Здись, не вынимая из карманов сжатые в кулак руки, со злостью глядел на Твардовского и чувствовал, что к горлу у него, затрудняя дыхание, подкатывается клубок гнева. Кто знает, что произошло бы через минуту, если бы не раздались тонюсенькие всхлипывания самого младшего из Рыцарей Серебряного Щита.
— Что с тобой? Ты чего плачешь?
— Я хотел бы попросить тебя, Здись, — Андрейка с трудом владел своим голосом, — попросить, чтобы ты позволил мне… съесть одну… только одну ложечку этого супа. Никто даже и не заметит… — слезинка, выкатившаяся у него из левого глаза, со звоном упала в пустой котелок, а слезинку из правого глаза он успел слизнуть языком.
«Чужого брать нельзя, — размышлял Здись. — Однако, по правде говоря, этот чародей вылакает один целую кастрюлю, а потом все шишки всё равно свалятся на нас. Пусть уж, что ли, мы все поедим…» У него громко забурчало в пустом животе, и Здись почувствовал вдруг такую слабость, что, не говоря больше ни слова, только утвердительно кивнул головой и отвернулся.
Кристя толкнула Данку в бок, а та спросила:
— Нам тоже можно?
— Угу… — буркнул Здись.
Он слышал, как поспешно наливают они себе суп, постукивая ложками. «Глупый, — подумал он. — Не надо было артачиться. А теперь вот ты один только и останешься голодным…»
В эту минуту Здись почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо. Он быстро обернулся. Данка протягивала ему котелок, а Кристя — ложку.
Здись почувствовал растерянность, он заколебался, тяжело вздохнул, но не нашёл в себе сил отказаться. Первую ложку горячего супа он проглотил вместе с солёной слезой, однако у следующих ложек был вкус только гороха и мяса. Здись чувствовал, как с каждым новым глотком к нему возвращаются силы и бодрость. Вот поедят они немного и тут же отправятся дальше. До дома уже недалеко. Если Сорока снова поведёт их, то они будут у цели через какой-нибудь час…
Здись осмотрелся: за молодыми сосенками виднеются крыши палаток, но Сороки не видно нигде. Начал прислушиваться: не застрекочет ли где-нибудь… Тишина. Только позвякивают ложки да со стороны озера долетает какой-то гомон.
Твардовский встал, подошёл к плите.
— Попробуем, вкусна ли эта свиная грудиночка…
Здись в один прыжок подскочил к нему, схватил чернокнижника за руку.
— Прошу вас — ни с места!
— Почему? Ты и сам ведь ел, ваша милость…
— С голоду.
— И я с голоду.
— Достаточно с нас супа.
— Отпусти рукав, ваша милость, — дёрнулся Твардовский. — Мне недостаточно…
— Достаточно!!
— Нет!!
Они пристально смотрели друг другу в глаза.
— С голоду иногда можно, — Здись сдержал свой гнев. — Но чтобы у чужих людей всё слопать — это уже свинство…
— Пусти, ваша милость! А то не сдержусь. Никто тут мне не волен приказывать. Прочь!
Они отскочили друг от друга. Чернокнижник схватился за рукоять сабли, Здись — за рогатку.
— Левой, левой! — неожиданно совсем близко, где-то возле ворот, услышали они зычный голос, шум шагов и команду: — Отряд, стой! Все — за котелками и бегом на кухню!.. Разойдись!..
Раздался весёлый гомон, смех, шутки.
— Ну и здорово сегодня было! Мы притаились в «секрете», а они идут, ничего не видят…
— Как это? А кто же подошёл к вам с тыла, как к слепым котятам?
— Если бы не я, то вы бы…
— Не хвастайся, кухарь-глухарь! Беги первый, готовь свои горшки-кастрюли…
— Что у тебя сегодня?
— Гороховый суп и свиная грудинка на второе.
— А добавка будет? Может, у тебя уже какие-нибудь звери всё съели…
— Помчался к нам навстречу, вместо того чтобы сторожить кухню…
— По-твоему, я должен был сидеть в тылу, как настоящий обозник…
— Пошли быстрее, я проголодался, как волк зимой.
Позвякивая котелками, они, словно гудящий рой, двинулись к лесной столовке.
— Ребята! Там кто-то есть! — воскликнул вдруг повар, шедший впереди. — Я получил шишкой в ухо.
Все подбежали к нему и остановились как вкопанные. Вход на кухню, окружённую с трёх сторон густым сосняком, преграждала баррикада из перевёрнутых столов. И, будто знамя, над баррикадой развевалась красная ленточка, привязанная к пруту.
— Кто туда забрался? — воскликнул повар и в ту же секунду отскочил назад, потому что в него снова угодила большая еловая шишка.
— Вперёд, ребята! Это какие-то грабители!
— Надо прогнать шалопаев!
Пионеры двинулись к баррикаде, но их остановил громкий и грозный окрик:
— Ни шагу, ваши милости, а то поплатитесь головой. Ни один живым отсюда не вернётся!..
Наступающие попятились, не столько перепуганные, сколько поражённые. Кто-то предложил обойти кухню с тыла, через заросли, однако из молодого сосняка до них донеслись дикий волчий вой и гневное ворчание. Пионеры отступили ещё на несколько шагов.
— Вот так номер! Что это за типы там засели?
— Всегда так случается, когда лагерь остаётся без охраны.
— Если бы я вовремя не бросился к вам на выручку, то было бы уже поздно, — возмутился повар. — Слышали? Они головы хотят нам поснимать.
— Что делать? Стоять на месте, как сейчас стоим?
— Друзья! Что тут толковать? Мы имеем дело с явно выраженной агрессией. На нашей независимой территории находятся посторонние элементы. За оружие — и вперёд! Возьмём кухню приступом!
— Ура! Возьмём! Мы не из заячьей породы!
Все, кому попались под руку, схватили еловые шишки и бросились на штурм баррикады. Над досками поваленных столов, словно щиты, появились крышки от кастрюль. Засвистели, рассекая воздух, шишки, с ворчанием полетели камни, пущенные из рогатки, в воздух взвились куски дёрна, засыпая сухим песком глаза атакующих.
Не выдержав столь решительного ответного огня, шеренги идущих на штурм дрогнули, сломались, пионеры разбежались по сторонам и спрятались за стволами деревьев. Охали «раненые», шла ленивая перестрелка с невидимыми защитниками баррикады.
— Что здесь происходит? — обеспокоенный шумом и криками, прибежал вожатый отряда. — С кем вы сражаетесь? Все живо ко мне!
Пионеры отошли за пределы досягаемости шишечного выстрела и, перебивая один другого, начали объяснять вожатому: какие-то паскудные агрессоры завладели кухней.
— С кем вы сражаетесь? — спокойно повторил свой вопрос вожатый.
Но никто не мог дать на него вразумительного ответа.
— Ну, видите, ребята! Затеять войну — не хитрость. Всегда надо взвесить сперва, с кем воевать и нельзя ли решить спорные вопросы мирным путём. Я пойду выясню ситуацию. Двое будут сопровождать меня, а остальным стоять на месте!
Здись, наблюдавший за полем боя через щёлку в досках стола, с удивлением обнаружил, что в сторону баррикады спокойно идут трое пионеров. Один барабанил пальцами в пустой котелок, другой нёс на палочке почти белый носовой платок, а тот, что шёл посредине, самый высокий, дружески махал рукой.
— Парламентёры, — шепнул Твардовский.
— Пальнём по ним?
— Что ты говоришь, ваша милость! Нельзя. Международные правила не позволяют. Они идут на переговоры, будут договариваться с нами…
Тройка парламентёров остановилась в пятнадцати шагах от кухни, и тот, что шёл посредине, самый высокий, крикнул;
— Мы прибыли к вам с миссией мира. Выходите на переговоры!..
По ту сторону баррикады послышался шёпот: началось совещание военного совета.
— Нет, пусть лучше Здись останется, — советовала Данка.
— Надо идти, — настаивал Твардовский.
— А если его изобьют? — спросила Кристя.
— Даже дикие народы — и те уважают белый флаг. Может быть, они разрешат нам отступить на почётных условиях?
— Однако где взять белый флаг?
Миссия от пионеров снова нетерпеливо забарабанила в котелок.
— Эй, выйдете вы или нет?
— Сейчас! — крикнул Андрейка. — Ищем чистый носовой платок.
— Можете выходить и без платка, — сказал вожатый. Девочки торжественно застучали крышками от кастрюлек, а Здись перелез через столы и грозно сказал:
— Если вы не станете нас бить, мы уйдём восвояси.
— А почему мы должны вас бить?
— Потому что мы — враги.
— Почему — враги?
— Потому что мы съели у вас суп. Мы были голодны.
— Гм, — вожатый на минуту задумался. — И очень вы были голодны?
— Очень, с самого утра.
— И съели весь гороховый суп?
— Нет, не весь. Но порядочно.
— Сколько же вас человек?
— Трое, и две девочки. И пёс.
— И пёс ел из котелка?
— Нет.
— Теперь вы наелись?
— Наелись, — неуверенно сказал Здись и добавил: — Почти наелись, потому что мы не пробовали грудинку. Вы отпустите нас?
Пионеры посовещались, и вожатый сказал:
— Нет, не отпустим.
— Ну что же, тогда будем сражаться дальше, — вздохнул Здись.
— Не отпустим вас одних, потому что уже поздно. Требуем, уважаемые враги, чтобы вы съели с нами грудинку, а уж потом мы проводим вас туда, где вы живёте. Согласны?
— И вы не будете нас ни бить, ни щипать?
— Нет.
— И пса не тронете?
— Дадим ему костей.
— Ну, тогда согласны…
Руководители государств, ещё минуту назад объятых враждой, подошли друг к другу и, как пишется иногда в газетах, «завершив переговоры, протекавшие в дружеской, сердечной атмосфере, обменялись крепким братским рукопожатием».
Не буду описывать вам, читатели, того, что происходило потом. Никто не был бы в состоянии записать и передать сотни разговоров и бесед, ведущихся одновременно, прерываемых на полуслове то смехом, то вопросами, то остротами. Когда люди задумаются на минуту, поразмыслят и вдруг поймут, что те, кого до сих пор они считали врагами, на самом деле очень симпатичные ребята, товарищи, тогда становится на душе как-то особенно хорошо, весело, тепло. И все начинают говорить наперебой. Это очень приятно — быть разумным и благородным человеком. Гораздо приятнее, чем вести войну, и даже — чем победить, водрузив на развалинах дымящейся баррикады своё боевое знамя…
Правда, среди пионеров было несколько таких, которые ворчали, что им мало супа, потому что «непрошеные гости заглянули в кастрюлю». Однако когда вожатый попросил поднять руку тех, кто никогда не ел втихаря у мамы варенье и не сорвал ни одного яблока в чужом саду, то они, эти ворчуны, сперва умолкли, а потом начали угощать девочек конфетами, извлечёнными со дна рюкзаков.