Но дальше пошла настоящая чёрная полоса. Вернувшись в столицу, царь получил известие о гибели своего сына от Марии Темрюковны, Василия, – малыш не протянул и пяти недель. Тут же в мир иной отправился и Юрий Васильевич, родной брат государя. Затем преставился и митрополит Макарий. А бедолага Алексей Адашев попал в настоящую дедовщину воевод в Ливонии – все отказывались признавать безродного «выскочку» и не слушали его приказов, а наоборот – строчили царю доносы и жалобы. В итоге Адашева ещё в 1560 году заключили под стражу, где у него началась горячка, и бывший лучший друг царя скончался в одиночестве. Иван IV лишался близких людей одного за другим. Пришли донесения (скорее всего, ложные), что в этих трагедиях как-то замешан род Старицких. За своим двоюродным братом Владимиром Иван усилил слежку, а его мать насильно постриг в монахини. Добавка «веселых известий» пришла с фронта в Ливонии – русские войска терпели мелкие, но множественные поражения от литовцев. Это не сильно влияло на положение сторон, но конфликт затягивался. Иван IV начал снимать с постов воевод и удерживать их в столице; некоторым вменяли измену, а кого-то и вовсе казнили.
И тут в 1564 году выяснилось, что князь Андрей Курбский вместе с многими дворянами перебежал на сторону Литвы по собственному желанию. Он даже отправил царю письмо, где объяснял свой поступок тем, что царь творит злодеяния и вообще живёт не по-христиански. Сигизмунд II тут же одарил перебежчика земельными владениями, а сам князь передал литовцам сведения о расположении русских войск и данные о царских агентах в Прибалтике. Скорее всего, Курбский ещё до своей измены сливал сведения врагам, что объясняет начавшиеся поражения царских воевод. Иван IV был в бешенстве. Не столько из-за измены ближайшего соратника (ему уже давно было ясно, что верить нельзя никому), сколько из-за дерзких обвинений Курбского в свой адрес. Мало того, что сбежал к врагу, так ещё и пытается оправдываться и валит всю вину на царя! Иван IV решил отправить ответочку и популярно обосновать, что Курбский зарвался. В ответ царю пришло письмо уже с ответочкой от уже литовского князя, где снова были предъявлены обвинения в душегубстве и самодурстве. Иван IV настрочил новую ответочку на ответочку, где стал обосновывать идею о том, что только самодержавное правление годится для Русского царства. Ему в ответ пришло новое письмо от Курбского… суть вы поняли. Переписка Ивана IV и Андрея Курбского продолжалась около 15 лет, и в своих сочинениях они умудрились обсудить и историю страны, и её политическую систему, и православную веру, и даже возможное будущее. Вроде как Курбский даже пытался создать некую историческую книгу про своего бывшего государя, но так и не успел. В любом случае, их гневный пост-кроссинг радует историков и по сей день – без него тараканы в голове у обоих так и остались бы непонятыми.
Историки спорят: Курбский – одна из тех личностей, которая всегда будет делить людей на два лагеря. Одни считали и считают его гнусным изменником, повернувшим ход войны вспять и убедившим царя казнить, а не миловать всех вокруг. Другие, наоборот, считают, что служение стране не то же самое, что служба государю-тирану, и видят в Курбском человека, переживавшего за судьбу страны и людей при дворе царя. Своим побегом он якобы открыл всем глаза на истинный характер Ивана IV. Как всегда, обе стороны перегибают палки. Хейтеры Курбского приписывают ему все поражения русских войск после 1564 года, но это и близко не так – после обнаружения измены позиции войск поменяли, а все шансы на победу разрушил уже сам царь с помощью опричнины. Те же, у кого Курбский – исторический краш, часто не обращают внимания на его жизнь в Литве после перебежки. Он постоянно конфликтовал с соседними польскими и литовскими дворянами, интриговал у престола – князь явно искал местечко потеплее и понадежнее, чем при дворе русского царя с переменчивым характером.
Предательство Курбского привело к тому, что в голове у Ивана IV что-то снова коротнуло. В начале декабря 1564 года он вместе семьёй отправился из столицы в турне по монастырям. В этом не было чего-то необычного: царь слыл крайне набожным человеком и часто молился. Но в багаже с собой свита государя захватила личную библиотеку, драгоценные иконы, царский венец со скипетром и даже казну. Происходящее напоминало переезд под прикрытием. И действительно, в Александровской слободе, городке на севере от Москвы, царь решил остановиться. Оттуда в столицу было отправлено послание, адресованное и боярам, и простым горожанам. Царскую грамоту зачитали прилюдно: Иван IV больше не может править в стране, где воеводы его не слушаются и намеренно проигрывают войну, где бояре плетут интриги против него и его семьи, а потому государь отрекался от престола и передавал царство своему молодому сыну Ивану Ивановичу. Представьте реакцию народа на такой поворот событий и лица знати, понявшей, что царь обрёк её на самосуд, – схема «хороший царь, плохие бояре» работала ещё в XVI веке.
В Александровскую слободу тут же направилось уже боярское посольство с просьбой к Ивану IV вернуться на трон. После долгих уговоров царь соглашается вернуться в столицу – Боярская дума разрешает государю свободно обвинять в измене любого попавшего под подозрение человека и вершить любой «справедливый» суд от изъятия имущества до казни. Иван Васильевич получил в свои руки узаконенное средство устранения любого несогласного с ним человека. С этого момента мы можем смело величать Ивана IV Грозным. Но самое главное – в Русском царстве учреждается опричнина.
Вот и настало время для каноничного изображения Ивана IV Грозного
Этим непривычным для современного уха словом называли сразу две вещи: политику царя и особую территорию под его контролем. Часто с этим возникает путаница, так что есть смысл разобраться. Само слово «опричь» имело много значений, самое популярное из которых – «кроме». Но в нашем случае лучше перефразировать его в значение «особый». Иван Грозный выделил себе в особый личный удел около трети территории страны – преимущественно на севере и в окрестностях столицы. По сути царь огородил для себя одни из самых богатых ресурсами территорий с минимальным количеством чьей-то ещё земли. Даже полное название своих «новых» владений Иван выбрал соответствующее: «Государева светлость Опричнина». Фактически он создал государство в государстве, где единственным властителем и вершителем судеб стал только он. Всей остальной землёй Русского царства, которую называли земщиной, на бумаге управляла Боярская дума, а на самом деле все всё равно подчинялись царю.
«Я захотел сделать на своей территории отдельную территорию, чтобы, когда я хвастался своими территориями, я мог хвастаться территориями в территориях»
В опричнине была введена своя армия, свои приказы и своя казна. В окружение Иван набрал себе сначала пару сотен новых человек, но потом расширил круг этих опричников до нескольких тысяч. Опричниками хоть и стали некоторые родовитые князья и бояре, но по большей части царь выбрал себе не сильно богатых, но авантюрно настроенных знатных молодых людей. Ничего не имея за спиной, эти ребята готовы были во всём повиноваться царю ради карьеры. Их даже не смущали странные порядки внутри опричнины, напоминашие какую-то странную помесь монашеского ордена и жестокой секты. Всё больше ударявшийся в затворничество и религию царь объявил себя опричным игуменом, а своих сторонников назвал братией и облачил в чёрные монашеские одежды. Один из новых приятелей царя Афанасий Вяземский получил титул келаря (так называли завхозов в монастырях), а другой, Малюта Скуратов, объявлялся пономарём (так называли прислугу на богослужениях), и вообще все теперь жили не в «избах», а в «кельях». Вместе с другими видными опричниками Иван Грозный мог полдня проводить в молитвах, расписанных по часам. Во время общих трапез царь зачитывал Священное писание, а ещё регулярно упражнялся в игре на колоколах и церковном пении.
Но если вы подумали, что государь заигрался ролевым религиозным косплеем с новыми друзьями-нёрдами, то сильно ошибаетесь. Опричники приносили клятву верности царю и обещали не вступать в контакты с жителями земщины. Они получали право от царского имени творить суд над любым земским вне зависимости от статуса. Под своими монашескими нарядами они носили богатые одежды, маскируя для других свою принадлежность к новой «элите». Там же носилось и оружие, которое также можно было применять в любой момент и по любому поводу. Опричники перемещались по стране на лошадях, к сёдлам которых были прикреплены два, казалось бы, мало связанных друг с другом предмета – метёлка и собачья голова. Первая символизировала готовность выметать из страны «мусор», а вторая – готовность загрызть любого несогласного[56].
Новая «элита» Русского царства времён опричнины
Именно дальнейшие кровавые флешмобы деяния опричников с одобрения царя и называют опричниной, т. е. чрезвычайной политикой внутри страны, направленной на борьбу с «изменниками». Опричнина продолжалась с 1565 по 1572 годы и с первого дня начала своё превращение в театр абсурдной жестокости. По возвращении в столицу Иван Грозный тут же отправил на казнь нескольких воевод и родственников Владимира Старицкого. Все обвинялись в измене. С помощью опричников государь начал конфискацию у крупных бояр и князей их земель, переселяя бывших хозяев на окраины страны. Такие меры оправдывались борьбой с вездесущей изменой и ересью.
А в это время: один из самых известных японских самураев, Ода Нобунага, захватил столицу Киото и почти смог объединить под своей властью японские острова. Почти.