«Ишь, прикидывается обиженным! Небось захотел бы Гостомысл отомстить за убийство Вадима, так все равно бы отрубил ему голову. А то — сбежал в этот, не то Плесков, не то Псков и был таков! Нет, тут явно дело не чистое. Я это еще на совете старейшин заметил…» — бередил свою душу глава полоцкой дружины и иногда выговаривал свои догадки Диру.
Тот хмуро возражал, глядя на разошедшегося предводителя.
— А убийство братьев Рюрика? Это же дело Вадима!
Почему Гостомысл не помешал ему, раз тут кровь родная бродит? доказывал рыжий волох свое. Но Аскольд в ответ раздраженно приказывал ему молчать, раз нет чутья на такие дела. И Дир покорно замолкал…
В целом же весь первый год вторичного поселения волохов в Полоцке прошел в напряженном труде и заботах.
Жители города, видя хлопотливый быт Аскольдовой дружины и помня о своем спасении от мадьяр, перестали чураться варягов и подсобляли им, чем могли. За службу платили вовремя. Показывали даже тайные тропы в близлежащие селения, чтобы легче было дань собирать. И Аскольд был терпелив поначалу, брал дань с племени посильную: по одной кунице с дома. Ну, а где не находилось куницы да горностая, зайцем да лисой обходились… Но брали только по одной шкуре со двора.
Людей не обижали.
Так и прослыл Аскольд в Полоцке храбрым полководцем и некорыстным даныциком. И пошли в его дружину люди из разных селений. Стала расти и крепнуть его дружина…
На другой год неугомонные мадьяры опять нагрянули, и опять Аскольд разбил врага.
Долго гнал он разбойников по безлюдным просторам, добивая выдохшихся и усталых воинов. Отбил обоз вражий, забрал в плен женщин и детей и увел их к себе в Полоцк…
Утомленный, но озабоченный ходил он с Диром вдоль рядов пленных и давал указания, кого куда определить: мужчин — на работы, женщин — по дружинникам, детей… Стоп!
— Вернуть женщин на место! — приказал он вдруг и хмуро объяснил: — Я их еще раз огляжу!
Он встряхнул головой: ему показалось или действительно вон та, высокая, уж больно хороша?
Женщины, закутанные в путаные длинные одежды, выли и причитали на незнакомом наречии.
— Замолчать! — беззлобно, но громко крикнул Аскольд, взмахнул рукой, и мгновенно наступила тишина. — Вот так! — удовлетворенно протянул он, когда все стихли. — Снимите покрывала! Лица, лица откройте! — терпеливо командовал он, показывая руками, как это надо сделать, но женщины не повиновались. Тогда он подал знак дружинникам, и те выполнили его требование.
— Вот так… — удовлетворенно протянул он еще раз, когда наконец увидел ее. «А как же я ее заметил в первый раз?» — удивленно подумал Аскольд. Ведь она была укутана до макушки!.. «А?! Ну-ка?.. Неужели?! Нет, не может быть!.. Она же должна была быть напугана до смерти!» — обескураженно думал волох и ходил кругами возле мадьярки. — «А ведь обо что-то я ошпарился! удивлялся он. — Обо что же?» — Он все смотрел и смотрел на молодую женщину, снявшую с лица чадру. Красавица стояла, потупив взор. Дружинники Аскольда смотрели на нее и молчали, как молчат люди, растерявшиеся перед, открывшимся им чудом.
— Эту отвести ко мне, — тихо приказал наконец Аскольд и шепнул Диру: — Какова? А?
— Хороша! — восторженно ответил Дир.
— Отыщи себе такую же! — милостиво разрешил Аскольд и лениво окинул взором еще несколько лиц. — Во! Вот эту! Смотри! — И волох указал пальцем на миловидную девушку с заплаканными глазами. — Глаза просохнут, нос спадет: это он у нее от слез распух, — и будет красавица под стать моей! — смеясь, заметил он. Девушка судорожно вздрагивала и глотала скатывающиеся по щекам слезы. На мужчин она не смела поднять глаз.
— И ростиком как раз для тебя! — добавил Аскольд, окинув еще раз оценивающим взглядом мадьярку, и подошел к девушке. — Иди сюда, — ласково проговорил он и обнял ее за плечи.
Девушка вздрогнула, вскрикнула и вцепилась в рядом стоявшую пожилую женщину. Та обхватила ее руками и яростно замотала головой. Обе женщины завыли, запричитали.
— Это твоя мать? — догадался Аскольд. — Дир, тебе придется взять их обеих! — улыбаясь, заключил он. Женщины ничего не понимали, но по голосам завоевателей почувствовали, что им можно повыть еще, и заголосили с новой силой.
Дир сморщился и закрыл уши руками.
— Чего я с ними делать-то буду? — буркнул он. Женщины притихли. Метнули вопросительные взгляды друг на друга, на повелителей и снова завыли.
— Молчать! — крикнул на них Аскольд, поняв их хитрость. — Ишь, развылись! Вас не режут и огнем не пытают! Выходите из ряда! — грозно приказал он, а сам спрятал улыбку от их проницательных глаз.
Женщины молча повиновались, низко склонив головы.
— Дир! Веди их скорее в дом! — шутливо скомандовал Аскольд. — Тук! позвал он, обернувшись, сотника-волоха: — Выбирайте себе женщин! — и добавил устало: — Повезло нам нынче на красавиц.
Аскольд уступил место своим сотникам и отошел в сторону. Сотники оглядывали женщин не торопясь, оценивали их достоинства и по одной выводили из ряда пленниц. Затем к выбору приступили десятники Аскольда — и те остались довольными нынешним даром богов.
— Нынче трех быков принести в жертву Перуну! — распорядился Аскольд и, оглядев довольных военачальников, громко объяснил: — Завтра — пир в честь победы над мадьярами!
Все закричали: «Ура! Ого-го» — а Аскольд, вдруг осунувшись, неторопливыми шагами направился к своему дому, бормоча себе под нос: — А коня белогривого так и не поймал…
На пиру не было хмурых или тоскливых лиц. Удалые песни и лихие пляски не давали покоя в эту ночь поло-чанам. Вино лилось рекой и искрилось в кубках. И каждый из пирующих ратников хорошо знал, к какому кубку ему позволительно протянуть руку, дабы не навлечь недовольства более знатного. Но какой бы кубок ни был и кому бы ни попадал в руки, вино мимо рта ни у кого не проливалось. Всем буйным головушкам нужно было потешить душу после праведного боя. Только предводителям не терпелось уйти с пиршества. Дома их ждали пленницы-красавицы. Наконец настал долгожданный час…
Хмельной и довольный собой Аскольд вошел в свою одрину, глянул на пленницу, крепко сжал ее в объятиях и уложил ее, покорную, смешливую, в свою широкую постель… Наутро же, проснувшись, долго смотрел он на спящую красавицу мадьярку, пытаясь понять: зачем же она лицо свое открыла ему, своему поработителю? Она открыла глаза, и нежная улыбка тотчас появилась на пухлых губах ее. Аскольд наклонился над ней и задал тот вопрос, который так мучил его. Она еще шире улыбнулась ему, силясь по интонации его голоса понять то, о чем он говорил.,
— А-а! — досадливо протянул Аскольд и начал тут же обучать ее. Он поцеловал точеный прямой нос и сказал: — Это нос. Повтори!
Мадьярка засмеялась и повторила:
— Нос!
— Молодец! — похвалил ее Аскольд и довольный поцеловал ее в пухлые, яркие губы. — Это губы! — медленно и старательно выговорил он, наблюдая за ее сосредоточенным лицом.
— Гу-бы, — повторила она и снова засмеялась, с интересом ожидая продолжения игры.
Волох поцеловал ее в прекрасный белый высокий лоб и восторженно сказал:
— Это лоб! Повтори!
Мадьярка справилась и с этим заданием, счастливо улыбаясь. Она тоже любовалась черноволосым предводителем варягов-россов, но боялась быть откровенно сметливой с ним. А он взял в ладони ее разгоряченное лицо, посмотрел в ее огромные черные очи и тихо, но властно проговорил:
— Это лицо! Повтори!
Она так же тихо, как он, повторила:
— Ли-цо!
— Молодец! — улыбнувшись, похвалил ее Аскольд и поцеловал в щеку. — Все поняла? — и, указывая на себя пальцем, проговорил: — Я — Ас-кольд!
— Ас-кольд! — с гордостью повторила она и, подтянувшись на руках, быстро и нежно поцеловала его в губы.
Аскольд улыбнулся, но пригрозил ей пальцем.
— Погоди! — ласково прошептал он. — А ты кто? — спросил он, тыча пальцем ей в грудь.
Она поняла вопрос и медленно, по складам произнесла:
— Я — Э-кий-я.
Он вслушался в звуки ее имени и, словно пропев неведомую волшебную мелодию, повторил:
— Экийя! Мадьярка Экийя! Красавица Экийя! Я тебя полюбил, Экийя! — счастливо прошептал Аскольд и крепко обнял ее. — Если ты и дальше будешь такой же смышленой, то, пожалуй, я сделаю тебя своей семьяницей! — медленно проговорил он, целуя и гладя ее длинные волосы и заглядывая в пытливо обращенные на него темные глаза. Одному богу известно как, но Экийя все поняла и жадно приникла губами к губам своего завоевателя.
А два дня спустя после пира Аскольд приказал отправить обоз в Новгород.
— Пусть порадуется дарам князь рарогов, — заявил волох и, глянув на Дира, беззлобно добавил: — Да, может, заодно и здоровье укрепит! — Он хохотнул и хлопнул своего сподвижника по плечу.
Дир нахмурился, почуяв тайный прицел Аскольдовой затеи, но, как всегда, смолчал.
Дары Аскольда
Тяжко призадумался Рюрик, приняв дары от Аскольда. Да, слышал, мадьяров разбил и на годы потушил пожарища от их набегов. Да, слышал, красавицу жену в бою взял себе. Да, слышал, полоцкая земля в своих пределах расширилась, а дружина земли той словно особой пищей вскормлена: бойка, дружна и непобедима. «Все ведаю о непокорном, — хмуро рассуждал Рюрик, вспоминая черноголового волоха. — Все чую… Но куда клонит он? — спрашивал самого себя князь, и сам отвечал себе: — Путь очистил от степняков до самого Днепра. Торговлю ведет оживленную… пока с соседями, а потом… с греками?!»
Рюрик тяжело встал и тут же закашлялся: осиротел он здесь, в Новгороде новом. Осиротел… Разослал людей своих по разным краям земли словенской, растерял боевой дух дружины, бережет покой Волхова и Ильменя, а как дальше жить — не ведает… К покою не привык, а сам задираться не умеет. Защищаться учил его всю жизнь отец… «Защищаться! Вот и защитился. А дале что? Беречь покой? Попробуй убедить в этом здоровых, сильных дружинников! Вон как загорелись у них глаза, когда раздавали им Аскольдовы дары. И каких только мыслей и чувств не разб