Мы умылись, выложили на стол все, что нужно к чаю, заварили. Все это время Лена сидела, точно приклеенная к табуретке, в самой середине большой кухни, вцепившись в «Роман-газету», добытую из глубин своей сумки. Мы с Олегом были на подъеме — шутили, язвили, тут же решили, что идем проводить Лену, задавали ей вопросы: кто она, откуда, где работает, надолго ли, замужем ли...
Она молчала. Только изредка невпопад вскидывала голову, выкрикивала в радостном каком-то испуге:
— Че?!
В самом деле, окажись мы менее искушенными в общении с разными людьми, вполне могли бы счесть ее не совсем в здравом уме. Однако мы налили чай, наслаждались после двенадцати часов голодовки в поезде и предвкушали прекрасную прогулку к мысу.
Лена от чая отказалась, но как будто — или нам почудилось? — начала успокаиваться.
— Как же без чаю? — спросил Олег. — Дорога большая.
— Я не хочу, честно, — сказала она. И мы тут же отстали со своим чаем.
Городские босоножки она перед выходом на дорогу сменила на шлепанцы-плетенки, чем вызвала у Олега бурю упреков и насмешек.
— Ты спятила, девушка! — шумел теперь он, глядя в непорочные глаза леопардицы. — Тут сплошные камни, твоих панталеток хватит на два километра от силы, а дальше?
— Ды вы че, я дойду! — уверяла Лена.
— Надень вот кеды, — настаивал Олег. — У тебя какой размер?
— Тридцать восемь.
— Ну, эти чуть больше, надевай.
— Не-не, я так!
Ее тон не оставлял никаких сомнений в бесполезности дальнейшего спора. Олег махнул рукой, мы опорожнили наши рюкзаки и запихали в них сумки Лены — так нести легче.
— Как же ты думала добираться? — спросил Олег, оценив еще раз внушительный вес обеих сумок.
— А че думать! Ехала, и все.
— Но дальше как?
— Ну как! Пешком. Или машина, может...
— Машина тут не может. У них одна машина там, на маяке, и ходит она, когда нм надо. Взяла бы лучше свою. У тебя есть машина?
— У кого? У меня? Нету.
— Странно. Просто поразительно! — смеялся Соболевский, привычными движениями помещая рюкзак на спину. — Ну, вперед!
— Пошли.
Стоял хмурый, ветреный день. День, когда блистательные стрекозы тихо дремлют под отяжелевшими листьями трав, цикады смолкают, уступая тревожному шуму стареющей дубовой листвы.
Причудливо гнется дорога, опутывая гористый полуостров, стремясь к далекой своей цели — мысу Чундиер. Дорога пока суха, но влага уже стоит в воздухе, гнетущая влага близкого тайфуна.
За перевалами открывается свинцово-пенное море, и пространство наполняется запредельным, будто бы вечным гулом и грохотом.
Вначале шли на подъем, дышалось тяжело. Потели, молчали. Темп взяли бодрый — дело к вечеру, да и в такую погоду нужно было поспеть до темноты. Олег с опаской и недоверием то и дело оглядывался на ноги Лены: не рассыпались ли еще панталетки? Пока нет, но дальше дорога все хуже, и все темнее небо, а если уж польет...
Нет, она шагала так легко, будто могла давать все десять километров в час вместо семи, которые нам удавалось выжать из своих детренированных городом организмов.
После первого перевала стало легче — сошел первый пот, и на следующий подъем мы уже шагали очень быстро, точно заведенные.
— Ну, теперь-то она заноет, — уверенно сказал Олег. — Не вытянет темпа, провалиться мне!
Дорога, правда, была крепка, выбита в скалах, захочешь — не провалишься! Но и шаг попутчицы ни разу не дал сбоя. Мы были вместе с нею, считая от станции, уже пять часов, успели напиться чаю, вспотели и высохли не однажды. А она мерила дорогу все тем же сильным шагом, не являя даже естественного при такой выносливости маленького презрения к расстояниям.
Только раз остановилась, но это напугал ее Олег. Лена, я приметил, редко взглядывала под ноги, словно вторая пара глаз располагалась у нее где-нибудь в коленках. Взор ее блуждал по далеким скалам, скользил краем тяжелеющей тучи, тонул в темной зелени дубов. Где уж ей было узреть змею, спешившую через дорогу. Сшибла своей панталеткой и не заметила!
Соболевский так закатился смехом, что Лена наконец остановилась, слегка смущенная, оглядела себя.
— Змея! — только и выдавил он. Я тоже не способен был пояснять причину нашего веселья, так изящно это у нее вышло!
— Где? — удивилась Лена, оглядывая дорогу.
Держу пари: девяносто из ста женщин при слове «змея» на лесной дороге поднимут визг.
— Может, у нее вместо органов аккумуляторы? — высказал предположение Олег, когда пошли дальше.
— Ты хочешь сказать, она... оттуда? — я воздел глаза к небу.
— Угу.
— Значит, то, что тебе надо. Создавай программу, вводи в память...
— Так-то оно так, да вот куда вводить? Придется делать инъекцию. Лен, ты боишься уколов?
— Кто? Я?! — И шагает дальше, будто она ни при чем.
Добрались в густеющих сумерках, молча: усмешки приелись, и собственные шуточки стали казаться плоскими. Зато море под мысом Чундиер распахнулось, задышало лениво длинной зыбью.
Сестры на станции не оказалось — уехала два дня назад в город. Расстроилась Лена ужасно: впервые глядела нам в лица, в отчаянии спрашивала:
— Ну что же делать, а? Я ж так и знала, и вот!
Уходить ни с чем, однако, не хотелось. Олег, следуя привычке действовать решительно, подсадил Лену к окну. Ключа от комнаты сестра не оставила, пришлось воспользоваться приемом пещерных людей: в их времена и люди, и свет входили в жилище одним путем.
Уютная квартира из двух комнат оказалась по-деревенски чиста. Из самой тяжелой сумки, что досталось нести мне, Лена извлекла на стол две банки рыбных консервов, по куску колбасы и сыра, булку хлеба, выставила бутылку дешевого вина.
— Вы ешьте, — сказала отрывисто и забралась с ногами на койку.
Мы переглянулись.
— Ты что, всерьез голодовку объявила?
Девушка отвернулась к окну.
— Я не хочу, честно!
Слабый свет угасающего заката делал ее профиль неожиданно утонченным, благородным — куда только девалась недавняя растерянность, испуг...
Олег смотрел на нее без прежней усмешки, с серьезным интересом. Потом сел рядом, коснулся рукой плеча.
— И вина не будешь?
— Уберите руку, зачем... Вино я буду.
— Это меня радует, но ты поступаешь нелогично.
— Там, где уж выработана своя логика, тебе делать нечего, — вставил я. Олег, похоже, приготовился отыскивать для нее место в своей системе, прежде чем решить, нужно ли это Лене.
— Хм, пожалуй, — сказал он и снова, отойдя в сторону, придирчиво оглядел ее. — Послу-ушайте, какая мысль! Как звучит твоя фамилия?
— Чудная, — равнодушно ответила она. — А что?
— Как?! — воскликнул Олег, будто прислушиваясь, и выразительно поглядел на меня. — Чудная... Чун-дая... Ты слышишь? Это след Чундиера!
Все пропало! Надо срочно спасать девчонку, он ведь доконает....
— До сих пор ты молчал, дружище, и это было здорово. А теперь скажу я: идем купаться!
— О, идем, идем! — радостно встрепенулась Лена.
Пока спускались по широким ступеням к морю, почти на ощупь, черная туча надвинулась к западной части горизонта, наглухо скрыла остатки заката.
Едва глаза привыкли к темноте, мы с Олегом выбрали место, где можно было сойти в воду, размялись, скинули одежду. Силуэт Лены белел в сторонке, у скалы.
— Эй, ты чего? — окликнул Олег. — А ну, живо раздеваться!
Как завороженная, легко ступая по камням, она исчезла за выступом.
— Вот балда, ничего же и так не видно. А ну, пошли!
Мы плюхнулись в воду и сразу очутились в мерцающем ореоле: каждое движение будто исторгало из невидимых кристаллов воды прозрачный голубой свет. Вода была на удивление теплой и мягкой.
— Ого, Елена, или как тебя там! — кричал восторженно Соболевский. — Спеши к нам, принцесса! Осваивай морс, тебе на роду написано жить тут! Уф-фу, хорошо!
Лена молчала. Даже силуэта не было видно на фоне скал. Внезапно море по всему горизонту засияло огнями, словно там открылся город, и даже световые гирлянды отдельных домов были отчетливо видны.
— Ага, вышли на кальмара, — погасил Олег мое изумление. — Теперь на комбинате работы всем хватит.
И тут мы увидели Лену. Вытянувшись на краешке скалы, она заправляла волосы под шапочку. Тело ее, не знавшее, видно, загара, отчетливо белело в темноте.
— Ах ты! — вырвалось у Олега. — Слушай, пусть она и робот, и кто угодно, ничего лучшего я не встречал!
Девушка нырнула, поплыла легким кролем чуть в сторону. Ее независимость была столь полна и совершенна, что болтовня Олега стала мне надоедать.
— Будь я проклят, в ней течет кровь Чундиера! И фамилия, ты понял? — продолжал он свои фантазии: на них он был способен в любом состоянии.
— В ней — может. Но не в тебе. Ты же технарь, Олег, служащий, девочка для тебя недостижима, как и ты для нее, успокойся! Потом тебе с утра на работу, а тайфун на подступах, кожей чувствую.
Это была правда: не первый раз я купался перед тайфуном, и всегда море казалось особенно нежным, бархатным на ощупь.
— Поглядим, — отрезал Олег и поплыл к берегу.
На пути домой он, судя по всему, приступил к делу — обрушил на девушку серию лобовых вопросов. Я ему не мешал.
— Ты где родилась?
— Здесь.
— На маяке?
— Родители с Украины сюда приехали...
— Отлично. Где работаешь сейчас?
— На стройке. Маляром.
— Нравится?
Пожимает плечами.
— Живешь со стариками?
— Нет.
— С мужем?
Оскорбленно фыркает.
— Значит, в общаге. Спортом занимаешься?
— Плаваю... Теперь мало.
— Некогда?
Пожимает плечами.
— Пьешь много?
— Ага. Молоко люблю.
— А вино?
— Так. Не очень.
— Жених есть?
Молчит.
— Детей любишь?
Молчит.
— Готовить умеешь?
— Наверно.
— У тебя отпуск?
— Отгулы. Сдали дом, ну и вот...
Она уложила нас спать в дальней комнате, где стояли две койки, а себе постелила на раскладушке в передней, под окном. Уснул я сразу, утомленный событиями этого долгого дня — поездкой, ходьбой, ночным купанием.