– Они пасут нас, – сказал штурман.
Месяц приказал погасить огни. Там, впереди, огни также погасли. Когда через некоторое время свет на «Юстусе» зажгли вновь, огни «Сабины» оказались значительно ближе.
Линнеуса сменил кормчий Копейка. Но штурман не спустился в кубрик, а устроился спать на ахтердеке. Также и Месяц задремал здесь. Многие из команды предпочитали тесному душному кубрику открытое пространство палубы – в теплую ночь палуба обращалась в настоящее лежбище.
Потихоньку развиднелось. Впереди, на востоке, на серо-розовом предрассветном небе стали хорошо различимы темные квадраты парусов, стрелы мачт, флаги, ванты… незнакомого судна. Кормчий Копейка протер глаза. До восхода солнца еще было далеко, и свет с востока едва брезжил – он не мог ослепить. Копейка еще раз вгляделся в идущий впереди «Юстуса» корабль. Ошибки быть не могло: кормчий видел этот корабль впервые…
– «Сабина»! Это «Сабина»!… – был крик Мортали-са, который разбудил всех. – Смотрите, господа! Вот настоящая «Сабина»! Вот тот корабль, который потопил нас под Борнхольмом!… Россияне и эрарии в волнении огляделись. Море было пустынно – только «Юстус» и это неведомое судно.
– О Боже! – воскликнул эрарий по имени Борхерт. – Я слышал про это судно, но думал – все вранье. Не хватало мне мозгов: потешался над «Сабиной» Гаука… Мы пропали: после встречи с этим кораблем ничто не возвышается над поверхностью моря…
– Корабль-оборотень! – говорили друг другу эрарии.
– Призрак смерти!
– О ужас!…
«Сабина» – уже не «старушка», предстала перед ними во всей красе – такой же трехмачтовый когг, как и «Юстус», с превосходным оснащением, с многочисленной командой, какая уже глазела с кормы на когг россиян, и под флагом польского короля Сигизмунда-Августа – меч в поднятой руке.
– Капер, – сказал Тойво Линнеус. – Красиво пришел!
Здесь уже совсем рассвело; вот-вот должно было взойти солнце. «Сабина» круто перешла на курс бейдевинд и легла в дрейф. Когда она совершала этот маневр, Месяц успел подсчитать, что на ней только с левого борта готово было выстрелить не менее десятка пушек, а значит, столько же установлено и по правому борту; да еще видели орудия в четырех ретирадных[30] портах. Этот счет был невеселый.
Вся вчерашняя спесь эрариев подевалась неведомо куда. И россияне притихли, видя, что расстояние между судами начало сокращаться; россияне поглядывали на Месяца, ждали команды.
– Пушки к бою, – сказал Месяц.
– Пушки к бою!… – подхватили Михаил и Фома и побежали в крюйт-камеру за картузами.
Отец Хрисанф принялся готовить жаровни.
Линнеуса и Морталиса Месяц послал в ахтерпик за оружием; а эрариев призвал к спокойствию, сказал, что им предстоит обычная работа, для которой их наняли, – они знали, на что шли, они в порту держались молодцами, почему же теперь так не геройски бегают по палубе и по-бабьи вопят!… На это эрарии ответили Месяцу, что нанимались биться с человеком, а не с дьяволом, что им способней брать на абордаж обычное судно, но никак не призрака и не оборотня, поскольку на оборотне, независимо от твоих усилий, все может обернуться большим несчастьем – волчьими зубами и волчьими ушами и волчьей песней в конце концов… Здесь кому-то из эрариев пришла в голову счастливая мысль, что можно, конечно, презрев все страхи, пойти и на штурм оборотня, однако господину капитану это выйдет несколько дороже оговоренного вначале. Остальные призадумались и.согласились – немного серебра на руку и на душу прибавило бы им смелости. Месяц уже давно понял, к чему клонили эти хитрецы, и обещал им столько, сколько они просили. Но очень скоро эрариям и этого показалось мало, они сказали «не время торговаться, господин капитан» и просили еще прибавки. Тогда Месяц сказал им, что вряд ли обрадуется Иоахим Штрекенбах, когда узнает, что в его Ордене столько безмерно жадных и трусливых рыцарей. Карлик Йоли дал хороший совет: упоминание имени Штрекенбаха свело на нет все хитрости эрариев, и эти молодцы, которые только что трепетали при виде «Сабины», приняли из рук Линнеуса оружие и приготовились к бою; их больше не нужно было уговаривать. Однако капер уклонился от открытого боя. В последний момент он вышел из дрейфа и направился на восток. «Юстус» преследовал его. Но тщетно – парусное вооружение обоих судов было примерно одинаковое; время шло, а расстояние между судами не сокращалось. Месяц проявлял упорство, ибо не хотел упускать этот корабль; в намерения же «Сабины», как видно, участие в сражении не входило. Желания капера не были понятны россиянам. Быть может, он играл с ними, уверенный в своем превосходстве; быть может, наоборот, – не уверенный в значительности перевеса своих сил, не хотел ввязываться в драку; или заманивал в ловушку, или куражился, или просто с равнодушием к преследователю следовал своим курсом. Эта гонка продолжалась целый день и не закончилась бы с приходом ночи. Однако на «Сабине» решили оторваться от настойчивого ловца. И сделали это, не прибегая к премудростям: вдруг ударили кормовые пушки. Два заряда картечи зло взрезали морскую волну, третий заряд сделал решето из фор-марса, четвертый же попал в цель – фок и грот «Юстуса» оказались продырявлены почти посередине, заметно опали, и оттого россияне потеряли ход.
Пока убирали испорченные паруса и ставили новые, «Сабина» успела скрыться. Так ничем закончилась встреча, какую россияне долго искали. Морталис сказал, что пусть лучше встреча закончится разодранными парусами, нежели так, как у англичан, – разбитыми трюмами и растоптанной честью. Эрарий Борхерт не верил собственным глазам, видя, что капер ушел, оставив «Юстус» владычествовать над здешними водами; своим ушам Борхерт верил гораздо больше, когда в порту на кружельском дворе[31] внимал слухам о жестоких деяниях таинственной «Сабины». Месяц нисколько не переживал из-за того, что сражение не состоялось, но он весьма досадовал на свою оплошность – весь день шел под пушками. Хорошо еще, что заплатили за ошибку только марсом и парусами… Проспер Морталис поделился с Месяцем сомнениями: ему показалось в один момент, – когда капер разворачивался, выходя из дрейфа, – будто там, на каперском судне, возле рулевого стоял Гаук… Однако разряжен тот был, как король. Морталис знал, что наряжаться – не входило в обычаи Гаука. И потому сомневался – его ли он видел. На это Месяц ответил, что он за весь день не развеял и собственных сомнений – не развеет и чужих, тем более теперь, когда «Сабина» уже далеко…
У южной оконечности острова Борнхольм россияне присоединились к каравану из пяти судов, среди которых были два француза, два голландца и англичанин. Корабли следовали в Нарву, где за свои товары рассчитывали взять превосходную российскую натуру: мед, воск, лес, пеньку, пушнину и иное. Под флагом торгового города Любека «Юстус» занял в караване место замыкающего.
До острова Готланд плавание проходило спокойно. Дули благоприятные западный или юго-западный ветры. Ни одна тучка не омрачала ясного небосклона; ни один парус на горизонте не тревожил купцов. После Готланда же стали попадаться встречные суда, в основном те, что шли из Ревеля в Данциг; но также видели и двоих датчан, следующих из Нарвы до Копенгагена, и говорили с ними. Датчане сказали, что прошли самую опасную часть пути, и Бог их миловал – в море все было тихо. Купцы из каравана боялись шведских каперов, о которых много слышали и которых вернее всего можно было встретить в этих водах – от Готланда до Ингерманландии. Купцы спрашивали датчан, что говорят о каперах в Нарве. Датчане отвечали, что меркаторы в Нарве не напуганы особо, – ни россияне, ни гости. Однако поговаривают, что швед частенько дает себя знать: многие суда приходят в порт обстрелянные или ограбленные, некоторые не доходят вовсе. Меркаторы, терпящие убытки, бранятся, но не столько на каперов, сколько на правителей своих государств за то, что те не способны навести в море порядок, а пошлины берут. Но все это слухи, так как сами датчане не видели в Нарве обстрелянных либо ограбленных судов, равно как не видели и каперов.
Немного успокоенные, купцы продолжали плавание. Надеялись на удачу, на случай, на Провидение, на легкие паруса и попутный ветер, на амулеты, на пушки, которых у каждого было по две или три, а более всего – на когг «Юстус», имевший довольно грозный вид и многочисленную команду, похожий более на военное судно, нежели на торговое.
Однако кого боялись купцы, на того и нарвались… Следующие, с кем они встретились посреди моря, были три военных шведских корабля: трехмачтовый флагман «Эстерйётланд» и два небольших двухмачтовых пинка – «Энгельбрект» и «Фрекен». Издалека было видно, что на каждом из этих судов установлено не менее десятка орудий. И намерения этих волков ни для кого не являлись тайной.
Как только купцам стало понятно, чьи корабли появились перед ними, строй их смешался. Растерянность – это было худшее в их положении, ибо делало из каравана нечто похожее на стадо домашней живности, с коим легко управляются две или три собаки; к тому же растерянность могла свести на нет их главное преимущество – попутный ветер. И пока это преимущество еще было на их стороне, пока шведские каперы не очень приблизились, россияне взялись за дело. Купцы, с радостью согласившиеся подчиняться Месяцу, зарядили свои немногие пушки и, обнадеженные, внимали его словам… Месяц указал им на правильный каперский строй: путь каравану пересекал легкий «Энгельбрект», на некотором отдалении от него и чуть сбоку шел «Эстерйётланд», и позади них на таком же расстоянии следовал пинк «Фрекен». Далее Месяц сказал, что если купцы будут действовать слаженно и уверенно, то им не только удастся прорваться, но они смогут еще и дойти до Нарвы без потерь. И наконец он объяснил им на щепках то, что задумал, глядя на корабли. У купцов появилась вера в успех.
Предприняли же они вот что… Разделившись на две колонны и выжимая из парусов всю тягу, на какую те только были способны, купцы пошли на прорыв в промежутки каперского строя. Французы и англичанин устремились в разрыв между флагманом и пинком «Фрекен», а «Юстус» и два голландца направились наперерез флагману, причем голландцы расположились так, чтобы ни с «Эстерйётланда», ни с «Энгельбректа» невозможно было рассмотреть в подробностях когг «Юстус» и чтобы вооружение его явилось для каперов полной неожиданностью. Все шло точно по задуманному. Шведы, увер