[481] Понятно, что в таких условиях древнерусские князья уже не могли рассматриваться как магические носители гобино, однако древние языческие представления изредко все равно прорывались даже в христианской письменности. Новгородский летописец применяет данный термин к Андрею Боголюбскому, правда уже в переносном значении духовной, а не земной нивы: «И потомъ минуло 11 лѣт, и угобзися святому Андрею нива душевнаа…»[482] Весьма показательна и надпись на царском месте Ивана Грозного, предпоследнего представителя варяжской династии: «Дамъ тебѣ одолѣнiе на врага и дамъ гоби на земли на умноженiе плодовъ земныхъ»[483]. Понятно, что слова эти представляют собой обещание от имени Бога щедро наделить царя сверхъестественной силой увеличивать изобилие внутри государства и побеждать врагов вовне. Поскольку других прямых свидетельств о связи представителей династии Рюриковичей с гобино не встречается, то разрыв между ее основателем, жившим в IX в., и предпоследним ее представителем, жившим в XVI в., может показаться слишком большим, однако у нас есть свидетельства, доказывающие, что комплекс представлений, изложенных в надписи на царском месте Ивана Грозного, является достаточно древним и фиксируется на Руси за несколько веков до правления этого царя. Уже древнерусский текст XIV в. относит обе эти функции к числу божьих даров: «Вся бл(а)гая строенья о(т) б(ог)а подаема бывають. миръ и гобина плодомъ. и врагамъ одолѣнье»[484]. С другой стороны, про новгородского архиепископа Иону современники сообщали: «Бысть же при его святительствѣ миръ со всѣми землями и тишина и гобзованiе плодамъ»[485]. В другом случае изобилие севера Руси рисуется как результат молитв этого деятеля церкви, именуемого в данном фрагменте святым: «И посемъ при животѣ святаго Ионы благоплодны земли бышя, Новгородская и Псковская гобзовати всѣми овощами, молитвами святаго»[486]. Как видим, в данном случае с изобилием-гобино оказывается связан глава не светской, а духовной власти, однако с учетом того, что изначально Рюриковичи совмещали в своем лице оба этих типа власти, это свидетельство опять-таки указывается на изначальный архетип тесно связанного с божественным прародителем носителя гобино. Что касается побед над врагами, то эта черта была, разумеется, присуща князьям, а не представителю духовенства, у которого она заменяется на мир со всеми землями и тишину.
Помимо славянского интересующий нас корень встречается еще в трех индоевропейских языках: гот. gabigs, gabeigs, «богатый», лит. gabein, gabenti, «приносить, добывать», ирл. goba, «кузнец». Поскольку в древних обществах кузнец мыслился создателем богатства и изобилия, очевидно, что германцы, славяне и балты заимствовали понятие «гобино» от кельтов, что подтверждается кельтским влиянием на славянские традиции в области кузнечного дела. Необходимо отметить, что в литовской мифологии присутствует божество богатства Габьяуя или Габьяуис, которого одни историки характеризовали как бога амбаров и овинов, другие – счастья, хлебных злаков и всех помещений, где хранится хлеб. Весьма показательно, что этот бог сопоставлялся с Вулканом[487]. Данное обстоятельство красноречиво свидетельствует о том, что рассматриваемое понятие несло отчетливо выраженный языческий подтекст, а сопоставление его на материале литовской мифологии с античным богом-кузнецом подтверждает предположение о заимствование данного корня восточноевропейскими народами у кельтов. Таким образом, сама используемая Иоакимовской летописью терминология отсылает нас к сфере деятельности славянского бога-кузнеца Сварога, сыном которого считался западнославянский Радигост, бывший, согласно мекленбургским генеалогиям, предком Рюрика и его братьев.
Следы аналогичных представлений нам встречаются и в западнославянской традиции. Наличие у князя функции носителя плодородия мы видим на примере Пржемысла, бывшего, подобно Рюрику, родоначальником династии чешских князей. Послы, отправленные за ним, застали будущего князя пашущим землю. Когда послы сообщили ему о его избрании, Пржемысл воткнул в землю палку, которую держал в руке, и распряг своих волов, которые немедленно исчезли. «А та палка, которая была воткнута Пржемыслом в землю, дала три больших побега; и что еще более удивительно, побеги оказались с листьями и орехами»[488]. Два побега вскоре высохли и упали, а третий сильно разросся ввысь и вширь, символизируя единовластие в среде будущей династии. То, что впоследствии было осмыслено хронистами как указание на будущее княжеского рода, первоначально, надо полагать, наглядно демонстрировало обладание Пржемыслом животворящей силы, под воздействием которой даже воткнутая в землю палка была способна цвести и плодоносить. Рождению основателя Персидской империи Кира предшествовал вещий сон, увиденный его дедом: «Ему приснилось на этот раз, что из чрева его дочери выросла виноградная лоза и эта лоза разрослась затем по всей Азии»[489]. Похожий сон видит и мать Харальда Прекрасноволосого, старавшегося объединить Норвегию. Тот факт, что и в мордовских преданиях пахарь-богатырь Тюштян становится правителем своего народа после того, как воткнутая им в землю сухая палка зазеленела, указывает на весьма древние истоки этого мифологического представления, восходящие, судя по всему, ко времени контактов славян с иранскими и финно-угорскими племенами на Волге в эпоху распада индоевропейской общности.
Пяста, основателя династии польских князей, предания также называют «пахарем». Как отмечают современные исследователи, в образе Пяста отчетливо просматривается образ щедрого правителя[490]. Показательно, что предыстория его избрания включает мотив неузнанного бога, которого не захотел принять богач, но принимает бедняк Пяст, получающий потом в награду возможность досыта кормить людей. В записанном уже в христианское время предании имя бога не называется, однако в языческую эпоху покровителем традиции гостеприимства был именно Радигост. Следует отметить, что в одной скопческой песне гостем именуется и сам Кузьма-Демьян, на которого перешли многие черты языческого Сварога:
А Кузьма, сударь, Демьян
С Христом в страдах ликовал,
Кандалы всем расковал.
У Христа в гостях гостил…[491]
У ободритов второй князь в мекленбургских генеалогиях, которого его отец Антюрий оставил в стране и вручил власть, носил имя Аттавас. Этимологически оно родственно славянскому слову отец. О. Н. Трубачев для слав. оtьсь вывел следующую этимологическую цепочку: оtьсь
О том, что власть князя отнюдь не ограничивалась одними лишь политическими функциями, красноречивее всего свидетельствует пример Новгородской республики уже в христианскую эпоху. Сделав все, чтобы максимально ограничить роль князя в своей внутренней жизни и определении внешней политики, не ставя ни во что личность конкретного князя, которого они в любой момент могли выгнать из города, новгородцы, в отличие от горожан Западной Европы, в принципе не мыслили устройство своей общины без данной фигуры и, выгнав одного князя, немедленно приглашали к себе другого. Ради получения князя они были готовы на многое, что подчеркивается не только их участием в призвании Рюрика, но и готовностью идти на обострение отношений с воинственным Святославом, от которого они в 970 г. потребовали в князья одного из его сыновей. Подобное явное несоответствие между реальным положением князя в новгородском обществе и тем значением, которое сами новгородцы придавали его фигуре, также свидетельствует о том, что роль правителя в славянском языческом обществе не сводилась к одной только политической роли в современном смысле этого слова, но и предполагала у него и ритуально-магические функции, обеспечивающие благополучие всей земли.
Чудесные способности первого чешского князя, история основателя польской династии Пястов, имя второго мифического родоначальника ободритских князей проливают свет на причины призвания первого русского князя, о котором имеется прямое указание, что он являлся носителем изобилия-гобино для всей призвавшей его земли. Очевидно, что перед нами не простое совпадение, а общий сюжет западнославянской мифологии, рассматривающей первого князя – основателя династии как носителя плодородия.