Словно почуяв, откуда исходит опасность, одноглазый киллер не разворачиваясь, почти вслепую полоснул бритвенным лезвием по правому запястью псевдомонаха. Еще вскрик… Пистолет ударился о каменные плиты пола.
— Убить!
Да, сейчас Бенедикт мог только кричать. С порезанной левой ладонью и рассеченным правым запястьем не шибко-то подерешься.
— У-бить!
Вообще-то, времени для исполнения приказа — выше крыши. Давно уж можно было скосить дерзкого брави очередью. А при достаточной расторопности — и достать мечом. Непонятно, почему стража медлит? Тормозная какая-то у Бенедикта охрана. Да и венецианцы эти тоже…
Бурцев глянул на дверь темницы. И сразу понял все. Точнее, окончательно запутался в происходящем.
Один эсэсовец с разрубленной грудью валялся у ног «эллина». Скрюченные мертвые пальцы вцепились в «шмайсер», но так и не сделали ни единого выстрела. А начальник венецианской стражи добивал второго фашиста. Выроненный «МП-40» лежал в стороне. Широкий палаш кондотьера поднимался и опускался над согбенным телом. Тело шаталось и истекало кровью. Наконец тело упало.
Подручные «эллина» уже нанизали на копья обоих тевтонских рыцарей. Орденские братья были без кольчуг, так что копейные острия легко вошли в нагрудные кресты белых котт, вышли из спин и припечатали тевтонов к стене прежде, чем те успели пустить в ход мечи.
Подмога? Нет, на помощь немцам никто не спешил. Наверное, дверь темницы так плотно закрыта, что снаружи никто не слышит криков. Ни криков, ни предсмертных стонов. А может, там сейчас просто нет никого.
— Стой, Джезмонд! — Бурцев попытался остановить неотвратимое — у него еще имелись вопросы к штандартенфюреру. — Стой!
Да кто бы его тут послушал!
Узкий клинок брави скользнул где-то под подбородком Бенедикта. Кровавый фонтан ударил в серую осклизлую стену, оставив на каменной кладке темный жирный след. Бульканье в рассеченном горле, недолгая судорога…
Все! Ниточка к Аделаиде была перерезана вместе с сонной артерией отца Бенедикта.
Да, венецианский брави Джезмонд Одноглазый не зря ел свой хлеб. Операция по ликвидации эсэсовца-монаха была проведена блестяще. Бурцев плюнул с досады. Более чем блестяще проведена! Правда, вряд ли теперь этим рыцарям плаща и кинжала удастся незаметно улизнуть из Бенедиктова логова…
Тело штандартенфюрера еще подрагивало, когда дверь в темницу отворилась. Прокол-с, синьор брави! На пороге возникла фигура великана в грязном, заляпанном темными разводами фартуке. Ага, прибыл палач, за которым посылал отец Бенедикт. И не один: бледное лицо знакомого уже Бурцеву кнехта-служки выглядывало из-за широкой спины вошедшего. С полсекунды длилась немая сцена. Потом…
— О майн Готт! — детина в фартуке с неожиданным для его габаритов проворством шагнул назад, отпихнув кнехта, схватился за дверь.
Захлопнуть ее, задвинуть снаружи засов — и наемный убийца со своими подручными окажется в ловушке. Ближе всех к выходу стоял «эллин»-кондотьер. Он-то и бросился в атаку.
Не успел.
Дверь захлопнулась.
И тут же распахнулась вновь. Грузное тело заплечных дел мастера ввалилось в темницу и упало на трупы эсэсовцев. В широкой спине палача торчал короткий меч кнехта. Сам же он — по-прежнему бледный и нервно улыбающийся — снова стоял на пороге. Махал руками, шептал:
— Шнель! Шнель!
Бурцев хмыкнул. Ну, дела! Тут, блин, оказывается, заговорщик на заговорщике сидит и заговорщиком же погоняет.
— Откуда взялся этот громила в фартуке? — зашипел «эллин» на тевтонского служку. — Ты, что ли, привел?!
Кнехт испуганно замотал головой.
— Хэр хэнкер[29] пришел с отцом Бенедиктом. Ждал за дверью. Услышал крик. Захотел посмотреть. Я просил не беспокоить отца Бенедикта. Он не слушал. Сказал, чтоб я бежал за подмогой, а сам открыл дверь…
— Хватит болтать, — оборвал Джезмонд сбивчивый лепет немца. — Вон теми лучше займись.
Брави указывал кнехту на колодников.
Так, значит, да? Бурцев невесело усмехнулся. Все правильно: профи не должны оставлять случайных свидетелей. На то они и профи.
Кнехт вырвал меч из спины убитого. И, не пряча окровавленной стали, торопливо засеменил к пленникам. Первым на его пути был Бурцев.
Клинок, царапая колодку, коснулся шеи. Мазанул чем-то липким по коже. Кровь. Пока чужая…
Бурцев сжал зубы, зажмурил глаза.
Что ж, так тоже можно освобождать из колодок — снимая голову с плеч.
Глава 27
А кнехт отчего-то замешкался. Пыхтел, скрежетал металлом о металл.
Бурцев приоткрыл глаза. О, как! Орденский служка-то вовсе и не собирался убивать пленника. Меч торчал в глубоком пазу колодки, а служка вставлял ключ в замок деревянного ошейника.
Вставил. Повернул…
Замок лязгнул. Открылся.
А вот теперь пришла очередь меча. Одно движение — и две посаженные на клинья, разбухшие от влаги колодочные половины развалились, отделяясь друг от друга. Звякнули цепью, грохнули об пол.
Плечам стало легко. Натертой шее — свободно. Ту же операцию кнехт повторил и с ножными колодками. Молча отошел к следующему пленнику — к Освальду. Пухленький человечек действовал быстро и уверено. С тюремным инструментом он обращаться умел.
Бурцев поднялся на ноги, потянулся, разминая затекшие кости, глянул исподлобья на одноглазого спасителя. Брави улыбался. То ли насмешливо, то ли дружелюбно — так сразу и не разберешь.
— Благодарю, — буркнул Бурцев. — Но позволь один вопрос. Зачем ты убил Бенедикта?
— За убийство Бенедикта мне хорошо заплатили, — киллер оскалился еще шире. — Поэтому я его убил.
Понятно… В самом деле — глупый вопрос. Можно было и не спрашивать…
— А мы? Зачем тебе понадобились мы?
— Ровно столько же мне заплатят за вашу свободу. Поэтому я вас освобождаю.
Хм…
— И кто платит?
— Человек, который очень опасается Бенедикта и Хранителей Гроба и который очень хочет побеседовать с вами.
— Что за человек?
— Узнаешь позже. Сейчас у меня нет времени для объяснений. О фретта! (я спешу (итальянск.))
Бурцев вспылил. Да за кого его тут держат? За игрушку в чьих-то интригах? Нет, так дело не пойдет! Следовало с самого начала расставить все точки над «i».
— Слышь, ты, как там тебя, Джеймс Бонд…
Джезмонд посмотрел на него с нескрываемым интересом. С испугом даже.
— Откуда тебе известно? — киллер перешел на шепот.
— Что? — опешил Бурцев.
— Ты почти угадал мое прозвище.
— Какое прозвище? — он положительно ничего не понимал.
— В Британии меня называли Банд… Джеймс-Банд… Что значит Джеймс-банда. В драке я один стоил целой банды.
Это было сказано не без гордости. И так вполне могло быть на самом деле, но… Банд? Джеймс Банд?!
— О, мамма миа! — выдохнул Бурцев.
Вот так совпаденьице! Он не знал, плакать ему или смеяться. Этот итальянский брави с пиратской повязкой на лице, с кликухой, созвучной имени киношного супермена, и с безупречным немецким не лез ни в какие ворота.
— Мамма миа? — Джезмонд — Джемс Банд еще выше приподнял бровь. — Ты говоришь по-итальянски?
— Нет, мать твою!
Бурцев выругался. Загнул от души — по-русски. Все равно ведь трехэтажный мат тут никто не поймет. Ошибся… Брави понял. Заметил невозмутимо. Тоже на русском. На древнерусском:
— Я так и думал, что ты русич.
Определенно, сюрприз здесь следовал за сюрпризом!
— Да, елки-палки! Я-то русич, но ты?! Неужели… тоже?!
— Вообще-то, я англичанин…
— Хм, что ж, я рад знакомству, сэр Джеймс Банд.
— Я не сэр, — мотнул головой одноглазый. — Я не из знатной семьи и зарабатываю на хлеб тем, чем брезгуют заниматься благородные господа.
— Ну и занимался бы в своей Англии, — хмыкнул Бурцев. — Сюда-то тебя как занесло?
— В Британии у меня слишком много влиятельных врагов, жаждущих моей смерти. Сам понимаешь — работа такая.
Бурцев кивнул. Он понимал. Профессия наемного убийцы, действительно, не располагает к завязыванию дружественных отношений.
— Мне пришлось покинуть родину. Выполнял заказы за границей. Довелось побывать и убийцей, и телохранителем. Долго скитался по Франции, Германии, Польше, Италии…
— Но язык?! Русский язык?!
В самом деле, а как же великий и могучий?
— Во время своих странствий я побывал и на Руси. Пришлось наблюдать за одним князем. Недолго, правда. Но язык руссов я все же выучил. Учитель мой — православный монах-расстрига, принявший католичество — ругался, кстати, почти так же скверно как ты.
— Погоди, а о каком князе-то идет речь? — насторожился Бурцев.
— Об Александре Новгородском.
— Ах ты, гад! — вспылил Гаврила.
С тех пор, как они заговорили по-русски, высвобожденный из колодок Алексич внимательно прислушивался к беседе. Теперь вот не усидел — полез в драку. Пудовый кулачище новгородца чуть-чуть не дотянулся до физиономии брави. А дотянулся бы — так, точно, быть бы одноглазому безглазым.
Джеймс вовремя отступил. В руке брави блеснул нож.
— Тебе не терпится испытать остроту моего кольтэлло?[30] — невозмутимо осведомился наемный убийца.
— Гаврила, спокойно! — Бурцев поспешил встать между разъяренным богатырем и бесстрастным брави. — Все уже в прошлом. А ты, Джеймс, тоже, будь любезен, убери-ка эту свою хреновину… «коль в тело» или как там она называется?
— Кто нанял тебя шпионить за князем Александром Ярославичем? — никак не унимался новгородец. — Бояре-изменники? Купцы? Ливонцы? Зачем? И сколько тебе заплатили, иуда?
Вместо ответа — надменная усмешка:
— Я не желаю разговаривать с тобой, русич.
Было ясно — брави сам с трудом сдерживает гнев и вряд ли удовлетворит сейчас навязчивое любопытство новгородского сотника.
— Да я! — совсем взбеленился Гаврила. — Да тебя!..
К ним уже спешили встревоженные венецианцы.
— Хватит, сказал! — рыкнул Бурцев. — Уймись, Алексич! Это приказ!