Что же это за сраный мир, если все, с кем Марта перекидывается даже парой десятков слов, тут же начинают ее стыдить, обвинять и тыкать носом в ее пусть неблаговидные, но совершенно искренние поступки? Почему все внимание приковано к ней, а другие словно в тени? Почему бы этой девочке не приглядеться, скажем, к Михаилу? Или к отцу Марты? Или к Ире?
— Знаешь что? — спросила Марта вкрадчиво.
— Что? — Девочка подняла на нее глаза.
— Мне жаль, что я тебя спасла из болота. Тебе там было самое место!
С этими словами Марта ловко подхватила с земли свой рюкзак, где оставалось еще достаточно морошки, подняла посох и решительно ступила на ближайшую кочку. Та, как ни странно, не подвела. Раз-раз, два-два, ярость подхлестывала Марту, и вот она уже удалилась от сосновой полянки метров на пятьдесят. Как только ей попалась кочка более-менее устойчивая, она обернулась: девочка сидела под соснами и почесывалась, как пес.
— Так и будешь там сидеть?! — крикнула Марта, стараясь вложить в голос как можно больше насмешки.
— От этой воды все страшно зудит! — пожаловалась девочка.
— Я могу помочь тебе! У меня есть гель-антисептик! Но тебе стоило бы проявить хоть немного уважения к человеку, который тебя спас! — Голос Марты разносился над болотом, тревожа его позорное население.
— Марта, я не проявляла к тебе неуважения, — спокойно ответила девочка, — я всего лишь попросила тебя рассказать свою историю. Поверь мне, — она понизила голос так, что Марта едва ее слышала, — сейчас только это может тебе помочь.
— Почему?
— Марта, — девочка вздохнула, — во всех газетах пишут о твоем исчезновении, тебе удалось привлечь к себе столько внимания, сколько большинству людей и за всю их жизнь не удается. Но людское внимание, Марта, это злая, эгоистическая энергия, которая ищет не правды, а бесконечного развлечения, заполнения воющей пустоты чем-то волнующим, грязным, сомнительным, ведь только это по-настоящему щекочет нервы…
— И что они говорят про меня? — заинтересовалась Марта.
— Сначала они стояли на ушах и убеждали друг друга, что ты — самый настоящий ангел. Представляешь? — Девочка хихикнула. — Ангел, которого сдал в интернат жестокий папаша. Если бы в придорожной канаве просто нашли твое тело, ты бы осталась ангелом навсегда. Но нашли мотоцикл, который ты уронила. Михаил написал на тебя заявление… Ты в курсе, что тебе предъявят обвинение, если ты отсюда выберешься?
Нет, она не в курсе.
— Оказывается, ты воровка, Марта, — девочка ухмылялась, — ты ведь не только мотоцикл сперла, но еще и сарафан. И деньги! У своей соседки Любы Красиловой.
— Какие деньги? — поразилась Марта.
— Люба утверждает, что ты взяла скопленные ею двадцать пять тысяч рублей.
— Чего?! Я ничего у этой суки не брала! И не было у нее никаких денег!
Девочку разговор явно забавлял.
— А сарафан?
— Что сарафан?!
— Сарафан у нее был?
— Мы сто лет назад поменялись, я ей свою юбку отдала! Я не виновата, что она потеряла эту юбку!
— Так ты украла сарафан или нет?
Марта сбавила обороты.
— Украла.
Девочка развела руками:
— Как ты докажешь, что не прихватила вместе с ним двадцать пять тысяч? Как, Марта?
Марта молчала. Девочка снова принялась остервенело чесаться.
— А то, что про тебя пишут в интернете, даже пересказывать стыдно. Но ясно одно, Марта. Они тебя уже почти ненавидят. А в самое ближайшее время они узнают про смерть твоей маленькой сестрички, и тогда…
— Что тогда? — прошептала Марта.
— Тогда, может, и впрямь лучше тут умереть. Тебе не дадут жить.
13
Смартфона у Николая Бурцева не было, компьютера тоже. Но он не пил и потому находился на хорошем счету у продавщицы из ближайшего магазина. Раз в две недели он приходил к ней за сахаром, макаронами и сигаретами, и она рассказывала о поразительных вещах, которые творятся в мире.
То кто-то упадет с небоскреба, неудачно делая селфи, то какие-то пожилые женщины признаются, что их всю жизнь насиловали, а они боялись об этом рассказать, то наша родина вводит куда-то войска, то выводит. Николай обычно относился к рассказам продавщицы с легким недоверием, но слушал с удовольствием.
Вот и сегодня они вышли покурить на солнышко, и он рассчитывал на очередную порцию невероятных сведений, но продавщица была не в настроении говорить.
Ей хотелось расспросить самого Николая.
— Ты, что ль, мотоцикл нашел?
Продавщицу интересовало, видел ли Николай мужчину, хозяина мотоцикла, и каков он собой? И как Николай думает, была у того мужчины запретная страсть к девчонке?
— К какой девчонке?
Поразившись в который раз полному отсутствию у Николая интереса к жизни, продавщица сообщила, что вся страна стоит на ушах! Из интерната в Мытищах сбежала девчонка, звать Марта, дочка известного бандита и извращенца, он ее специально засунул в интернат, чтобы она не мешала ему развратничать.
— А она, видно, в интернате каким-то макаром познакомилась с тем мужиком, которого мотоцикл-то был, — частила продавщица, — может, по интернету, сейчас все по интернету знакомятся. И подговорила ее украсть!
— Украсть?
— Ну, она из окна ночью вылезла, а он на мотоцикле-то подъехал, она к нему прыг, и уехали они!
— Куда уехали? — все никак не врубался Николай.
— Коль, я те че говорю-то?! Сюда они уехали!
— Зачем?
— Да, может, хотели вдвоем жить, вот как ты, в дикой деревне, и хрен бы их кто нашел! Или это он хотел, а она — нет!
— А она что хотела?
Продавщица доверительно понизила голос:
— Коль, ты подумай сам. Ей пятнадцать лет, она вообще красотка! Такая, знаешь, сексуальная, глазищи огромные, грудь, ноги! Нахрена ей этот козел с мотоциклом? Она просто сбежать хотела, понимаешь? Использовала его!
— Как?
— Ну как, Коль? Он ее досюда-то довез, а потом она мотоцикл у него украла. И уехала на нем. Может, с кем еще договорилась, может, ждал ее кто?..
Во всей этой истории продавщицу интересовала исключительно интимная подоплека событий: кто с кем спал, кто кого обманул и насколько все это сочетается с общественными представлениями о добре и зле? Вполне сочетается, с ее точки зрения. Ведь если есть искренние чувства, то все остальное вроде как и неважно уже.
Продавщица надеялась на продолжение истории, ей хотелось, чтобы мужик с мотоциклом выступил по телевизору, чтобы он рассеял ее сомнения, чтобы подтвердил или, напротив, опроверг выстроенные ею версии, чтобы утолил печаль, которая одолевает ее, наблюдающую за буйством чужой жизни от страха жить своей собственной.
Николаю, напротив, не было никакого дела до того, кто кого любил, обманул и обокрал. Стоя рядом с продавщицей, ощущая тяжесть пакета с «рожками», он вдруг понял, что девчонка сейчас в заказнике, что некуда ей было деться с того места, где он нашел мотоцикл.
И что никто не ищет ее.
Николай поспешно распрощался с продавщицей и направился домой.
Дома Сайгон вертелся под ногами, возбужденно подбрехивал, словно догадался, что задумал хозяин, хотя сам хозяин понятия не имел, что задумал. Николай достал банки с тушенкой, смазал ружье, наточил нож, отдраил жестяной котелок, перекосившийся от времени, как долго лежавшая в шкафу шляпа. А когда все это добро было отправлено в зеленый армейский рюкзак, Сайгон вдруг лег и протяжно завыл. Николаю ничего не оставалось, как привести лайку в чувство хорошим пинком.
После чего человек и собака вышли из дома и двинулись в лесной заказник.
Николай Бурцев наконец понял зачем: он хочет найти живую девочку, пусть и чужую.
Тем временем выпустили Михаила.
Кучка журналистов караулила его возле отделения полиции, прибыли даже несколько камер с федеральных каналов. Но никто к нему не бросился, не засыпал вопросами, Михаил даже не знал, снимали ли они его. Капитан вызвал ему такси, Михаил доехал до гостиницы, принял душ, а потом полтора часа читал социальные сети, но не прочел и десятой доли того, что там про него написали.
Он не добрался даже до папки «Личные сообщения» в собственном аккаунте, на котором за всю жизнь выложил лишь две фотографии — себя с Леной и себя с мотоциклом.
В «Личные сообщения» ежеминутно сыпались приветы от незнакомых людей, стремившихся выразить Михаилу поддержку, от давних знакомых, которые, оказывается, все эти годы не забывали о нем, некая Кариша Шу (в ней он опознал свою одноклассницу Карину Шуманову, с которой неудачно попытался переспать на выпускном) отправила ему эмодзи в виде букета роз, который ритмично дергался, чтобы рассыпаться в итоге ворохом сердечек.
Михаила даже приглашали выступить на шоу Александра Гордона.
Он попытался заснуть, но не смог.
Проворочавшись минут сорок, Михаил оделся и спустился в гостиничный бар, где заказал себе котлету пожарскую с пюре и салат столичный. Пока ему несли виски, он обнаружил в телефоне шестьдесят девять не отвеченных вызовов от мамы и тридцать два от Лены. Михаил глотнул виски, и с первого же глотка стало очевидно, что удовольствия ни этот виски, ни этот обед не принесут, но чем еще заняться, он просто не представлял.
После первых мучительных пятидесяти грамм Михаил позвонил Лене.
— Миша! — крикнула она. — Где ты?!
— Я в гостинице. В Вологде, — ответил он.
У Лены на заднем плане что-то стучало и шумело, как будто она говорила, сидя на стиральной машине.
— Как ты?
— Нормально.
— А что… что все-таки случилось? — спросила она.
Михаил несколько секунд молчал, потом сделал солидный глоток, и от Лены это не укрылось.
— Ты пьешь, что ли?
Он оставил этот вопрос без ответа и принялся обстоятельно отвечать на предыдущий.
— Я познакомился с девушкой на трассе, — сказал Михаил, — она просила отвезти ее в Архангельск. И я взял ее. Она, в общем… понравилась мне. Что-то в ней такое было… стремное, но… притягательное.
— Ты спал с ней?
— Да, разумеется. А что еще я мог с ней делать? — Он усмехнулся.