— Забрать? Но это все зависит от... — Виктор неуверенно глянул на Ольгу.
— Если, конечно, вас не затруднит, — заметила она робко. — Парень меня замучил: пусть, говорит, ледокол еще останется.
— Диван у тебя свободен в каюте? — спросил капитан. — Или перевести в двухместную?
— Не надо, есть диван.
— Ну, а сам герой, думаю, не против. Короче, с моей стороны возражений нет, а там решайте.
Капитан ушел, оставив Виктора лицом к лицу с Ольгой.
— Вы извините, — начал он, — мне как-то и в голову не пришло... Он же молчит, а я откуда знаю, что там у вас за дела. Моя жена, например, костьми бы легла...
— Мне главное, чтобы вам не в тягость, — снова сказала Ольга. — А так, раз ему интересно, и капитан вот...
— Вы на редкость мудрая мама. Обычно женщины считают, что самое важное для детей летом — есть фрукты.
— Ничего, я дам ему денег, купит соков у артельщика...
— Мам, дядь Вить, а мы пойдем в тундру в воскресенье? — вмешался Лешка. — Дядь Вить, давайте сходим, я вам такие места покажу!
— Яс удовольствием, — сказал Виктор Ольге. — Леша говорит, вы делаете шикарный грибной суп.
— Ну, грибов пока мало, это позже. А сходить надо, если вам не приходилось.
— Я здесь впервые.
В тундре Лешка взял реванш за все свое ледокольное и водолазное ученичество. Ему было очень важно показать Виктору, что он, хоть и пацан еще, знает свой мир ничуть не хуже, чем водолаз — свой. Они бродили по кочкарникам и каменистым осыпям, по заросшим ольхой и ивой речным долинам и бескрайним голубичным полянам. Лешка рассказывал про серых гусей и куликов, про хариусов, зимующих в темных речных ямах, и про ослепительно белого чира, чью зимовку никто еще не видел.
— Надо же, сколько он знает, — тихо удивлялась Ольга, когда они с Виктором слегка отставали.
— Наверное, учителя географии и биологии в школе просто любят свой край, — предположил Виктор, осторожно поддерживая Ольгу под руку. — Это всегда видно на детях.
— И мать замечает это последней, — она горько усмехнулась.
— Все-таки замечает, это уже успех. И слава богу, вам есть что замечать в сыне. Теперь они все как-то... на одно лицо.
Лешка протер глаза и спросил басом:
— Уже пришли?
— На подходе, — Виктор глядел в иллюминатор. — Мать узнает, что спишь днем, что скажет? Вставай пить чай.
— А я расскажу ей, как ночью работал вместе с тобой, — схитрил Лешка и загремел умывальником. — И ничего она не скажет. Дядь Вить, а ты уже пил?
— Вместе пойдем.
— Нормально. А в Певеке работать будем? Или в тундру пойдем?
— Осмотрим корпус, а там и в тундру. Если маму отпустят.
— А если не отпустят, сами сходим?
— Думаешь, ей меньше нашего хочется? Сидит в кабинете, света белого не видит, — с укором сказал Виктор.
— Значит, должны отпустить, — решил Лешка. – Ты договорись, и ее отпустят.
Они вышли в коридор и направились к столовой.
— Что значит договорись? — строго спросил Виктор. — Знаешь, сколько судов в подчинении у начальника штаба? Десятки. И на каждом по сорок человек. А на ледоколах и того больше. Что же это будет, как ты думаешь, если каждый прибежит в штаб договариваться?
— Ты же не каждый, ты же водолаз, — оскорбился Лешка.
— А что водолаз? Обычный моряк, не лучше токаря или матроса.
Лешка замолчал, но Виктор понял — его слова парня не убедили.
Они поднялись на верхний мостик, чтобы получше видеть поселок. В порту шла работа: над тремя кораблями, стоящими в ряд вдоль стены, суетились краны, подавая на берег стропы с грузом. Где-то там, на причале, скрытые бортами судов, то и дело отъезжали груженые машины. Они вылетали с бетонного причала на пыльную поселковую дорогу, и тучи пыли медленно сползали в море, скрывая дальнейший путь грузовиков.
На просвете меж двух судов, приготовленном для швартовки ледокола кормой, столпилось десятка полтора людей. Виктор указал Лешке:
— Вон, видишь?
— Ага. Только там одни мужики.
— Это издалека. Может, она в брюках.
Капитан швартовался как всегда решительно, на полном заднем всеми тремя винтами, так что Виктор с Лешкой скоро ее высмотрели.
Помахали, потом постояли, молча преодолевая взглядами расстояние. Потом снова помахали.
Томительное дело — встречать судно! Пока подадут сходню — изведутся на борту, измаются на причале. И горе парням, подающим эту самую сходню. Чего только не наслушаются под придирчивыми взглядами нетерпеливых! А наслушаются — и впрямь все из рук вон!
Наконец подали трап и сетку завели. Ольга — деловая! — сама пошла на ледокол.
— Мама, мам! А мы ночью работали, лопасть меняли на танкере!
Лешка особенно старательно выговаривает солидные слова «лопасть» и «танкер», пока Ольга еще идет по сходне. А потом кидается ей на шею.
— Мам, тебя отпустили? А дядь Витя сам под воду ходил, я с ним по телефону разговаривал!
Она улыбается, смотрит Виктору в глаза.
— Ну, привет, — он сжал руками ее плечи. — Заждалась?
— Немножко. А вы, бродяги?
— И мы. Идем в каюту, а то...
Она отцепила от себя Лешку и пошла за Виктором под внимательными взглядами ледокольщиков...
Лешка в каюте принялся оживленно рассказывать ей о своих ледокольных делах. Ольга кивала и поддакивала изо всех сил, а сама все смотрела на Виктора, смело встречая его упорный взгляд.
— Сынок, ты бы шел домой, а я скоро...
— Домой? Зачем? — Леша насторожился, посмотрел на Виктора. Потом, сообразив что-то на свой манер, выволок из рундука сумку, стал собирать вещи.
— Да, ма. Сейчас.
— Сегодня у тебя отгул, — Виктор старался говорить буднично. — А завтра к восьми жду. Хоп?
— Хоп, — Лешка слегка ободрился. — Ну, я пошел.
Молчание тяготило Виктора. Он знал: Ольга ждет решения, к которому он совсем не готов. Да, три года — это срок, но из этих трех сколько они виделись-то? Не наберется и месяца. А наедине, вот так, кажется, ни разу и не были. То он стеснялся Лешки, уходил от них пораньше, пока парень еще не лег спать. То у нее ночная работа в штабе.
Порой накатывала на него колючая память о дочери, было совестно перед ней, и все прежние оправдания казались пустыми.
Что-то не складывалось, мешало, а время шло. Ольга становилась в его жизни все более неизбежна, незаменима вместе с Лешкой. Виктор уж и не знал, может, он возвращается сюда в Певек, а Владивосток теперь — лишь долгая командировка?
Он сел к Ольге на диван, положил руку на ее плечи.
— Вас отзывают, — сказала она тихо и поспешно. — На запад, а потом сразу на ремонт в Финляндию.
— А как же... аварийное дежурство? — глупо спросил он.
Ольга не скрыла усмешки:
— Начальству виднее. Все решено уже, послезавтра уйдете. И все!
Виктор обнял ее, но сам себе показался неловким и грубым, и Ольга была скована.
Он представил себе, как выглядело бы то, что он должен сейчас решить. Пусть даже не сейчас, но осенью, когда ледокол зайдет в Мурманск для смены экипажа. Списаться, ехать домой, уволиться из отряда. Потом — долгие объяснения с женой, слезы, споры, испуганные глаза дочери. Развод, суд, грязь — это, говорят, не бывает без взаимной грязи, иначе не разведут. Всплывет и переписка с Ольгой, до сих пор как-то обойденная в его доме молчанием. Потом — Певек, работа в порту. Зиму, лето, снова зиму и снова лето изо дня в день ходить на эти маленькие причалы и никуда не уехать долгих три года. Не будет ни ледокола, ни ежегодного праздника встречи с тундрой, с Лешкой, Олиных трогательных цветов.
И что она за человек? Кто ее муж, где он? Об этом так и не поговорили ни разу.
Ольга плакала.
— Подожди, ну, еще ничего не случилось, — неумело утешал Виктор. — Мы с тобой два дурня, поговорить не собрались за три года... Ну, что ты? Лешка свое получил, на всю жизнь западет ему наша водолазка. Это что, плохо?
— Какой ты...
— Подожди. А какой я — ты знаешь? Ты знаешь, что я привык уезжать из дома, привык!
— Значит, дом у тебя такой.
— И дочь свою я бросил. Ничего я ей не дал и не дам.
— Зато Лешке... Он не любил его, с самого начала. Ненавидел, я знаю! Он вообще к детям так...
— А я?
— Молчи! Ты все врешь, я знаю, я все вижу... Я ушла от него и решила: только тому доверюсь, кто Лешку сперва примет. И вот ты... Зачем же ты мне такое говоришь? Зачем было приручать нас?!
— Подожди. Успокойся. Ты нужна мне, ты знаешь. Я, может, только из-за тебя третий год сюда иду, эх ты! Но дай мне... понять. Что я буду здесь делать, надо решить заранее...
Ольга, закрыв глаза, в исступлении принялась его целовать. Виктор почувствовал — говорит глупость, ничего-то не нужно заранее, решать нужно — сразу, и только так.
Вдруг Ольга встала, тщательно вытерла слезы, поправила прическу.
— Все, все. Извини. Я просто устала. Ты ничем не обязан. Все хорошо, это я так. Извини.
— Оля... — Виктор шагнул к ней, перехватил ее движение к двери, повернул и вынул ключ. Потом с силой прижал ее к себе: — Слушай, да что мы... глупости все это. Разве нам было плохо? Мы же еще совсем не знаем друг друга...
Она не вырывалась. Сказала тихо и твердо:
— Не надо, Виктор. Не трудись. Спасибо тебе за Лешку. Он тебя не забудет... И знай, у нас в доме тебе всегда рады. А теперь собери мне его вещи...
Назавтра Лешка не пришел. Виктор ждал весь день, выходил на причалы, к проходной. В город, правда, не осмелился.
Через день ледокол вышел в море. Виктор стоял на корме, мрачно глядя на пустынный причал. Впервые за три года его не провожал никто.
Он не знал, что Лешка, тайком от мамы пробравшись в порт, выглядывал из-за стоящего на причале контейнера. Его никто не мог видеть, зато Лешка хорошо различал Виктора, стоящего на корме ледокола.
Лешке так хотелось побежать, увидеться еще раз с водолазами, с дядей Витей, услышать его голос, пощупать теплую медь водолазного шлема... Да вот мама запретила. Даже не запретила. Она попросила. А когда мама просит, это очень важно.