вар был связан с теплом и огнем: др. – русск. вар, варъ – «жар, зной» и варьныи – «жаркий, палящий», отсюда глагол варить. В других славянских языках укр. вар – «жар», с.-х. вар – «жар», болг. варница – «искры», словен. var, чеш. var – «кипение», что можно сравнить с хет. uar, «гореть», uarnu, «сжигать», арм. varem, «зажигаю», varim, «горю», др.-в. – нем. warm, «теплый», лит. virti, «кипеть», латыш. varit, «варить, кипеть». В предыдущей главе было показано, что Хварно было связано с процессом зачатия и рождения, однако подобную же связь мы видим и в отечественной традиции. Н. А. Криничная отмечает, что очаг «в архаических традициях осмысляется как место инкарнации душ предков в будущих потомков рода. Пылающий очаг, а значит, и ассоциирующийся с ним домовой дарует детей. <…> Связь новорожденного с домашним очагом зафиксирована в украинской поговорке: “У печурце родився”. Этим же поверьям некогда соответствовали обычаи, обусловленные семантикой родильной обрядности: только что появившегося на свет младенца полагалось подержать какое-то мгновение над огнём, или поднести его к устью печи, или обойти с ним на руках (обычно это делала кормилица) вокруг домашнего очага, после чего он посвящался в члены рода и получал право наследования отцовского имущества»[583]. Ритуальный обход очага у славян, дающий право новорожденному наследовать имущество следует сопоставить с иранским Хварно в его аспекте носителя богатства. О том, что связь огня и доли не ограничивалась только моментом рождения, свидетельствует белорусский фольклор, где невеста говорила: «Добрая доля, да идзи за мной с печи пламенем, с хаты каминем»[584].
Понятно, что эти примеры связывали с огнем представления о доле простого человека. Однако в отечественной традиции есть данные о восприятии именно правителя как носителя огненного начала, по проявлениям которого его и избирали на царство. Представление об этом фиксируется в фольклоре уже применительно к концу династии Рюриковичей: «Прежде как на Руси царей выбирали: умрет царь – сейчас весь народ на реку идет и свечи в руках держит. Опустят эти свечи в воду, потом вынут, у кого загорится – тот и царь. У одного барина был крепостной человек – Иван. Подходит время царя выбирать, барин и говорит ему: “Иван, пойдем на реку. Когда я царем стану, так тебе вольную дам, куда хочешь, туда и иди!” А Иван ему на это: “Коли я, барин, в цари угожу, так тебе беспременно голову срублю!”
Пошли через реку, опустили свечи – и у Ивана свеча и загорись. Стал Иван царем, вспомнил свое обещанье: барину голову срубил. Вот с той поры за это его Грозным и прозвали»[585]. То же самое рассказывали и про избрание Бориса Годунова: «Собрались все российские бояра в каменной Москве и советуют о том, как, господие, будем царя выбирать. И удумали бояра выбирать его таким положением: есть у Троицы у Сергия над воротами Спаситель и перед ним лампада; будем все проезжать чрез эти ворота, и от кого загорится свеча пред лампадой, тому и быть царем на Москве над всей землей»[586]. Присутствие в первой легенде сочетания огня и воды, отсутствующее уже во втором сюжете, указывает на весьма архаичные истоки лежащих в ее основе представлений, ближайшим аналогом которых является иранская мифология.
В живой народной традиции подобные преставления бытовали до самого конца XIX в., о чем свидетельствует предание о рождении Махно: «Хоть односельчане и забыли год рождения будущего “батьки”, но помнили, передавая из уст в уста, легенду о том, что при крещении младенца у священника загорелась риза. По всему Гуляйполю разнеслась весть о том, что, согласно древней примете, новорожденный должен стать большим разбойником»[587]. По мере разложения древних мифов представления о князе как предводителе воинов могли частично переноситься и на разбойничьего атамана. Однако истоки этих представлений восходят не к русскому Средневековью, а к эпохе индоевропейской общности. Точно такое же знамение предвещало в Древнем Риме власть будущему царю Сервию Туллию: «В это время в царском доме случилось чудо, дивно и по виде, и по последствиям. На глазах у многих, гласит предание, пылала голова спящего мальчика по имени Сервий Туллий»[588]. Сасанидский царь V в. Балаш изображался с языками пламени, поднимающимися от плеч, но единичность данного образа заставила М. А. Шенкаря с осторожностью подойти к их интерпретации как изображению Хварно[589].
В одном из отечественных апокрифов имеется интересный сюжет о борьбе архангела Михаила с сатаной: «И видѣ Богъ противника себѣ, и посла Богъ Михаила архангела и повелѣ сатану свержити долу. Прiиде же Михаилъ къ сатанаилу, и видѣ на немъ божество велико, и не смѣна него и зрѣти. И прiиде Михаилъ к Богу и рече: Господи! Велико есть на немъ божество твое. Господь же снятъ с него божество и рече: иди и свержи его долу. И прiиде Михаилъ, и видѣ сатанаила, яко проста человѣка, и удари его скипетромъ и спадеся престолъ его и пойде сатана долу…»[590] Едва ли надо говорить, что в ортодоксальной христианской литературе ничего не говорится о том, что библейский Бог дал сатане «божество велико», благодаря чему тот властвовал, а архангел Михаил не мог поразить его. Соответственно, этот сюжет попал в апокриф из народных представлений и указывает на то, что мистическая сущность власти была неразрывно связана с божественным началом. Апокриф не описывает, что это было за «божество велико», но поскольку из-за него архангел не мог даже смотреть на сатану, очевидно, что по крайней мере в одной из своей ипостасей оно представляло собой ослепительно-яркий свет. Именно это начало дает возможность царствовать, но при этом оно может как даваться, так и забираться Богом.
В Иране Хварно было связано не только с огнем, но и с солнцем и это же верно для славянского Сварога. В славянском переводе хроники Иоанна Малалы он назван отцом бога Солнца Дажьбога и о том, что это не выдумка переводчика, говорит соответствие имени Сварога ведийскому svar – «солнце» при svarga – «небо» (как «солнечный путь»)[591]. Древнечешская рукопись Mater verborum слова zuor, svor переводит словом «зодиак»[592], а в Архангельской губернии варажей называли всякое созвездие, яркую кучу звезд[593]. Необходимо отметить, что с чисто этимологической точки зрения такие имена, как Сварог и Рарог, образ которого будет рассмотрен далее, были образованы по одному и тому же, достаточно редкому в славянских языках способу. Последнее обстоятельство указывает не только на примерно синхронное их возникновение в мифологии наших далеких предков, но и на связь между ними.
Рассмотрим имя самого Рюрика. Еще С. А. Гедеонов отмечал, что ему соответствуют чеш. raroh и польск. rarog – «сокол». Приведя примеры упоминания родственных имен в письменных источниках (Петр Рериг (Rerig) в Чехии в 1490 г. и польский воевода Ририк в Псковской летописи под 1536 г.), равно как и аналогичных одинаковых названий племени и князя у славян (личное Драговит при племенном драговиты), ученый пришел к следующему выводу: «Прозвище Рерик могло быть родовым в семействе ободритских князей, родичей нашего Рюрика»[594]. Выше уже отмечалось, что Рериком назывался город ободритов, в котором погиб отец Рюрика, а Адам Бременский как очевидец утверждал, что и сами «ободриты… ныне зовутся ререгами». Безусловно, между именем летописного Рюрика и словами Рарог, Рериг, Рерик или Ререг есть небольшое фонетическое различие. Хоть подавляющее большинство древнерусских текстов дают имя первого князя в привычном нам написании, однако Хронограф 1494 г. бывшего Румянцевского музея неожиданно приводит другую форму его имени: «Во дни Михаила ц(а) ря греч(ос) каго и во дни кн(я) зя Ререка Новгородскаго… св(я) тый Конъстяньтинъ философъ, нарицаемый Кирилъ, сотворилъ грамоту словеснымъ (словеньскимъ) языкомъ, гл(агол) емую литицю»[595]. В загадочной «литице» исследователи видят искаженное название «глаголицы». Сам Хронограф был создан во Пскове и его составитель мог использовать какие-то более древние и не дошедшие до нас тексты. Таким образом мы видим, что Рюрика на Руси могли называть и Ререком, что снимает имеющееся различие с западнославянскими формами.
А. Гильфердинг полагал, что название города Рерик первоначально звучало как Рарог. О том, что подобным образом у западных славян назывались населенные пункты, говорит название польского села Rarog на западе страны в Плоцком воеводстве[596]. Цепочка Рюрик – Ререк/Ререг – Рарог чрезвывайно важна для нашего исследования, поскольку зарубежный лингвист Р. Якобсон в свое время отметил связь этого имени с иранским Хварно: «И с Рарогом, и с vereθraγna тесно связывается сияние – ореол – xvarena»[597]. Этот же исследователь обратил внимание на связь первого имени с именем Сварога: «В современных славянских языках сохранилось имя, отличающееся от формы Svarog только начальным консонантизмом и местами подставляющее концовку – och или – ach взамен первоначального – og. Чешские языковеды J. Korenik и V. Machek собрали об этом имени и его носителе чрезвычайно поучительные наблюдения. В чешских и словацких народных верованиях выступает миниатюрное демоническое существо под названием Raroh или Raroh, Raroch или Raroch, Rarach или Rarach, Rarasek, Raras… а в польской демонологии Rarog, в украинской Papiг. Согласно чешским и словацким поверьям, это щедрый и одновременно мстительный, необыкновенно подвижный дух, принимающий облик птиц, животных, драконов, тесно связанный с огнем очага; тело его искрится, волосы пламенеют, из уст исходит сияние; он вылетает сквозь печную трубу и носится ночью как огненный клуб или же превращается в вихревой ветер. A. Hajny, подебрадский краевед, сообщает характерный пример представлений о чудесном появлении этого гнома на свет; он вылупляется, если первое яйцо при первой кладке беспримесно черной курицы вместо наседки выводит под локтем человек, засев на печину на девять дней и ночей, не молясь и не моясь.