса безумные и виноватые, как у собаки. Он что-то бормочет, сует в рот папиросу, натягивает штаны.
— Ты когда-нибудь задумывался, зачем существует завтрак, физзарядка? — Владимир чувствует, что говорит какую-то ерунду, но так легче остаться спокойным. — Ты хотя бы веришь, что можно... ну сколотить стол и быть на минутку счастливым? Потому что за ним будут сидеть люди. Им будет удобно и приятно...
— Подожди, ну... — Феликс даже забыл похвастать новыми полками, а вышли они очень симпатичные. — Не могу я один, пойми! Я никогда не работал так.
— Зачем брался? — не давая паузы, наступал Владимир.
— Попробовать. Хотел вместе... Я надраил леера.
— К чертям леера!
— Но это красиво! — Феликс уже проснулся, и они шагали рядом к шхуне. — Ты сам говоришь...
— Да, я сам говорю, сам делаю, сам думаю. Но я не буду решать за тебя, в какой руке держать молоток и как кроить фанеру. Работа не в том, чтобы махать руками в свое удовольствие, думать надо, выполнять долг! Проклятье, бросаешь тут семью, нет, чтоб позагорать с женой, тащишься в город, в жару, а ему... На солнышко даже выйти, на такой шхуне у моря поработать и то лень!
Ну вот, все-таки сорвался. Все оттого, что не увиделся со Светланой. Обидно же, отпуска у нее осталось вовсе ничего, а тут надо за двоих выкладываться!
Впрочем, стой. Сам знал, что так будет. Зайцев предлагал студентов сразу — отказался. Все благие порывы! Теперь уж надо быть последовательным. Постараться быть. Найти больное место. Есть же у него больное место?
— Жаль. Я думал, у нас будет хороший экипаж на подводный аппарат. Ты летчик, сам бог тебя произвел в гидронавты... А теперь езжай в город, увольняйся. Несостоявшийся Пикар!
Это был, конечно, удар ниже пояса, но выхода у Владимира не оставалось.
— Что за аппарат? — Феликс остановился. — Название — я их все знаю.
— У Зайцева спросишь. Или у директора. Когда приказ понесешь на подпись или там заявление. Как хочешь. Мне поручено набирать экипаж, на учебу ехать, береговую базу строить. Вопросы есть?
— Подожди, Володька. Ну я буду работать, честно. Все вечера, ночами — как хочешь. Ну последний раз!
— Не надо — как я хочу, надо, чтобы ты хотел сам!
Они стояли посреди дороги, и их объезжали машины. На миг Владимиру стало не по себе: Феликс смотрел на него зверем, набычив плечи в дурацкой позе культуриста. Вот сейчас он проведет один из своих смертельных приемов — и нет хорошего человека Северянина!
— Ну сделаешь ты эту шхуну с кем-то другим, — сказал Феликс звонко. — Будешь вылизывать ее, чтобы потом какой-нибудь богодул из зайцевской группы ее спалил? И никто не вспомнит, и тебе вспомнить будет нечего. Потому что живешь ты по-зайцевски, даже вокруг посмотреть некогда. Зачем ты ехал сюда? Сидел бы на заводе, там все работают. А живут — здесь. Ты думаешь, я не умею? А я не люблю, когда один и когда без смысла. Зайцев вон говорит, будут строить водолазку на берегу, уже приступают. На кой же эта шхуна?
Феликс перевел дух. Он устал и был доволен собой. Он снова был красив, снова в седле и с саблей наголо. И нанес последний свой удар:
— Но я буду работать только из уважения к тебе. Потому что ты можешь меня понять, можешь! Нам нужно быть вместе. И на первое погружение в аппарате мы пойдем вместе!
— Ладно, — сказал Владимир. По мере того как Феликс тащил себя из болота непереносимой для него вины и вновь взбирался на любимого коня, Северянин все отчетливее понимал: исправить его — невозможно. Понимал и другое, более важное и для себя неожиданное: его исправлять бессмысленно. Этому человеку удается всегда быть самим собой: и в подавляющей искренности, в железном отрицании всего, что требует труда и не приносит немедленной радости; он — совершенен. И не сломать то, в чем природа достигла совершенства.
— Ладно. Я могу и понять и оправдать тебя тыщу раз. Но все это пустое. Потому что истина только одна: человек хорош в деле, а не наоборот. Идем, выкинем лес, заводскую машину надо отпустить.
Они выгрузили полмашины, когда появился Зайцев.
— Размяться что ли?
— Разомнись, — сказал Северянин с кузова. — Можно носить в штабель. Забыл, наверно, чем пахнет настоящая работа?
— Да знаю — потом! — засмеялся Зайцев, скинул рубашку и подозвал одного из плотников: — Ты свободен? Иди помоги.
Когда доски были уложены в столярке, Борис Петрович быстро переговорил с шофером и сел в кабину.
— Ты куда, эй! — запротестовал Владимир. — Мне на заводе голову скрутят, если машину задержу. В другой раз уж точно не дадут.
— Я недолго, объеду кой-кого. Времени нет! Полчаса, и отпущу.
Зайцев побывал в гараже, заехал в Князевград, уверенным жестом открыв недавно установленный Князевым шлагбаум. Поднялся по крутой дороге в канцелярию — закрыто. Тугарина нигде не было. Потом остановился возле аквариальной, где на втором этаже здания, еще не подведенном под крышу, царило необычное затишье.
Коля Соловьев сидел у микроскопа в крошечном кабинете старой аквариальной. Коротко оглянулся, услышав шаги, и тут же молча вернулся к своему занятию.
— Где монтажники? — спросил Зайцев.
— Собрались уже. Машину ждут, — мрачно ответил Коля.
— Почему? Кто им мешает работать?
— Тебе лучше знать, почему Тугарин не оплатил последние акты. Мужикам зарплату не дают.
— Так, — сказал Зайцев. — Такими вот методами... Где акты?
Коля пожал плечами.
Борис Петрович влез в машину, погнал к Дружкову в столовую. Слава, к счастью, был на месте.
— Где Герман?
— Уехал на комбинат, кажется, — сказал Слава удивленно. — Ты че, как с цепи сорвался?
— Ключ мне! — крикнул Зайцев.
— Какой?
— От канцелярии, быстро!
Получив ключ, он подлетел на машине к канцелярии, перевернул в столе Тугарина все папки и в конце концов отыскал нужные акты под стеклом на столе.
Дальше его путь лежал к дому. Здесь Борис Петрович добыл из потайного ящичка, спрятанного за книгами, пачку новеньких пятерок, упакованную банковской лентой, подумал секунду, порвал ленту, два десятка банкнот вернул в ящичек.
Прислушался: за стеной у Тугарина тихо. Значит, уехал.
Сунув деньги в карман, схватил портфель и снова подъехал к аквариальной. В главном аквариумном зале монтажники раскладывали красивые стеклянные трубы и краны по ящикам, забивали крышки — до лучших времен.
— Отставить, ребята, — с порога крикнул Зайцев. — Все в порядке, работаем. — Он подошел к бригадиру: — Извини, Кузьмич, маленькое недоразумение вышло. Но все в порядке. Я вам даю аванс... по полсотни хватит?
— Да хватит, куда их! — добродушно согласился бригадир.
— Даю без расписки. Сейчас еду в город, зарплату вам привезу — отдадите.
— А как же, Петрович, — остановил его бригадир, — подмогу, Николай сказал, тоже сняли от нас. А мы без нее никак. Сварщик нужен и слесарь.
— Будут. Распаковывайтесь.
В кабинетике Соловьева Борис Петрович решительно сдвинул в сторону микроскоп и тетрадку с Колиными записями. Коля встал, поглядел на него с враждебным недоумением.
— Оставь своих кукумарий, не время, — сказал Зайцев. — Акты я оплачу завтра же. Парням аванс выдан, будут работать. Но свою подмогу обеспечь, понял? Слесаря и сварщика.
— Где я их возьму?
— Ты забыл про себя, Коля. Лучшего слесаря и сварщика я не знал. Надо закончить монтаж любой ценой, черт с ним, со вторым этажом, — тогда пусть откладывают. Мы переедем и спалим этот сарай к чертовой матери! А тогда и водолазку не грех начинать...