Нет никакого смысла реветь. Это что, новая традиция?
Каждый день рыдать у чертова ущелья?!
А что ты еще можешь сделать?
— Подумать! Подумать и найти выход.
Она снова говорила сама с собой, даже не замечая этого. Журчание ручья возбуждало жажду. Но еще больше, чем пить, Марте хотелось есть.
Она убеждала себя, что вода в ручье непригодна для человека, соглашалась с собой, но уже в следующую секунду представляла, как спускается по склону и набирает воду в бутылку.
Ей казалось, что после того, как она это сделает, жизнь мгновенно улучшится. Никаких других мыслей в голову не приходило, обдумать свое положение, не говоря уже о плане действий, у Марты не получалось.
— Я не умру от глотка воды.
Доподлинно это неизвестно.
К полудню жара усилилась. Хватаясь за кустарники, Марта начала спуск к воде.
Она исцарапала руки, несколько раз упала, вырвав кусты с корнем, но все это потеряло значение, когда она опустилась на колени перед ручьем.
Вода.
Марта сняла рубашку, обвязала ее край вокруг горлышка бутылки и с помощью такого нехитрого фильтра набрала воды.
И тут же выпила почти всю бутылку.
Никогда, ни разу в жизни у воды не было такого свежего обжигающего вкуса.
Марта заново наполнила бутылку, умылась и вымыла руки.
В этот момент она поняла, что на противоположном склоне кто-то есть.
Марта не услышала звук, не почувствовала запах, она не могла объяснить, почему замерла и почему напряглись все ее мышцы, — какой-то древний, затоптанный разумом камертон вдруг сработал в ней.
Рассудок потрясенно заткнулся, а тело доверилось — без вопросов, без сомнений.
Марта легла на живот, зарылась лицом в вязкий, пахнущий гнилью ил и накрыла руками голову.
Она не двигалась, не думала, единственное, что она могла, — это слушать, и она слышала треск веток под чьим-то огромным, тяжелым телом, она слышала вздохи и всхрапы, глухое рычание, грохот потревоженных камней, летевших с противоположного склона.
Марта не могла сказать, сколько так лежала, вжавшись лицом в ил, в насквозь промокших джинсах, но в какой-то момент она поняла, что тот, кто был по другую сторону ручья, ушел.
Она подняла голову, с трудом встала на колени.
Только когда Марта стащила джинсы, чтобы выжать, она поняла, какая ледяная в ручье вода.
Исцарапанные руки саднило, пальцы свело от холода, правое запястье пульсировало, будто под кожей находился часовой механизм. Голые ноги тут же облепили комары. Повизгивая и ругаясь, Марта принялась лихорадочно натягивать джинсы. Когда она наклонилась, чтобы просунуть ногу в штанину, живот скрутило.
На коленях она отползла от ручья, и ее стошнило выпитой водой. Перед глазами проносились шаровые молнии, она боялась, что если попытается встать, то потеряет сознание.
Поэтому несколько минут, выплевывая горькие сгустки желчи, она стояла на коленях и только потом медленно выпрямилась.
Это никуда не годится, Марта.
— Есть вариант получше?
И тогда она снова зарыдала. Сидя рядом с лужей собственной блевотины, у ручья, вокруг которого ходил кто-то огромный (она убеждала себя, что не медведь, а лось), Марта впервые со всей четкостью осознала, что дела ее плохи, очень плохи.
У нее нет воды и еды, а воду из ручья, в чем она только что убедилась, пить нельзя.
Она вошла в лес вчера, за несколько часов до заката, а сейчас солнце миновало зенит, значит, она здесь уже сутки.
Почему ее не ищут?
И что, если… никто и не собирается ее искать?
Слезы бежали по щекам, от соли комариные укусы зачесались совсем уж нестерпимо. И все же слезы принесли облегчение, в голове прояснилось.
Марта встала, снова умылась в ручье и вскарабкалась по склону.
Случай с лосем (с медведем, Марта!) укрепил ее в стремлении находиться на возвышенности.
Проблема заключалась в том, что на возвышенности она была или в низине, ей нужно было двигаться, но куда двигаться, она не знала.
Ручей впадает в большую воду, подумала Марта.
Если я буду двигаться вдоль ручья, рано или поздно я выйду к реке и там встречу людей.
Она закинула на плечи рюкзак — правое запястье отозвалось такой резкой болью, что она на секунду потеряла равновесие. Осторожно села на землю и сидела, терпеливо ожидая, чтобы боль, как потревоженная вторжением цепная собака, отбрехалась и убралась обратно в свою будку.
— Но я не могла сломать его, правда?
Почему нет? Лучевые кости самые тонкие в организме человека.
Марта вытянула перед собой обе руки, чтобы сравнить. Правая выглядела раза в полтора толще левой. Это ушиб, подумала она. Просто очень сильный ушиб. Сначала я растянула мышцы, когда поднимала мотоцикл, потом я упала.
Ты с этим все равно ничего не можешь поделать.
— Это правда.
Марта двинулась вдоль ручья. Солнце клонилось к западу.
Идти было сложно, и она двигалась медленно. То и дело приходилось огибать заросли кустов, перелезать через камни, в какой-то момент ручей внезапно расширился, затопив берега, и Марта по щиколотку увязла в мокром песке, смешанном с глиной.
Пришлось снимать кроссовки, вытряхивать комья глины, выжимать носки (одной левой рукой).
Надеть носки снова она не смогла, потому что они были в песке, и Марта закатала джинсы и вошла в ручей, чтобы прополоскать их.
Кроссовки, которые она надела на босу ногу, тут же стали натирать. К тому же никуда не делись голод и жажда. Только после десяти минут мучений в мокрых кроссовках Марта вспомнила, что у нее в рюкзаке есть запасные носки. Обругав себя матом, она надела сухие носки и выбросила мокрые.
Марта решила, что бутылка с водой из ручья в ее рюкзаке на самый крайний случай и она не станет пить эту воду, но при этом отлично понимала, что пройдет еще час, возможно, два — и она опять опустошит бутылку.
В лучшем случае дизентерия, Марта.
— А в худшем?
Ты сама знаешь.
— Может быть, есть какой-то способ?
Подумай, Марта.
Пока солнце не село, надо было просушить обувь.
Она нашла плоский, поросший мхом валун, сняла белые (когда-то белые!) кроссовки и поставила их на солнце.
Огляделась по сторонам. Лес в этом месте отступал от воды, в десятке метров Марта заметила красное пятно на земле. Кровь? Она сделала несколько шагов к зарослям.
Мухомор.
Змеи, Марта!
Не забывая смотреть под ноги, Марта двинулась к мухомору. Если есть ядовитые грибы, значит, рядом растут и съедобные.
Она вспомнила, как собирала грибы с отцом, как он учил ее различать их.
Как после лесных прогулок они возвращались в гостиницу и шли в ресторан, специализировавшийся на русской кухне. Меню отличалось угодливо-крепостным слогом, но уху там варили отменную.
Рот мгновенно наполнился слюной, Марта сглотнула.
Она подняла с земли палку (посох, как у пилигрима) и ступила в заросли. Осторожно раздвигая палкой ветки елей, она надеялась отыскать россыпь лисичек, возможно, пару сыроежек, но лес оказался щедрее к ней.
Прямо под ее ногами, на несколько десятков метров вокруг расстилались черничные угодья.
Позабыв о змеях, позабыв даже о комарах, Марта упала на колени и принялась запихивать в рот ягоды.
Самые сладкие, самые сочные, самые вкусные ягоды в ее жизни.
Пальцы тут же окрасились черным, черный сок стекал по подбородку на рубашку, но Марте было наплевать на это. Ее охватило чистейшее счастье, радость зверя от того, что он умрет не сегодня, потому что сегодня Бог даровал пищу.
Спасибо тебе за чернику, — сказала Марта, подняв голову к елям.
В тот момент, когда она снова обратилась к чернике, сработал камертон.
Она не услышала, не унюхала, она просто почувствовала, что наверху кто-то есть. Кто-то смотрит прямо на нее.
Марта вскочила на ноги. Метрах в пяти над землей раскачивалась еловая ветка.
И тут Марта увидела руку.
Рука была человеческой, но очень большой, загрубевшей, в шрамах и ссадинах, с огромными бурыми когтями вместо ногтей.
В следующую секунду рука исчезла. Марта затряслась.
Она бросилась к валуну, где остались ее кроссовки, она не разбирала дороги и наткнулась на сучок. Это не замедлило ее бегства.
Подхватив свои вещи, она понеслась прочь от черничной поляны, вдоль ручья, вздымая брызги и раскидывая камни. Она бежала, пока в боку не закололо, пока перед глазами опять не запрыгали шаровые молнии.
Ее снова скрутило.
Марта упала на колени, и ее бесконечно долго рвало черно-синей жижей.
Потом она умылась в ручье и поняла, что ведет себя как сумасшедшая.
На ели не было никакой руки, это был обман зрения.
Она истощена — и физически, и психически, рука с когтями — мираж, иллюзия ее сознания. За эти сутки ее надпочечники выделили такое количество адреналина, что мозг не справляется с ним. Марта села на землю и заплакала. Она плакала, вытирая глаза черными от ягод пальцами, пока совсем не обессилела.
Нестерпимо захотелось спать.
Припекавшее предзакатное солнце и тишина дарили иллюзию относительной безопасности.
Но это был обман — такой же, как весь этот лес, как пища, которую даровала рука с когтями.
Марта встала и, хромая, снова пошла в лес.
Заходить далеко она боялась, но, к счастью, в нескольких десятках метров от ручья росли молодые ели. Она наломала веток и устроила себе лежанку под кустом орешника.
Пахло свежей хвоей, бархатистые листья орешника закрывали ее сверху, почти касаясь лица. Марта то проваливалась в сон, то резко, как от толчка, просыпалась.
Она прислушивалась, закрывала лицо ладонями, как в детстве, и смотрела вокруг сквозь розовую решетку пальцев, как будто они могли ее защитить. Никого не было рядом, только шумели под ветром листья и вода в ручье продолжала свое вечное, непрерывное движение.
Оставим бедняжку на пару часов, пусть она отдохнет, и навестим Михаила. Он сидит с опухшей, зашитой в нескольких местах рожей за столом, напротив него — капитан вологодской полиции, и разговор между ними не самый приятный.