Однако изучение всех имеющихся фактов показало, что какая-то часть русов в древности действительно проживала в этом регионе, который имел экономические контакты с Римской империей. Задолго до написания «Сказания о князьях владимирских» и даже до возникновения соперничества с Литвой на севере Польши действительно бытовала традиция, связывавшая эти земли и их прежних правителей если не непосредственно с Августом, то, по крайней мере, с его приемным отцом Юлием Цезарем. Начало свое она вела с эпохи христианизации Поморья. Обобщив описания католических монахов о верованиях жителей польского города Волин, отечественный ученый А. Гильфердинг констатировал: «В Волыне (так у автора. – М. С.) местную святыню составлял знаменитый, необыкновенной величины столб, на котором водружено было копье. Много столетий, верно, простояло оно в Волыне: насквозь проеденное ржавчиной, железо его, по словам Оттонова жития, не могло бы ни на что пригодиться. Волынцы почитали это копье чем-то божественным, говорили, что оно нетленно, что оно их святыня, защита их родины, знамение победы. К сожалению, нам неизвестно его настоящее значение, составляло ли оно какой-нибудь особенный священный памятник или принадлежало одному из богов волынских. Средневековые монахи, вообразив по искаженному названию этого города, Юлин, что он основан был Юлием Цезарем, твердо верили и все единогласно писали, что столб с копьем был памятник, воздвигнутый римскому завоевателю, и что сам Юлий обожался волынцами»[304]. Эту легенду упоминает в XII в. уже Гельмольд, путая, правда, Волин с Волигощем (I, 38). Очевидно, что священное копье первоначально принадлежало какому-то славянскому божеству, образ которого впоследствии был заменен на великого римского завоевателя.
Волинское предание имело свое продолжение. Польская «Великая хроника», написанная в XIII-XIV вв., уже содержит легенду о родстве древних польских князей с римским императором: «Во времена этого Лешка (третьего. – М. С.) Юлий Цезарь, стремясь подчинить славянские царства власти римлян, вторгся во владения лехитов. Вышеупомянутый Лешек, в меру своих сил сопротивляясь ему со своими храбрейшими лехитами, трижды с ним сразился, перебив очень много народа из войска Юлия Цезаря. <…> Юлий Цезарь, находясь в пределах Славонии, выдал за этого Лешка свою сестру [Юлию] и дал ему в качестве приданого землю Баварии. Юлия же по воле своего супруга построила две сильнейшие крепости, одну из которых назвала по имени брата “Юлий”, теперь [она] называется “Любуш”, а другую “Юлин” – теперь “Волин”. Когда она от своего мужа Лешка родила сына и сообщила об этом своему брату Юлию Цезарю, находившемуся в то время в Славонии, тот, обрадовавшись рождению племянника, дал ему имя Помпилиуш»[305]. Волин, упомянутый в легенде польского хрониста, указывает на ту основу, из которой и родилась эта выдуманная история. Для нас эта легенда представляет интерес тем, что Помпилиуш в этой придуманной родословной действительно должен был быть братом, хоть и не родным, римскому императору Августу, и эта подробность является разительной аналогией «римской» генеалогии Рюриковичей.
Следует отметить, что название расположенного на Балтийском море города Волина практически идентично названию области Волыни, входившей в состав Древнерусского государства. Связанное с ней предание приводит автор X в. аль-Масуди: «И вот эти (славяне-язычники. – М. С.) (состоят) из нескольких племен. Итак, к их числу (принадлежит) племя, у которого в древности в начале времен была власть. Их царя (бывало) называли (титулом) мажек (мужек). Это племя называется велиняне (как отмечает А. П. Ковалевский, в данном месте по-арабски написано «вли-на-на», что должно соответствует древнерусскому названию племени – “велинянѣ”. – М. С.), и за этим племенем, бывало, следовали в древности все племена славян, так как главный царь был у них (у этого племени) и все их (славянские) цари повиновались ему (этому царю). Далее, за этим племенем из числа славянских племен следует племя ободритов. Царя их в настоящее время зовут Мстиславич, и племя, которое называются дулебы. Царя их в настоящее время зовут Венцеслав. <…> И племя, называется мильз(ч)ане (П. Шафарик сближал это название с лит. milzinas – “богатырь, великан”. – М. С.). Царя их зовут Ратибор. Далее (идет) племя, которых называют сербин…»[306] После перечисления различных славянских народов и их правителей аль-Масуди делает экскурс в их погребальный обряд, после чего вновь возвращается к интересующей нас теме о существовавшей некогда единой власти у наших далеких предков: «Мы уже раньше сообщили сведения о царе, которому когда-то подчинялись их цари в древнее время: это Мажек (мужек), царь велинян, а это племя – корень из корней славян, который почитается среди их племен, и у него (племени) была старая заслуга у них (славян). Потом распалось согласие между их племенами, исчезла их организация и их племена пришли в упадок… И каждое племя поставило над собой царя в соответствии с тем, что мы сообщили об их царях, вследствие обстоятельств, сообщать о которых было бы (слишком) долго…»[307] Это уникальное предание о существовании у славян «в начале времен» единой верховной власти было рассмотрено мною в исследовании о Дажьбоге. Сравнительно-мифологический анализ показал, что царю волынян Мажеку ближе всего соответствует Ману – первый человек и первый царь в индийской традиции. Поскольку Ману был сыном бога солнца Вивасвата, можно предположить, что и Мажек приходился сыном славянскому Дажьбогу, причем оба правителя являлись основоположниками солнечных династий в своих странах. После начала христианизации и знакомства с античной историей образ отечественного первого царя и властелина мира мог быть заменен у славян образом римского императора, к которому правящий род стал возводить свое происхождение. Следует обратить внимание, что в числе племен, некогда подчинявшихся царю волынян, Масуди называет как ободритов, так и неких мильз(ч)ан, правителя которых звали Ратибор, имя которого напоминает Радбарда – правителя Северной Руси в скандинавских сагах. Поморский Волин, как показывает его название, был как-то связан с первоцарством волынян, первого источника верховной власти в славянской традиции. Когда земли западных славян стали описывать знакомые с античной традицией христианские миссионеры, они не замедлили связать Волин с Юлием Цезарем как завоевателем всего известного мира и фактическим основателем императорской власти в Вечном городе. Однако для славянского политического сознания первоцарство волынян играло ту же роль, что и Римская империя для народов Западной Европы – мирового царства, из которого произошли более поздние государства. С течением времени потомство Мажека неизбежно разрослось и на родство с ним стали претендовать правители различных славянских земель. Сами римляне обожествляли императоров, и в этом качестве они вполне могли замещать как славянских богов, так и происходивших от них правителей. Принятие христианства делало невозможной прямую апелляцию к языческому первоцарству волынян, и прием отождествления его правителя с римским императором оказался весьма удобным, чем не замедлили воспользоваться уже средневековые поляки. Традиция подобного отождествления присутствовала и в отечественной письменности. Древнерусское «Слово и откровение святых апостолов» рассматривало языческих богов как обожествленных правителей Античного мира: «И въ прѣлъсть великоу не внидут мняще Богы. Многы пероуна и хорса дыя, и трояна, и инiи мнози. ибо яко то ч(е) л(ове) ци были сут стрѣишины пероунь въ елинъх. а хорсъ въ Кипрѣ. Троянь бяше црь в римѣ. а друзгiи дроудге»[308].
Посмотрев в свете этого на «римскую» генеалогию Рюриковичей, можно заметить, что «обладающий всей вселенной» Август в этом качестве вполне тождествен Мажеку славянской традиции. Увязывание славянской истории с историей императорского Рима началось еще в западнославянских землях, и в этом отношении «Сказание о князьях владимирских» частично продолжило антично-западнославянскую традицию. Показательно, что топонимические и родовые сказания как поляков, так и русских группировались вокруг Юлия Цезаря и усыновленного им Августа, а не каких-либо других фигур, что указывает на их родство. Хоть автор «Сказания о князьях владимирских» был ничем не ограничен в своей фантазии и ничто ему не мешало вывести происхождение Рюрика напрямую от Августа, он тем не менее включает фигуру Пруса, благодаря которой русские князья оказываются не основной, а боковой ветвью потомства римского императора. Чем была вызвана эта подробность, никак не способствовавшая величию правителей Москвы? Не являлась ли она отголоском того, что в славянской языческой традиции верховная власть принадлежала потомкам Дажьбога по прямой линии, а потомство его брата Радигоста рассматривалось как побочная ветвь?
Несмотря на это, в глазах русских людей XV-XVI вв. основатель великокняжеской династии обладал весьма высоким статусом, едва ли совместимым с ортодоксальным православием. Если в первоначальном варианте, изложенном в «Сказании», Рюрик является потомком Пруса в четвертом колене, то Воскресенская летопись говорит уже о четырнадцати поколениях. Е. В. Пчелов предположил, что автор последнего памятника, изменяя число поколений, конструировал генеалогию основателя русской княжеской династии по образцу генеалогии Иисуса Христа: «Итак всех родов от Авраама до Давида четырнадцать родов; и от Давида до переселения в Вавилон четырнадцать родов; и от переселения в Вавилон до Христа четырнадцать родов» (Мф., 1: 17). С другой стороны, С. Н. Азбелев обратил внимание на то, что и в Иоакимовской летописи от Владимирова отца до Гостомысла, непосредственного предшественника Рюрика, также проходит «14 колен». Понятно, что оба случая были обусловлены влиянием библейской традиции, однако уподобление происхождения основателя династии Рюриковичей или его деда происхождению бога христианской религии невольно проводило параллели между этими смертными и Иисусом Христом, что едва ли приемлемо в рамках монотеистической религии.