Тот факт, что связанная с Рюриком топонимика была зафиксирована в Карелии еще в Средневековье и учитывалась при проведении новгородско-шведской границы 1323 г. не позволяет рассматривать ее как позднюю выдумку. Мы видели, что один поздний источник упоминает о походе Рюрика и Олега на лопь и корелу, а как топонимика Ладоги, так и средневековое деление Новгорода подтверждает весьма раннее подчинение лопи и обложение ее княжеской данью. Интересно отметить, что новгородская берестяная грамота упоминает еще одного Валита примерно в том же самом регионе, где находится и связанная с Рюриком топонимика. При перечислении дани, исчисляемой в тканях, в грамоте № 130 говорится: «У Валита в Кюлолакши 14 локти хѣри»[411]. Данная грамота датируется 1396-1409 гг., а д. Кюлолакша находилась примерно в 25 км к северо-западу от современного г. Приозерска. В грамоте № 248, найденной в слоях 1396-1422 гг., Кюлолакшский и Кирьяжский погосты упоминаются вместе в связи с нападением шведов[412]. С учетом того, что связанная с Рюриком карельская топонимика была письменно зафиксирована за столетие до Смутного времени, в непосредственной близости от нее берестяная грамота самого начала XV в. фиксирует существование какого-то Валита, а самый ранний летописец, в котором упоминается Рюрик в Карелии, заканчивает описание событий 1399 г., логично предположить, что впервые данный сюжет был письменно зафиксирован не в XVII, а как минимум на рубеже XIV-XV вв.
Определяя границы древнего ядра Новгородской волости А. В. Куза считал, что на севере они доходили до Олонца, а первоначальные отношения с водью, ижорой и корелой ограничивались выплатой дани и соглашением о военной помощи и лишь с угрозой немецких, датских и шведских феодалов Новгород непосредственно включает их в свою территориально-административную систему. «Возникает вопрос: когда новгородская дань шагнула дальше Олонца и распространилась на северное побережье Ладожского озера и Карельский перешеек, населенный корелой? Сведения о кореле регулярно начинают появляться на страницах новгородских летописей с 40-х годов XII в. Причем уже в первых известиях (1143 г.) корела выступает как военный союзник Новгорода в походах на расположенную западнее емь»[413]. Однако С. С. Гадзяцкий считал, что Карелия изначально входила в состав основной территории Новгорода. Свой вывод он основывал на следующих соображениях: «Обращаясь к карелам, мы не можем не заметить, что летопись не сохранила каких-либо следов борьбы их с Новгородом; наоборот, большинство упоминаний летописца о карелах связано с их военными выступлениями в качестве соратников новгородцев. Весьма существенно, кроме того, то обстоятельство, что в договорах с князьями при перечислении новгородских волостей ни Корельская, ни Обонежская земля не называется и, следовательно, считались территорией самого Новгородского государства, а не его “волостями”. Позднее, когда в Корельской земле появился город Корела, он считается новгородским “пригородом”, по крайней мере, его так называет летописец. Наконец, с образованием пятин, охвативших собственно Новгородскую территорию и оставивших новгородские колонии за пределами своих границ, Корельская земля и Обонежье составляли северные части Вотской и Обонежской пятин. Все эти соображения заставляют видеть карелов в числе тех племен, которые составили население Новгородского государства при его рождении и объединении земель, которые образовали его первоначальную территорию»[414]. С его мнением был согласен и А. Н. Насонов, отмечавший, что ничего не известно о тех временах, когда корелами не владели славяне. Как показал И. П. Шаскольский, в состав собственной территории Новгородского государства входили не все земли, принадлежавшие племени корела. Деление на погосты охватывало лишь Корельскую землю – Северо-Западное и Северное Приладожье и ближайшие лесные районы, а пространства Северной Карелии были освоены позднее и в собственную территорию Новгородского государства не включались[415]. Рассматривая известие Ипатьевской летописи под 1149 г. о совместном походе новгородцев, псковичей и карел и сопоставляя его с иными летописными известиями, где обычно фигурируют новгородцы, псковичи и ладожане, тот же А. В. Куза пришел к такому выводу: «Почему же корела попала в Ипатьевскую летопись, а ладожане – нет? Противоречие здесь только кажущееся. По-видимому, Ладога и окружающие ее земли в первую очередь и составляли иноязычную часть древнего ядра Новгородского государства. Через нее новгородская дань распространялась на север и северо-восток»[416]. Однако данный факт может говорить и о другом – карелы первоначально подчинялись Ладоге и лишь впоследствии были переподчинены Новгороду. Современные исследователи подчеркивают, что с 1140-х гг. летописи постоянно упоминают корелу как племя, прочно и потому, видимо, давно вошедшее в северорусскую политическую орбиту. Кроме того, контексты первых упоминаний корелы в русских летописях указывают на ее тесную связь с Ладогой. Следует также отметить, что «Сага о Хальвдане» исходит из того, что Кирьялаботнар был подчинен Ладоге и правитель последней назначал туда своего наместника. Более того: «Фрагмент о древних конунгах», созданный между 1180 и 1200 гг., констатирует, что эта территория входила в состав государства Радбарда-Ратибора. Отправившийся на него в поход скандинавский конунг Ивар «привел то войско на восток в Кирьялаботнар и думает сойти с корабля с дружиной; – там начиналось государство конунга Радбарда…»[417]. Таким образом, создатель этой саги исходил из того, что земли корел входили в состав дорюриковой Руси еще в конце VII – начале VIII в. Если это действительно было так, то во время междоусобной войны, предшествовавшей призванию варягов, корелы вполне могли освободиться от зависимости, а действия Рюрика были направлены на восстановление прежних даннических отношений с этим племенем.
В этой связи следует вспоминить и имя его воеводы Валита, сделавшегося нарицательным для карельской племенной верхушки, что свидетельствует о достаточно раннем проникновении волотов в их земли. То, что во главе карел стояли потомки западнославянских волотов, вполне согласуется с тем, что к этому же племени имел отношение и погребенный на Волотовом поле дед Рюрика. Река Ильменйоки, вытекавшая из Рюрикиярви, и расположенное близ него поселение Ильмее, вполне возможно, указывают на связь этого региона с озером Ильмень. Следует обратить внимание и на топоним, упомянутый Ореховецким мирным договором сразу после Янтоярви: «Янтоярви, оттолѣ Торжеярви»[418]. Поскольку последний топоним образован от слов торг, торжище, ср. Торжок, это указывает на весьма раннее славянское присутствие именно в этом месте Карелии. Необходимо отметить, что именно в этом северо-западном регионе Приладожья находился узел водных путей, по которым в Средневековье карелы вели торговлю с Лапландией, выходя по ним как на север Финляндии, Норвегии и Швеции, так и в Белое море (рис. 9). Именно там добывались самые лучшие меха, так ценившиеся на Востоке. И тот факт, что связанная с Рюриком топонимика находится именно в узловой точке этого «великого мехового пути», едва ли может быть случайным совпадением, особенно если учесть, что именно интересами торговли с исламским миром на материальном плане во многом были обусловлены как призвание варяжского князя, так и его деятельность. Поскольку средневековая топонимика данного региона связана не только с первым русским князем, но и с варягами, весьма показательным является вывод современного филолога А. Л. Шилова о полном отсутствии скандинавской топонимии в Карелии[419].
Рис. 9. Составленная Пирьо Уино карта торговых путей средневековых карел. Источник: Pirjo Uino. Ancient Karelia. Archaeological studies. Helsinki, 1997
Утверждение позднего источника о том, что «умре Рюрик в Кореле в войне; тамо и положен бысть в городе Кореле» предполагает существование города Корелы к моменту его смерти, что вызывает сомнение у исследователей. В письменных источниках он впервые упоминается в конце XIII в. в связи со шведской экспансией на восток. В 1293 г. они основывают Выборг, а под 1295 г. новгородская летопись сообщает, что шведский отряд появился в устье Вуоксы и «поставиша свейские немцы город в Короле», который был быстро уничтожен новгородцами. Однако составленная в 1320-1335 гг. шведская хроника Эрика несколько иначе описывает эти события: «Кексгольм (Kekes-holm) был тогда взят христианами (шведами. – М. С.) и уцелел от огня; много язычников было там побито и застрелено в тот самый день, а тех, что взяли в плен, они (шведы. – М. С.) увели в Выборг». Подошедшие русские отряды перебили почти всех шведов во главе с их воеводой. «После этого островом тем владели русские и сильно укрепили его и посадили там мудрых и храбрых мужей, чтобы христиане не приближались к этому месту». Как видим, согласно шведской версии Кексгольм-Корела существовал еще до их появления в этом регионе. A. H. Кирпичников предположил, что это был расположенный на острове временный военный лагерь – пункт сбора ратников и убежище – и, возможно, упоминался в одной неопубликованной записи в писцовой книге Водской пятины 1568 г. По поводу находившегося в устье Вуоксы монастыря Иоанна Предтечи этот источник отмечает: «Да под Иванским же монастырем на усть реки Узервы у городища монастырьская мельница». Археолог обследовал это место в 1972 г., однако культурного слоя там обнаружить не удалось. С одной стороны, и карельский лагерь, и шведский острожок вполне могли не оставить после себя археологически уловимых следов. С другой стороны, вся поверхность участка уже в советское время была сильно испорчена и превращена в свалку мебельной фабрикой