— Кто был наверху?
— Люди, обычные люди, — Имад облизал губы. — Воины. Они прятались за зубцами и смотрели вниз. Одеты по-сарацински…
Саладин удивленно поднял бровь.
— Они видели тебя?
— Те, что стояли неподалеку, оглянулись. Они… — Имад замялся.
— Что?
— Я узнал их. Это мой евнух Ярукташ, попавший франкам в плен в Масличном ущелье и раб-лекарь, отпущенный мной на волю и уехавший из Эль-Кудса вместе с Зародьяром.
— За что ты явил пленнику милость?
— Он спас от смерти мою жену и помог появиться на свет моему сыну. Первенцу. Он хороший лекарь, Ярукташ жалел, что я отпустил его.
— Они узнали тебя?
— Не знаю. Они достали сабли и двинулись ко мне. Я бросил взгляд в долину, чтобы понять, как близко подошли мамлюки, но увидел другое… После чего скользнул меж зубцов и по веревке спустился вниз. Прости, Несравненный!
— Ты поступил правильно. Смерть воина Аллаха должна служить делу Всевышнего. Расточать жизни правоверных понапрасну — грех!
Имад поклонился.
— Этот… Евнух, — спросил Саладин. — Считаешь, предал веру?
— Не знаю, господин. В юности он был многобожником, но потом родители продали его правоверным, которые его обратили. Мой отец купил его уже верующим в Аллаха. Я подозревал, что он не ревностен в истинной вере, но сомневаюсь, чтоб он был привязан к какой-то иной.
— В Масличном ущелье он сражался с Зародьяром насмерть, как истинный правоверный! Потерял почти всех своих воинов и сам попал в плен. Я желал бы, что все мои сотники так стояли за веру. Ты несправедлив к Ярукташу, Имад!
— Прости, Несравненный, но я никогда не видел Ярукташа в битве. Он умный, проницательный, распорядительный и хитрый человек. Замечательный управитель. Мой покойный отец (мир праху его!) ценил его за это и передал мне его по наследству. Евнух управлял хозяйством освобожденного от многобожников Эль-Кудса, и сумел быстро наладить жизнь в городе, вернуть жителей, наладить сбор подати. Эмиром был я, но управлял он. Я воин, Несравненный, и не умею править городами. Я готов отдать жизнь за моего султана, но не смогу быть его визирем.
— Ты не будешь им. Иди к своей сотне! — велел его Саладин. — Сделай так, чтоб сердца воинов пылали такой же отвагой, как твое…
Оставшись вдвоем с братом, султан некоторое время молчал, думая. Затем поднял взор на Аль-Адила.
— Этот гром уничтожил все наши щиты и лестницы?
— Они разлетелись в щепу! То, что подобрали, годится только для костра.
— Сколько погибло мамлюков?
— Ни одного. Тех, кто стоял поближе, покалечило разлетевшимися щепками и камнями, но живы все. Когда войско металось по полю, кони затоптали шестерых.
— Скажи! — медленно произнес Саладин, — если б в замке был ты, а у тебя — гром, способный разметать в щепу огромные деревянные щиты из толстых досок и тяжелые лестницы. Как бы ты поступил?
— Я привел бы его действие, когда мамлюки встали за щитами, а другие подошли к лестницам. Убил бы сразу сотню! Или даже две.
— Я поступил бы также. И Конрад… Но Зародьяр не захотел убивать. Почему?
Аль-Адил развел руками.
— Почему его воины одеты по-сарацински? Это неправильно. Когда бой закипит на стенах, легко спутать своего с чужим. Почему плененный евнух, умный, хитрый и не ревностный в вере, стоит с саблей на стене рядом с многобожником?
— Ты что-то хочешь сказать, Несравненный, но ум мой тщетно пытается проникнуть в глубину твоих дум, — подавленно произнес Аль-Адил. — Прости!
— Нечего прощать. Мой ум затуманен сейчас, как и твой.
— Тогда отдай повеление! Мамлюки в долине уже принялись увязывать палатки и шатры. Когда выступим?
— Когда замок Азни станет нашим!
— Ты же сам говорил, Несравненный, — сказал Аль-Адил, холодея от мысли, что султан спросит, кто велел увязывать палатки, — что если не можешь чему воспрепятствовать, то лучше это возглавить.
— Говорил.
— Мамлюки хотят уйти. Они не пойдут на приступ.
— Я не собираюсь их посылать.
— Тогда зачем мы здесь?
— Потому что, уйди мы сейчас, войско правоверных не возьмет более ни одной крепости в Сахеле! — яростным шепотом сказал Саладин. — Наши мамлюки разнесут весть о том, что у многобожников есть гром, поражающий на расстоянии. Ни один правоверный не захочет после этого идти на приступ. Мы могли уйти вчера, но сегодня — нет! Будем здесь, пока Азни не станет нашим!
— Но как ты возьмешь замок? — изумился Аль-Адил. — У нас нет ни щитов, ни лестниц. Новые привезут через неделю. Но если даже привезут…
— Мы будем просто стоять под стенами.
— Азни нельзя взять измором! В замке собственный источник, а припасов у франков более, чем у нас. Нам все равно придется уйти.
— Иншалла!
Аль-Адил недоуменно смотрел на брата.
— Зародьяр очень хочет, чтоб мы ушли! — сказал Саладин, ощеривая зубы. — Потому и уничтожил щиты с лестницами. Он знает, что в Сахеле дерева, из которого можно построить осадные орудия, мало, а людей много. Он все рассчитал: разнес в щепу лестницы, напугал мамлюков… Он ждет отступления. И очень удивится, узнав, что я остался. Захочет узнать почему…
Аль-Адил смотрел на старшего брата, не понимая.
— Имад сказал, что в замке есть добрый лекарь, а у меня болит спина, — весело сказал султан. — Позови его! Пошли вестника к стенам… Пообещай лекарю награду и милость Несравненного. В Сахеле знают цену слова Саладина. Лекарь вернется в замок живым и здоровым. Тем более, что жизнь его нам без надобности. Понял теперь?
Аль-Адил молча поклонился. До земли.
19
Лекарь оказался невысоким, коренастым, с живыми умными глазами на загорелом круглом лице. Он ловко спустился по веревочной лестнице, сброшенной со стены Азни (ее тут же убрали, едва лекарь ступил на землю) и направился к ожидавшим его всадникам. Пока шел, Аль-Адил рассмотрел гостя лучше. У франка в бороде заметно поблескивала седина, но выглядел он моложаво, да и двигался совсем не так, как уставшие от бремени лет люди, — легко перепрыгивал камни и попадавшиеся на пути обломки деревянных щитов. Одет лекарь был по-сарацински — чалма, халат и широкие шаровары, заправленные в сапоги; на широком ремне через плечо висела небольшая сумка. Ни кольчуги, ни даже ножа за поясом.
По знаку Аль-Адила мамлюк подвел франку коня, тот ловко прыгнул в седло и затрусил рысцой рядом с братом султана. Сомкнувшиеся вокруг них конные мамлюки охраняли гостя. Аль-Адил опасался, что потрясенные вчерашним громом, воины вознамерятся обидеть многобожника, но этого не произошло. Едва ли не все войско султана сбежалось поглазеть на франка, мамлюкам наместника пришлось даже прокладывать дорогу в толпе, но враждебности во взглядах воинов не было. Только любопытство. И — разочарование. «Он всего лишь человек, а не дэв»! — читал Аль-Адил в устремленных на лекаря взорах, и только сейчас с острым чувством досады понял замысел брата. Лекарь в свою очередь с любопытством поглядывал на толпу; было видно, что воины Аллаха его тоже не устрашили.
У султанского шатра гость спешился и, дождавшись приглашения, вошел внутрь. Аль-Адил, приказав своим мамлюкам отогнать любопытных подальше, последовал за ним.
— Ассалям алейкум! — приветствовал гостя Саладин.
— Ва алейкум ассалям! — ответил гость, пристраиваясь на подушке, и добавил: — Это все, что я знаю по-арабски.
— Я знаю франкский, — ответил Саладин, с любопытством разглядывая лекаря. — Как твое имя?
— Козма.
— Грек?
— Нет. Я из дальней земли за морем. Отсюда долго ехать и плыть.
— Как попал в Сахель?
— Пришел поклониться христианским святыням. С другом и без оружия. Но твои храбрые воины, султан, перехватили нас на дороге, связали и продали в рабство.
— Франки точно также поступали с правоверными! — буркнул Саладин.
Султана уязвил ответ. Гость сумел укорить его, не нарушив законов приличия — вопрос-то задал хозяин. К тому же этот странный лекарь сам установил уровень их отношений, назвав его просто султаном. Саладин ожидал вежливого «господин»…
— Мне сказали, что ты хороший лекарь…
— Поэтому ты и звал меня. До того, как стрела угодила в твоего коня, султан, спина у тебя болела?
Лицо робкого лекаря Саладина, сидевшего у ног султана, вытянулось.
— Почему ты решил, что у меня болит спина? — сощурился Саладин.
— Это видно по тому, как ты лежишь сейчас, напрягая тело. Как говоришь, вдыхая воздух между приступами боли, потому что на боку тебе лежать трудно. Я советовал бы тебе повернуться на спину и пусть он, — Козма кивнул в сторону лекаря, — расстегнет на груди халат.
Саладин молча подчинился. Козма омыл руки в стоявшей у ложа чаше с розовой водой (султану это понравилось) и приложил два пальца чуть ниже шеи Несравненного. Саладин ощутил их влажный холод, а затем боль, только что терзавшая его тело, сначала притихла, а затем и ушла вовсе, оставив только легкое жжение у крестца. Султан облегченно выдохнул воздух.
— Так болела спина у тебя до удара? — вновь спросил франк.
Саладин кивнул. Лекарь нахмурился.
— Я попрошу тебя встать, и пусть твой человек снимет с тебя халат и рубаху.
Аль-Адил тихо засопел у себя в углу, но промолчал. Султан молча подчинился. Козма склонился к его спине и некоторое время внимательно присматривался.
— Позвонок ушел внутрь, — сказал он. — Плохо.
— Ты не щупал мою спину! — удивился Саладин. — Как узнал?
— Видно по мускулам. Когда позвонок стал сдвигаться, твое тело постаралось уравновесить потерю опоры, нарастив мясо у хребта. Но это не спасет.
— Мне больше не больно! — возразил Саладин. — Ты вылечил меня.
Козма покачал головой.
— Просто унял боль. Она вернется. Скоро.
— Тогда лечи дальше!
— Разве у правителя Сахеля нет хороших врачей-костоправов?
— Он боится! — сердито кивнул султан на робкого лекаря. — Говорит, что лечение может убить меня.
— Не убьет. Но ноги могут перестать слушаться.
— Все равно лечи! Не бойся! Слово Саладина нерушимо — тебя не тронут!