Коля улыбался.
— Узнаю Зайцева, порядок! Ты уже едешь?
— Уже уехал. Володьке передай, машину доставлю на завод вовремя.
Опадали, отцветали июльские страсти и надежды. Откипели душные туманы, отсыпались липкие дожди, загустела матерая зелень, скрывая мелкие пороки земли. На песчаных пляжах, в колючих лесах трехметрового шиповника зарделись, маня птичьи стаи, крупные, размером с луковицу, оранжево-красные плоды.
Но собирать их некому: отдыхающие — усталые, пресыщенные красотами скал, бухт и островов — лежали на песке, уже нечувствительные к острому жару солнца, размышляя о скором возвращении в город. Порой и скучали, что греха таить: природа молчалива для тех, кто пришел к ней лишь как зритель. Это немой театр, где надо знать азбуку немых и жить их жизнью, иначе скоро наскучит.
Зато в лабораториях, гонимые предощущением финала, ученые поспешно копили прозаический научный материал — сотни фотографий, графиков, таблиц с записями обмеров, описаний. Из океана, из рук водолазов истекала незримая и могучая река информации. Она шла долгим путем — через питомзы и баки, через лодки, аквариумы, микроскопы и препараторские скальпели, через отчеты и многие ночи раздумий — и порождала новые представления об океане в мыслях людей.
В один из таких дней, ощущая после бессонной ночи в лаборатории тяжелое гудение в голове, Тугарин зашел под вечер в канцелярию и продиктовал распоряжение:
— «Все транспортные и технические средства станции передать в оперативное подчинение диспетчерской морского отряда с ежедневной отчетностью...» Есть? Разнести по всем лабораториям и службам и сообщить, что завтра утром общая разводка на шхуне у Зайцева. Мне работать надо.
Вот так. А дипломатию оставим до совета. Надоело! Удовольствие каждый день выслушивать научно-хозяйственные сентенции Князева можно безвозмездно подарить Борису Петровичу. Ему чем больше мороки, тем лучше. Как выкрутился с аквариальной — это поистине достойно восхищения! Одно слово — романтик. Но не из худших, не из трепачей и бездельников, слава богу! Распоряжение замдира? Тьфу, пыль. Если устоит — честь и хвала, такой человек нужен станции. А сомнут — придется тебе, Герман Александрович, тянуть воз до будущего сезона. Иных кандидатур пока не видно. Кроме разве Коли Соловьева. Но этот еще не дорос...
Евгений Васильевич Князев, узнав о приказе Тугарина, поднялся в «апартамент», сел в кресло, налил стакан воды из сифона.
— Вот тебе и Зайчик, — произнес задумчиво и нажал кнопку селектора.
— Зайцев у аппарата.
— И ты с этим согласен?
Селектор коротко хохотнул:
— Больше того, Женя, стремлюсь к этому. Кстати, если тебе на завтра нужна машина, заявку, в виде исключения, могу принять вечером, заходи. Не на шхуну, домой. По старой дружбе, так сказать. Заодно обсудим День моря, времени осталось мало.
— Тугарина совсем со счетов скинул? — насмешливый голос Князева. — Не рано ли?
— Да нет, программа праздника у нас с ним уже почти готова. Меня интересует участие твоей лаборатории...
Предстоящий традиционный морской праздник был в эти дни единственным делом, не имеющим отношения к науке, которое занимало на станции всех. В любой лаборатории в час обеда или вечернего чаепития, в короткие минуты, свободные от работы, можно было видеть обособленные группы сотрудников, самозабвенно предающихся веселому и тайному творчеству. Изобретались костюмы, аттракционы, блюда и речи, церемонии и декорации.
Главному режиссеру праздника вовсе не пришлось уговаривать Наташу на роль русалки — согласилась с первого намека. Со всеми вытекающими из роли хлопотами. И не только стала активнейшим организатором праздника, но и Светлану втянула мигом и всех жителей дома на дюнах завертела веселым беспокойством.
По этим веским причинам Зайцев с Северяниным, которым детали подготовки знать было не обязательно, вечерами из дому изгонялись, а то и вообще перебирались в палатку — так спокойнее.
Этот вечер, однако, был особый — Князева в палатке не примешь. Пришлось привычке изменить, о чем вскоре и пожалели: Евгений Васильевич засиделся.
Наконец все было решено. Проводив гостя до ручья, Владимир со Светланой присели на толстое бревно под старым дубом.
— Тихо как... И воздух вкусный, правда?
— Скоро ты и меня проводишь.
— Слушай, не надо! — Он обнял жену, как бы подтверждая просьбу. — Только скажи, что готова из города, — что хочешь сделаю. Дом построю, мотоцикл куплю, буду возить тебя с Веркой в школу. Да и здесь работы много...
— Нет, Северянин, это не выход. Да ты, по-моему, тоже врешь — заскучал бы... — Светлана вздохнула. — Кажется, я знаю, почему Борис один, и всегда будет один, и Коля Соловьев фактически дома не живет. И даже изысканная Софья Ильинична... Нам бы понять это раньше! Но ты так долго мечтал о такой жизни, об этой работе, разве можно было спорить!
— Что же это? Что ты знаешь?
Владимир развернул ее лицом к себе. Ему стало тревожно, как бывает вдруг на глубине, когда заходишь в тень скалы или просто уходит за тучу солнце. Случилось то, что он начал понимать уже и сам, но думать об этом тяготился. Он пришел на Рыцарь, забыв о том, как будет жить Светлана без него. Но мысли, как будто отброшенные, — остались. И теперь, пусть с опозданием, проблема выбора требует решения. Ты забыл еще об одном: любое настоящее дело требует всего человека до конца.
— ...Все они взялись за такое сложное дело... — говорила Светлана. — У них нет дома, разве ты не видишь? Нет свободного времени. А семья без этого невозможна. Женщине, хоть изредка, ее любимый нужен целиком, с мыслями и мечтами. А вы здесь целиком и всегда — на работе...
Сначала на желтом берегу лежала одинокая черная корова и, лениво шевеля челюстью, с тоской глядела поверх синего моря на голубой остров.
Потом на берег пришел Владимир Северянин. Он привез с собой машину досок и похмельного плотника, с тоской глядящего в сторону магазина. Больше найти никого не удалось. Владимир прогнал ни в чем не повинную корову и на то место, где она только что лежала, выгрузил доски.
— Проклятье, — сказал он. И, подумав, добавил: — К чертям собачьим.
Плотник равнодушно достал из сумки ножовку и спросил:
— Чего резать-то?
— Откуда я знаю? — рявкнул Владимир.
Подъехал еще «газик». И уехал. После него на желтом пляже остались озабоченный Герман Александрович Тугарин, энергичный Борис Петрович Зайцев, три прожектора, две бухты кабеля, столько же белого капронового каната и горка пенопластовых поплавков.
— Где ставить столы? — с топором в руке Владимир подошел к прибывшим.
— Ну подумай, — ответил Тугарин чуть растерянно.
— Кто их будет ставить?
— Ну вот ты и... человек с тобой.
— Когда они должны стоять? — напирал Северянин.
— Скажем, через два часа.
— А кто будет ставить помост для Нептуна, прожекторы, огораживать площадку для водного поло?
— Не волнуйся, сейчас я соберу народ, — сказал Зайцев твердо.
— Попробуй, у меня не вышло. Тут нужно минимум десять человек, и каждый со своим инструментом. Ножовка, топор хотя бы. Гвозди.
— Успокойся, что ты? — сказал Тугарин. — Успеем.
— Я не могу успокоиться! Я не получаю денег вот уже второй месяц. Не получаю на станции, потому что работаю от завода, и не получаю от завода, потому что они не знают, как подписать наряды в отделе техконтроля. Это им надо ехать на станцию. И вот почему-то именно я должен всем этим заниматься, хотя я работаю без выходных, и мне сейчас нужно идти на шхуну, потому что напарник без меня ваньку валяет, а дома меня ждет жена, у которой кончается отпуск, а я все не могу к ней вырваться — некогда!
Все! Он выпалил это единым духом, точно боялся, что его перебьют. Стало жалко себя и своих бедных заброшенных домочадцев. До слез.
— Нет, ты что несешь? — изумился Зайцев. — Денег у него нет. А у меня ты спросил? Мы вроде вместе живем? В общем, мы это утрясем, не бери в голову. Главное, ты здесь все организуй.
— Сейчас я людей подошлю, — добавил Тугарин. — И остальных, кто будет сюда подходить, ты задействуй. Скажи — мое указание. Иначе ничего не будет, и буфета тоже.
На душе стало немного легче, и Владимир с новой силой принялся за дело. Соорудил длинный стол вдоль пляжа на вкопанных в песок ножках, принялся за помост. Это сооружение было посложнее, и, хотя плотник честно помогал, дело шло медленно.
Вокруг понемногу собирались отдыхающие. Аккуратно складывали одежду — стопочкой на травке, водружали в собственные бока решительные кулаки и ждали, когда начнется веселье.
Веселье, однако, не начиналось. Накатывалась волна раздражения. Северянин ждал, когда же заговорит совесть в этих мужиках — женщины не в счет, пусть себе жарятся под солнышком.
Наконец, когда уже готово было вырваться у него: «Вам что, стоять больше негде? Зачем вы сюда пришли?» — высокий парень, из незнакомых (знакомые, свои, рыцарские, тоже были, и кое-кто из ученых, но те даже не подошли, играли себе в волейбол поодаль), в нужную минуту взял топор и заколотил в нужное место деревянный колышек.
Владимир немедленно, не говоря лишних слов взял парня в оборот.
— Так, отлично. Подержи тут. Отрежь там. Принеси-ка, вон гвозди лежат. Забивай, я размечу дальше.
Вскоре подручных оказалось с избытком. Солнце пошло под уклон, а никакого веселья, кроме одного бешеного Северянина с досками да кабелями, не предвиделось. И — заразились его сумасшедшим ритмом, вертелись рядом, подтаскивали доски, растягивали кабель, ставили треноги под прожекторы.
Наспех наметили площадку для водного поло: четыре камня по углам — на дно, к ним накрепко связанный громадным кольцом канат с поплавками.
— А ворота, ребята? — спросил Покровский. Он явился как раз вовремя — пора было организовывать его любимую игру.
— Ах да, ворота, — растерянно пробормотал Владимир. — Должен привезти Борис, но можно не ждать. Вон четыре кухтыля, их хватит...