Ведун посторонился, уловил безумство взгляда новгородского князя и прошептал ему вслед:
- Идёть, словно леший, а душа горить, яко огонь! Совы… правду, ведаю, глаголили…
Вадим убежал, не слыша Ведунова пророчества, а кудесник неторопливо переступил порог Гостомысловой светлицы.
- Доброго тебе духа, новгородский владыка! - старческим голосом произнёс он и поклонился главе объединённых словен.
- А-а! - хрипло протянул новгородский посадник, тяжело разгибая спину и поднимаясь навстречу кудеснику. - Ведун, глашатай судьбы, идёт! - с грустной улыбкой поприветствовал он волхва и с трудом договорил: - А я только что хотел послать за тобой. Учуял ты мой зов. - Пряча усталость и превозмогая боль, всё ещё державшуюся в груди, Гостомысл подошёл к старцу и печально проговорил: - Что молвишь, мой мудрый советник?
Он обнял старика и усадил рядом на широкую беседу за стол.
- Цежи отведаешь? Али киселька гречишного? - Гостомысл подвинул Ведуну два глиняных блюда. Старик поклонился благодарно, осторожно взял в руки блюдо с гречишным киселём, отпил немного и проницательно оглядел посадника.
- Что-то ты не бойкой нонче, - нерешительно произнёс кудесник, но Гостомысл махнул рукой.
- Бывает! Поведай лучше, с чем пришёл, - попросил посадник и подсел поближе к Ведуну. - Сказывай, о чём душа болит!
- Поведаю тебе совиную бойню, - неторопливо проговорил волхв и отпил ещё немного киселя.
- Что-о? - недоверчиво протянул Гостомысл и уставился на Ведуна. - Ты молви суть, а не… совиную бойню, - заторопил он его, поглаживая правой рукой грудь.
- Не гори, яко шарлахе! - предупредительно остановил старик посадника, настороженно наблюдая за беспокойными его руками.
Гостомысл, морщась от скованности в груди, засмеялся.
- Сколь красных красок ты ведаешь! - удивлённо воскликнул он. - И со всякими меня равняешь! - снисходительно заметил посадник.
- А ты зришь себе, коли злобою кипишь? - терпеливо спросил Ведун, шутливо ткнув пальцем в лоб посадника.
- Нет, - ответил Гостомысл и смеяться перестал.
- Коли злобою мучишься, толи яко алый маки бывают, - проговорил Ведун и испытующе глянул на посадника: - Сказывать ли о совиной-то бойне? Али всё сам учуял? - тихо спросил он.
- Почти, - грустно начал посадник, - сам всё учуял, но твою лесную весть не ведаю. Сказывай о совах! Николи они вроде и не дрались меж собой. Когда сие было?
- Этой ночью, - ответил старец, снова вглядываясь в обеспокоенное лицо посадника.
- Это… намёк на… близкие события? - быстро спросил явно испуганный Гостомысл. - Ныне полнолуние, - рассеянно произнёс он и со страхом поглядел старцу в его ещё удивительно голубые глаза.
- Да, - ответил Ведун, не привыкший скрывать свои приметы от новгородского владыки.
- Тогда сказывай скорее, - живо потребовал тихим голосом посадник.
- Давно я этого не видел, - дивясь, начал старец, а Гостомысл уселся поудобнее и приготовился слушать.
- К ночи все твари лесные уснули, и нигде не было ни шороху, ни писку, - как дивную сказку, сказывал Ведун своим тихим, заговорщическим голосом недавнюю лесную быль. - Я оглядел небеса и не нашёл ни облачка; а луна, яко Лель, блисташе, - заворожённо воскликнул он. - Вдруг слышу: летит и крылами близко-близко машет, я аж согнулся от страху, - сознался, улыбнувшись, старец, посмотрев на сосредоточенное лицо посадника, и, передохнув, таинственно продолжил: - Перелетела чрез меня одна сова, села на молодую сосну и ждёт. Немного погодя летит другая и прямо на первую, в лоб! Я аж ойкнул! Давно ведаю, что совы к дому прилетают ко смерти, а к чему совы бьются, боюсь и думу думать, - горько признался мудрец и оглядел согнувшегося посадника.
Гостомысл нахмурил лоб и призадумался.
- Ну, и все? - удивился он.
- Нет, не все, - мягко возразил мудрец. Он, казалось, думал: продолжить или нет - и, решившись, тихо добавил: - Яко зло бились две совы и молча! Прилетела третья тогда, когда вторая заклевала первую. И опять без писка, без карканья, молча, клювами друг друга, с остервенением стуча то в лоб, то в глаз, я аж затаил дыханье…
- Ну, и кто кого? - нетерпеливо спросил посадник, глянув из-под лохматых бровей на кудесника.
- Опять победила вторая, заклевала третью, но не до смерти, и та улетела, яко калека, ко себе во гнездо, - со вздохом закончил Ведун, не отрывая взгляда от посадника.
- Любопытно, - пробурчал Гостомысл. - А другие птахи вели себя спокойно? - хмуро спросил он, понемногу разгибая затёкшую спину.
- Да, - ответил Ведун, чуть призадумавшись.
- И никто не вступился за калеку?
- Никто, - подтвердил кудесник.
- А как повела себя победительница? - живо спросил Гостомысл, выпрямившись, и уже спокойно опустил на колени руки.
- Сначала молчала, а потом замахала крылами, но не улетела, а яко запричитала сама на себя и яко избивала сама себя за гнусное злодеяние, медленно и как невиданное чудо поведал старец посаднику.
- Да ну?! - не поверил Гостомысл и вгляделся в лицо кудесника.
- Так всё и было, мой послушниче, - улыбнулся Ведун и погладил посадника по плечу.
Гостомысл встал, прошёлся вдоль светлицы, потеребил свою бороду и отвёл глаза от кудесника.
- А что сын твой, Рюрик? - тихо спросил вдруг Ведун, не боясь разгневать посадника столь дерзким вопросом.
- Сын яко сын, - тяжело вздохнув, тихо проговорил Гостомысл, нисколько не смутившись. - Он даже не ведает, кто его отец, - с горечью молвил посадник и медленно подошёл к очагу. Он взял щипцы и перевернул в очаге потухшее полено. Затем бросил щипцы, отошёл от истопки и жёстко, самому себе, изрёк: - Ему и в голову дума не идёт, почто позвали именно его, а не другого. Сие значить: воспитал сына Рюрика не я, - горько сознался Гостомысл. - И не ведаю я, как быть дале, - вдруг беспомощно добавил посадник и повернулся к волхву.
Ведун вгляделся в горестное лицо Гостомысла и тихо посоветовал:
- Оставляй и дале его без ведома.
Гостомысл вздрогнул и ринулся было к старику, но остановился.
- Сын сам должен пробивати версты по своей зрелости, - осторожно проговорил Ведун, наблюдая за посадником. - Я чую, Рюрику… и не надо знать, кто его отец, - убедительно добавил он. - Хуже будет, ежели твои бояре прознают о первом сыне твоём.
Гостомысл опять вздрогнул.
- Да уж сохрани, Святовит, от такой напасти! - глухо воскликнул он. Один ты ведаешь, что значит для меня Рюрик! - порывисто вдруг прошептал посадник и схватил Ведуна за плечи. - Ни жена, ни дети не ведают о нём ничего… Сколь потребовалось лисьей ловкости, чтобы изгнать викингов, творить кровную месть и заставить больших бояр искать нового правителя в его лице! - быстро говорил Гостомысл, тяжело дыша. Он чувствовал, что вот-вот зарыдает, но не остановился, не смолчал, а со слезами на глазах пробормотал: - Никто… Никто ничего не ведает!.. А теперь Вадим… Вадим точит меч на него… Что делать, Ведун? Что?! - с ужасом спрашивал Гостомысл, глотая солёные слезы и ища ответ на мучительный вопрос скорее у себя самого, чем у Ведуна.
Но тот встал, обнял Гостомысла, переждал, когда тот успокоится, и как-то задумчиво проговорил:
- Совы… чую… совы раскрыли нынче истину. Гостомысл вперил глаза в кудесника и жадно слушал его.
- Я разгадал… тайный смысл этого предсказания, - гладя посадника по руке, прошептал Ведун. Гостомысл застыл, боясь пошевелиться.
- Рюрик должен победителем быть… Вадим! Да-да, именно он погибнет от зла своего, - убедительно добавил Ведун и протянул обе руки к Гостомыслу. Вот увидишь: совы не врут! - горячо прошептал он в лицо посаднику и обнадёживающе, тихо посоветовал: - И утри свои, яко поздние росы, слезы. Рано ты оплакиваешь его.
Гостомысл с трудом перевёл облегчённый вздох: да, ни разу ещё седобородый вещун не обманывал его. Но как предостеречь Рюрика от возможного нападения. Вадима? Как? И так Полюда явно догадывается обо всем, а может, и уверен. Он же знал мать Рюрика. Знал о тайных, таких редких встречах княгини рарогов-русичей с молодым, удалым купцом-словенином в великом, шумном городе Волине. Всё Полюда знает, но пока молчит верный посол. Пока! "…А надолго ли хватит терпения у умного советника", - терзался посадник и вдруг вспомнил, как свыше тридцати лет назад этот же старец, этот же Ведун, тогда ещё и вовсе не седовласый, предсказал ему: "…Э-э, молодец, умыкнеши ты младую инакожительницу великаго рода, и поча она от тебя сына, якого ты поведаешь лишь тридцати лет от роду и дашь ему версты судьбы своей и земли родной тоже…"
Ведун разгадал причину улыбки, скользнувшей по губам Гостомысла, и, ничего не сказав, медленно пошёл к порогу светлицы…
ГОСТИ
Прошёл ещё год. Вроде бы ничего особенного за это время и не произошло. Рароги-русичи получают исправно гривны за службу; когда надо - воюют противу кочевников, болгар, буртасов, иногда и мадьяр, но чаще противу норманнов. Отвоёванное себе, как и полагается, оставляют, а по тёплому лету торговать едут, купцами на время становятся. А нагрянет враг - тут же на коня, меч в руки или секиру добрую - и снова в бой!
Нынешняя весна выдалась в Ладожье вроде спокойной. Славяне землю вспахали, дружинники Рюрика, как и прежде, подсобляли, как могли. Заржавели и, кажись, поистёрлись крючья в бойницах Ладожской крепости. Князь приказал снять их со стен, отколоть крепёжную часть и сжечь, чтобы никто не видел, сколь в ней бойцовской хитрости заложено, а металлическую часть повелел отнести к старейшине городской общины и спросить, не нужна ли где будет.
Старейшина подивился, осторожно покрутил круторогий крюк и дал указание на земле его испробовать: можа, глубже пахать будет вместо орала? И опробовали: железный крюк брал глубже только рыхлую почву, лёгок он был для славянской земли. А когда поверх крюка догадались привязать огромный камень и проволочь их вместе по земле, вот тогда крюк действительно взял глубже. Вот тогда охам и ахам не было конца. Всё селение вышло глядеть на дивную пахоту. Необычный плуг был тяжёл, но резал землю легко, обнажая мощный серый пласт. И хотя труд был радостен, был он всё-таки и очень тяжёл, потому и меняли славяне и рароги друг друга чаще.