Князев ерзал на стуле, смотрел в окно и вертел в руках набитую до отказа трубку — курить на совете было не принято.
— Слушаем вас, Евгений Васильевич, — сказал директор. — Когда вы готовы доставить оборудование лаборатории на шхуну к Тампер?
Князев вскочил, словно подброшенный пружиной:
— Я не готов его доставить, потому что лаборатория полностью смонтирована и работает у меня, можете посетить и убедиться. Я ведь привык держать свое слово, и ту польскую лабораторию, которая у меня отлично работала до сих пор, я, как и договаривались с уважаемой Софьей Ильиничной, готов доставить, куда она скажет.
— Товарищи, какой-то минимальный порядок должен быть в институте, — твердо сказал директор, сверкая на Князева очками. — Вы солидный человек, Евгений Васильевич, сколько же можно! Оборудование должен получить тот, кто его обосновал, оформил заявку, вы-то ведь знаете, что это не игрушки... Вот у меня лежит сейчас ходатайство от Сибирского отделения о формировании на базе вашей лаборатории филиала их института. Что я, по-вашему, должен отвечать? Может, написать им, что вам еще следует повзрослеть, пусть подождут?
— Но вы уже решили этот вопрос!
Князев пытался спорить, но директор перебил:
— Давайте так. Я дам свое официальное согласие, как только Софья Ильинична подтвердит, что она не имеет к вам претензий по оборудованию.
— Софья Ильинична, — не унимался Князев, — вы же только что признали, что ваша работа почти сделана, осталась ерунда какая-то. Так разве я запрещаю — приходите, работайте в любое время. У меня, по крайней мере, оборудование сохранится надолго, я умею его беречь, это все знают. И потом, представьте, если мы сейчас его демонтируем, перевезем по нашей дороге и еще втащим на шхуну по этим трапам и узким коридорам, половину можно будет списать сразу! А другая половина еще и не войдет в двери. Я уж не говорю о том, что на шхуне нет ни воды, ни энергии, и появится только, дай бог, к концу года. Какой же смысл?
— Ну хорошо, — сказал директор. — После совета мы с вами обсудим это более детально.
Князев сел и вытер ладонью потный лоб. Это была пусть частичная, но победа, и остальное его уже не интересовало. Он подмигнул Зайцеву, подсел ближе:
— Где ты прячешь свою девочку? Я жду, когда она оформит перевод в наш университет и придет ко мне на работу, а ты, оказывается, отдал ее на растерзание пиратам в дом на дюнах?
— Тебе случалось что-нибудь делать по принуждению? — спросил Борис Петрович.
— Конечно нет. И не случится. Но я — это я, а девочка это девочка. На всякую девочку нужен мужик, готовый решать за нее проблему выбора. Знаешь, что сделал бы я? Дал телеграмму в Свердловск, запрос от ее имени о переводе сюда на заочный, потом запрос о выписке в милицию. Здесь сходил бы в университет, договорился с деканом, он свой мужик. А там уже просто — приходишь, забираешь ее чемодан, берешь за руку и ведешь в дом.
Тем временем совет шел к концу. Но что-то еще висело в воздухе недосказанное, недорешенное... Коля Соловьев глядел себе под ноги, искоса посматривая за Тугариным. А тот поспешно перебирал бумаги в своей папке, вынимая некоторые, видимо, очень ему нужные листки.
— Все, товарищи? — спросил директор завершающим и заметно облегченным тоном.
— Минуточку можно? — Герман Александрович поднялся, аккуратно подравнял тонкий пакетик бумаг. — Остался еще один щекотливый вопрос. У нас никак не определена научная программа аквариальной, а это, думаю, пора сделать. Пока что работа там идет самотеком, бесконтрольно.
И, не делая пауз, продолжал:
— У меня тут заявки ряда морских организаций и гидростроителей на разработки по программе «Биологическая коррозия». Тема очень перспективная, и деньги хорошие. Желающие могут познакомиться.
Юрий Леонидович вернул только что снятые очки на переносье, взял бумаги.
— Подождите, так не делается, — это Князев не вынес, вскочил. — Мои работы уже ведутся в старой аквариальной второй год по утвержденной программе; известные всем статьи и доклад на симпозиуме основаны именно на этом материале. Разве не это главное для научной станции — научные обобщения? И я не уйду, учтите.
— Да вас никто не гонит, Евгений Васильевич, — усмехнулась Софья Ильинична. — Речь ведь идет о новом здании, насколько я понимаю. И мне кажется, для экспериментов по моей международной программе «Маринген» в первую очередь будет выделено место.
— Стоп, товарищи, это же несерьезно, — директор тщательно скрыл улыбку. — Совет мы закрываем, а вам, Герман Александрович, поручим подготовить материалы по аквариальной к ученому совету института. Безусловно, с учетом развернутой программы по марикультуре. Там и обсудим все в деталях.
Коля Соловьев рассмеялся беззвучно, тряся плечами. В коридоре к нему присоединился Князев.
— Держись, Кольша, на ученом совете тебя четвертуют, растащат на составные части! Поспеши с дипломом, а то и пост отберут.
— Что мне пост! — смутился Коля. — Работать бы дали... Тебя-то не выставят?
— Меня? — Князев развеселился пуще прежнего. — Весной я вернусь сюда директором филиала, пусть попробуют!
Зайцев вышел на крыльцо вместе с Покровским, на ходу застегивая куртку: ветер бил прямо в лицо.
— Доволен? — коротко спросил Покровский.
Борис Петрович пожал плечами:
— Пока нечем. Но ждать большего было бы неосмотрительно. А ты? Не слишком ли поспешил устраниться? Твой авторитет бывает нужен.
— Я и не отказываюсь. Всегда в твоем распоряжении в качестве советчика. Только теперь мои советы немного стоят. Теперь, Боря, времена другие. Тебе, в сущности, предстоит малоприятное дело: романтический уголок превратить в четкое предприятие. Со всеми вытекающими... А свою жизнь — в каторгу. И может, не только свою. Разве можно помогать человеку в этом? Даже советовать сложно и глупо. Но отношения к тебе это не меняет. Если что — всегда рад видеть.
...Куда мог запропаститься ковшик? Всю жизнь плавал себе в ведре, никому не мешал. Может, на веранде? Что бы ему там делать...
Вот и зима, раздолье для одиноких и выносливых. В борьбе за существование только успевай дни считать. Воду принеси, выруби ее из наледи на ручье, ведро вынеси, угля раздобудь, дров наруби, окна утепли...
Интересно, что делает Наташка? То же самое поди... Прибирает у Савельича в комнате или у Северянина, им вчера тоже не до уборок было... Может, пора кончать всю эту жизнь наперекосяк, на два дома? Прийти и сказать решительно, как советует Князев. Даже не сказать, а взять за руку, в другую чемодан — и вперед?
Кто бы знал, до чего хочется сделать именно так. И до чего боязно. Ну два, ну три года радостей любви и беспечности, пока обоим ничего не надо. А потом? А потом ребенок. И начнется: катер на комбинат за продуктами, машину — съездить к врачу, время — погулять с ребенком, время пообщаться с женой, которая звереет от пеленок и одиночества. А для нужд объединения придется мотаться по стране месяцами, и доверить это некому...
Если бы он не знал, как легко и быстро рушатся семьи в такой вот закрутке. И слова, и мечты, и идеи — все то, о чем говорили друг другу взахлеб и слушали как откровение, начинает раздражать, потому что каждый видит только то, чем пожертвовал для семьи, а то, что достигнуто, — само собой, и кажется таким исчезающе мелким...
Собственно, семью можно оставить и на таком уровне: каждый сам по себе.
Ага, кто-то, кажется, встал, шаги слышно. Что ж, почти вовремя. Сейчас только вытереть стол и заварить чай. Температура уже вполне жилая. Ух, как гудит печура, ради одного этого звука стоит зимовать на Рыцаре!
— С добрым утром, — попытался улыбнуться директор, но, не омочив лица водой, сделать это ему было трудно.
— С добрым, — согласился Зайцев. — Умывайтесь и поднимайте вашу рать. Можно пить чай.
— А ты молодцом. Давно встал, верно?
— Ничего, не так страшен черт, Юрий Леонидович. Тут работы было на полчаса. Вода в умывальнике есть.
— Спасибо.
Директор умылся, сел возле печки в удобное кресло, обстоятельно закурил.
— Разозлился на меня, сознайся?
— Я? За что, когда? — удивился Зайцев.
— На совете. Знаю, знаю, наверняка разозлился. Сам такой был. Подумал небось — вот соглашателя бог послал. Всем по прянику — кулька нет, а все голодные.
— Обижаете, Юрий Леонидович, — облегченно улыбнулся Зайцев. — Я и сам не раз поступал так же. Главное, мешать мне вы не собираетесь, если я верно понял.
— Понял верно.
— Ну вот. Значит, объединение «Акватрон» через год будет иметь свой счет в банке, это я вам обещаю.
— А ты не спеши. И никогда не делай одно в ущерб другому, лучше в помощь. Так вернее. Про подводный аппарат не забыл?
— Я и программу под него прикинул, как можно!
— Опять спешишь... Тебе не мешает знать, что аппарат сюда придет не сам по себе. Такие вещи не дарят. С ним придут геологи, океанологи, и им нужно тут работать. Рядом с тобой. А задачи у вас очень разные. Если не противоположные в чем-то. Скажу тебе больше: марикультура — да, важно, и средства на нее дают. Но геологи имеют втрое больше. Освоение ресурсов шельфа... Закипело, кажется, налей-ка чайку.
— Сейчас заварю... Ну не дают покоя! То им порт, то шельф. Как нам тут совмещаться, Юрий Леонидович? Станция традиционно биологическая, менять профиль — это не шутка. Совсем новые задачи — технические, кадровые.
— Зачем менять? Расширять, так вернее. А вот как совмещаться, над этим предстоит подумать.
— Хорошо... Ну а Князев, как думаете с ним? Его в рамках удержать трудно. И вообще зачем вам нужен этот филиал Новосибирска здесь? Искусственное, престижное построение, бред!
Директор поднял ладонь, призывая Зайцева успокоиться.
— Тише, они спят... Мне филиал, разумеется, не нужен. Но, с другой стороны, сколько нам здесь предстоит строить, смекаешь? А строят ведь не деньги и не из денег, которых у нас теперь будет в достатке. Строят люди из материалов. Вот мы и попробуем использовать Новосибирск и энергию Князева в этом направлении. Своих людей и материалов нам всегда не хватает, слабоваты. Пусть они везут свои. Князев будет уверен, что он развивает свой филиал, этого ему и надо, чтоб не скучать. Но все будет так или иначе под нашим контролем. Вот и смекай.