— А как же Имад?
— Я достался ему по наследству. Он знал меня как евнуха своего отца, ему даже в голову не пришло проверять.
— Ты до сих пор не познал женщины?
— Многих и много раз.
— Как?!.
— Я служил в гареме…
— Там легко попасться! Женщин много, одна из них могла проболтаться…
— Ты прав, господин. Поэтому необходимо одарять своими ласками всех. Никто не станет доносить на саму себя, особенно, если наказание — смерть.
— Ты умудрился со всеми? — Козма захохотал. Ярукташ терпеливо ожидал, когда рыцарь закончит смеяться.
— Я еще не стар и полон мужской силы, — ответил он. — Чему удивляться?
— Как же ты их уговорил?
— Господин, ты забываешь, кто я! В гареме старого бека меня обучал старый евнух. Я каждый день проводил с женщинами… У бека я не позволял себе лишнего, боялся. Зато проведал многое… Мужчины часто не знают, что хочет от них женщина, они думают только о себе. Разбогатев, они покупают себе красавиц для утех, затем оставляют их на долгие месяцы, уходя в набег или на войну. Жены тоскуют без мужей, их тела просят ласки, они болеют, не получая ее. Если женщина не соединяется с мужчиной, она быстро стареет. Имад должен быть мне благодарен за то, что я сохранял красоту его жен.
— Но женщины могли забеременеть!
— Ты опять забываешь, господин, кем я был. Евнуху ли не знать, как избежать беременности? Хотя я подарил Имаду сына, плоть от плоти моей. Ты помог ему появиться на свет и спас его мать. Я благодарен тебе за это.
— Так это был ты?!.
— Имад бесплоден. Три года он соединялся с несколькими здоровыми женщинами с самое благоприятное для зачатия время. Но ни одна не понесла. Женщины желают детей, господин! Я позволил Мариам родить сына…
— Зачем ты говоришь это мне?
— Дабы ты знал, что я могу быть мужем и отцом.
— Здесь не сарацинский гарем, — вздохнул Козма. — И Алиенора…
— Не беспокойся об этом! Она согласится.
— Ты уверен?
— Она сказала мне.
— Ты и здесь успел! — Козма развел руками. — Я боюсь спрашивать тебя дальше…
— Чему ты удивляешься, господин? Разве я виноват, что ваши мужчины не умеют ухаживать за женщинами, а я знаю, как сказать и что предложить? Я полюбил баронессу, едва увидев ее, но твой друг Иоаким опередил меня. К тому же я был рабом… Поэтому я обратил внимание на ее служанку…
— Берта? Гордая недотрога, мечтающая выйти замуж за рыцаря?
— Она девственница и хочет принести невинность в подарок мужу. Но Берта очень любопытна и желала познать удовольствия любви. Поэтому постоянно подсматривала за хозяйкой и Иоакимом в щелочку. Я застал ее за этим занятием и сказал, что женщина может испытать любовное удовольствие, не расставаясь с девственностью. Она ответила, что такого не может быть. Я рассказал ей, как можно, и она пожелала испытать… Не думай, господин! — воскликнул Ярукташ, заметив, как изменилось лицо Козмы. — Я не обманул ее: Берта подарит мужу невинность, которую сохранила. Что из того, если милая девушка получила немного радости! Я никогда не обманывал женщин! Я честен с ними и всегда охраняю от бед. В ту ночь, когда Сеиф захватил замок, я спас Берту от насильников.
Глаза у Козмы стали большими.
— Заметив, как Сеиф с туркополами выводят из подвалов пленных сарацин, я первым делом разбудил Берту и отвел ее к тайному ходу. Она простояла там ночь над зловонной ямой, бедняжка, — вздохнул Ярукташ. — Только затем я побежал за тобой, господин. Прости, но ты мужчина и можешь за себя постоять. Попади Берта в руки туркополов и сарацин, участь ее была б незавидна. Что до Алиеноры, то я знал, что Сеиф никому не позволит прикоснуться к ней…
— Но как ты… С баронессой?..
— Мужчины-франки странные люди. Слабую женщину насильно заставили выйти замуж, затем у нее на глазах застрелили насильника, и никто из вас не подумал ее утешить! Наоборот, все отвернулись! А твой друг Иоаким прогнал ее, когда пришла проведать его, раненого!
Козма вздохнул.
— Я постучался к Алиеноре вечером того же дня и проговорил с ней до утра. Она пригласила заходить еще. Я как мог старался утешить ее, и она прониклась ко мне доверием. Настолько, что позволила выказать свою любовь на словах и на деле. Я люблю ее, господин! О такой женщине, как Алиенора, мечтает любой мужчина Леванта! Она никогда не пожалеет, что стала моей женой! У нее будет все, что она пожелает!
— Когда мужчины вожделеют, они щедры на обещания.
— Я всегда был честен с тобой, господин. И сейчас признаюсь тебе в преступлении, которое едва не совершил. Я хотел украсть плащаницу.
— Ты знаешь о ней?!
— Вы с Роджером разговаривали так громко… К тому же мне очень хотелось узнать, зачем Волк Пустыни приезжал в Иерусалим. Он погубил моих лучших воинов, я сам едва не погиб.
— Что ты собирался сделать с плащаницей? Поднести Саладину?
— Он уничтожит ее. В юности я был христианином и не могу позволить свершиться святотатству. Я собирался отвезти плащаницу в Константинополь. Император ромеев даст за нее много денег.
— Ошибаешься! В Константинополе есть своя плащаница. Зачем им еще одна?
— Вы, франки, не умеете торговать, — усмехнулся Ярукташ. — Император заплатит! Потому что плащаница в руках рыцарей-монахов принесет ему столько бед, что он предпочтет иметь ее, даже если она не подлинная. Греческие монахи разберутся, какая настоящая, для христиан такая реликвия должна быть одна…
— Ты не смог бы украсть ее. Роджер не расстается с сумкой и сразу заметит пропажу.
— Ночью он спит. И уверяю: ничего не узнает…
Ярукташ склонился к Козме и стал шептать ему на ухо. Тот только головой качал, внимая.
— Зачем ты рассказал это мне? — спросил Козма, когда Ярукташ умолк.
— Мне стыдно, что я замыслил низкое. Я прошу тебя не рассказывать Роджеру. Я все исправлю. Эмир Азни не должен быть вором!
— Ты еще не эмир. Обсудим это за ужином. Пригласи Алиенору. Пусть сама скажет. Не то выдаем замуж, не спросив!
— Слушаюсь, господин! — склонился Ярукташ.
— Мне дает покоя еще одно, — задумчиво сказал Козма. — Саладин не хочет отпускать Роджера. Как бы он чего…
— Султан всегда держит слово. Если скажет, что Роджер свободен, то беспокоиться не о чем.
— Так-то оно так… — задумчиво произнес Козма по-русски. Он встал из-за стола.
— Ты позволишь, господин? — спросил Ярукташ, протягивая руку к кувшину.
— Забирай! Угости Алиенору. Мы и в самом деле виноваты перед ней…
— Меня беспокоит другое, — еле слышно произнес Ярукташ, когда Козма вышел. — Саладин назначит меня эмиром, но надолго ли? Вчера я видел на стене Имада. Эмиры в замок по веревке не лазают…
Саладин проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Над ним со светильником в руках стоял слуга.
— Прости, господин! Из Азни в лагерь пробрался перебежчик, правоверный. Хочет говорить с тобой!
— Зови! — распорядился Саладин, подсовывая под спину подушку.
— Он… — замялся слуга.
— Что?
— От него воняет дерьмом. Говорит, что выбирался из замка через нечистоты.
— Я не женщина…
Перебежчик, ступив в шатер, повалился ниц у входа.
— Иди ближе! — велел султан.
— Господин! От меня истекает зловоние…
— Потерплю! — усмехнулся Саладин.
Когда ночной гость приблизился, от него и в самом деле шибануло дурным запахом. Саладин сморщился, но промолчал.
— Кто-ты? — спросил султан, разглядывая перепачканное лунообразное лицо перебежчика.
— Ярукташ, евнух из гарема Имада, эмира Эль-Кудса.
— Он уже не эмир, — усмехнулся Саладин.
— Я понял это, увидав его на стене Азни.
— Имад говорил, что ты не глуп. Но что ты делал на стене во время приступа?
— Защищал ее. По велению хозяйки, в прошлом баронессы Алиеноры, а ныне правоверной Айгюль.
— Вместе с многобожниками?
— Разве ты, Несравненный, не прибегаешь порою к их помощи?
— Очень даже не глуп, — задумчиво произнес Саладин. — Имад не врал.
Ярукташ поклонился.
— Как ты выбрался из замка?
— Через подземный ход. По нему из замка текут нечистоты, поэтому никому не приходит в голову, что это тайный проход.
— Ты можешь провести им мамлюков?
— Это будет непросто. Ход узкий, местами приходится ползти, поэтому я так перепачкался. Мы не сумеем незаметно пробраться за стены в большом числе. Франки заметят и легко перебьют нас, бросив со стены свой гром.
— Пожалуй, — согласился Саладин. — Зачем же ты просил разбудить меня?
— Мне стало ведомо, что франки решили перехитрить тебя. Я знаю, зачем Зародьяр тайно приезжал в Эль-Кудс, и что он задумал…
Саладин слушал, не перебивая. Когда Ярукташ закончил, султан некоторое время молчал, погрузившись в размышления и пощелкивая пальцами. Наконец, поднял голову.
— Ты сможешь незаметно вернуться обратно? Чтобы франки не заметили?
— Да, господин.
— Тогда я подтверждаю их желание сделать тебя эмиром. Ты получишь фирман.
— Несравненный! — Ярукташ упал к его ногам.
— Имад говорил, что ты с умом вел хозяйство в Эль-Кудсе. Дела там, действительно, шли хорошо. Только эмир оказался плох…
— Я запомню это несравненный!
— Иди! И пусть все будет так, как задумали франки.
— Несравненный!
— Что еще?
— Я раб Имада…
— Уже нет. Твой бывший хозяин — преступник, приговоренный мною к смерти. Я милостиво даровал ему жизнь, но все имущество его теперь мое. Включая жен, которых я волен продать, если того пожелаю. Ты тоже принадлежишь мне. И я, как твой хозяин, дарую тебе свободу.
— Я недостоин слизывать пыль с твоих сапог!
— Эту право я тебе дарую! — усмехнулся Саладин. — Торопись!..
Однако Ярукташ, выбравшись из султанского шатра, не поспешил обратно, а стал о чем-то расспрашивать дежурившего у костра мамлюка.
— Чтобы я отвел к сотнику Имаду такую вонючку! — возмутился мамлюк. Но когда в его ладонь скатился увесистый золотой кружок, согласно кивнул…