Симеону Бекбулатовичу. Настоящее имя этого персонажа – Саин-Булат хан, он являлся сыном правителя Ногайской орды (той самой, которая то воевала с Россией, то входила в её состав), правнуком хана Ахмата (того самого, который пытался спасти ордынское иго на реке Угре) и прямым потомком Чингисхана (того самого, который покорил полмира). Скорее всего, Иван IV приблизил этого ногайского царевича через несколько лет после взятия Казани и Астрахани, как и многих других татарских князьков, желавших построить карьеру при царском дворе в Москве, – часто нужно было лишь принять православие и поклясться в верности государю. Так, Симеон Бекбулатович командовал частью русских войск в Ливонии и даже женился на дальней родственнице царя. И всё равно, назначение этого персонажа на царство шокировало всех. Автор неспроста называет Симеона Бекбулатовича «персонажем», ведь догадливый читатель уже понял, что всё это было очередной политической постановкой, срежиссированной лично Иваном Грозным.
Вчера ты – простой татарский княжич, а сегодня – русский царь в модном наряде
На бумаге всё выглядело так: татарский царевич становился русским царём, а Грозный теперь объявлялся простым удельным князем «Иванцом Московским». Он управлял своим уделом – бывшей территорией опричнины, а Симеон Бекбулатович – бывшей земщиной, которая теперь объявлялась уже его уделом. Наверное, если бы существовали средневековые юристы, они бы сломали голову в попытках распутать, кому теперь что принадлежит. На самом деле, всем руководил Иван IV, а через подставного «царя» он решал две задачи: чистка неугодных бывших опричников и изъятие от церкви новых земель в пользу себя и государства. Для последнего от имени Симеона вышел указ, где у монастырей отнимались все грамоты на владение ими своими землями. Многие из этих грамот выдавались ещё первыми московскими князьями, и такие изъятия считались нарушением всех законов. При попытках всё это оспорить у Ивана Грозного тот оправдывался в духе: «А что я? Это не я указ издал, а наш новый царь – великий князь Симеон Бекбулатович!».
Через 11 месяцев, в августе 1576 года, Иван IV вернул себе трон, а татарский царевич теперь нарекался Великим князем Тверским. Произошла типичная политическая рокировка. Царь тут же вернул всем монастырям их грамоты на владение землёй, но с дополнениями – часть территорий отдавалась государю. Церковь молча согласилась, лишь бы получить обратно хоть что-то из своих земель.
Конечно же, есть и другие версии, почему это вдруг русский царь захотел подменить себя на троне почти на год. Так, некоторые ссылаются на загадочное предание, что царю было предсказано умереть именно в этом году, и Иван Грозный подстраховался, сделав царём Симеона (иронично, что тот его в итоге переживёт почти на 30 лет). А вот ещё одна «истинная» причина рокировки с татарским царевичем: на самом деле, затевался заговор против царя и бояре-изменники хотели посадить на трон крымского хана Девлет-Гирея, поэтому Иван всех переиграл, и вообще он – гениальный политик. Как объяснить желание русской знати посадить на престол человека, совсем недавно спалившего Москву и дважды разграбившего южные русские земли, – непонятно.
А к тому времени русские войска вместе с датским принцем Магнусом захватили ещё пару крепостей в Ливонии, но Рига и Ревель так и остались под контролем поляков и шведов соответственно. При этом Иван IV всё ещё полагал, что до победы оставалось совсем немного. О чём он не знал, так это о переговорах Магнуса со Стефаном Баторием. В марионеточном Ливонском королевстве росло недовольство местного населения – русский царь присылал на их земли своих дворян-помещиков и раздавал им земли, а местных несогласных ссылал подальше или вовсе казнил. Некоторые ливонские крепости соглашались сдаваться только Магнусу, но никак не Ивану IV. Напряжение между правителями росло, и пусть государь женил датского принца во второй раз после смерти жены, но приданого дал ему совсем немного. Возможно, Иван Грозный стандартно не хотел сильно доверять кому бы то ни было, и тем более иностранцу.
В январе 1577 года в очередной раз не удалось взять непокорный Ревель. Через полгода выяснилось, что Магнус «внезапно» перешёл на сторону Речи Посполитой и передал свои земли Стефану Баторию. Очередная измена спутала Ивану Грозному все карты. В руках поляков оказалось много европейских наёмников Магнуса, а новый польский король объявил от своего имени продолжение войны с русским царём и даже пытался склонить на свою сторону часть русской знати, уставшей от кровавых проделок своего государя. В 1579 году после трёх месяцев осады русский гарнизон сдал Полоцк, захваченный царём 15 лет назад. Война затянулась настолько, что всем почти не было дела до Ливонии. Так, Иван Грозный предложил Баторию все захваченные ранее русскими земли, кроме нескольких городов, но получил отказ и встречное предложение отдать вообще всё и заплатить компенсацию сверху.
Новый польский король быстро смекнул, что нет смысла воевать с Иваном Грозным в нейтральной Ливонии, а нужно перенести боевые действия на русскую территорию. Польские отряды стали разорять смоленские и даже рязанские земли. В ответ русские полки пытались наносить встречные удары, но получалось плохо. Два десятка лет войны и опричный террор окончательно истощили войско и страну – оборона начала рассыпаться. Летом 1581 года Стефан Баторий не решился брать в осаду Смоленск и повернул на север к Пскову. Местное население бросало свои пожитки и спасалось бегством в центральные и восточные части страны.
А в это время Иван IV, возможно, в попытках утешить себя, пытался построить свою любовь. Формально он всё ещё состоял в браке с Анной Колтовской, пусть и сосланной в монастырь. Церковь ни за что бы не позволила царю заключить четвёртый брак. Да и «сваха» Ивана в лице вездесущего Малюты Скуратова была подстрелена в Ливонии во время штурма одной из крепостей. Поэтому все дальнейшие женщины при царе носят крайне двоякий статус – не то жёны, не то просто любовницы или сожительницы. В существовании некоторых (например, с царём в 1573 году была некая Мария Долгорукая, существование которой «обнаружили» только в XIX веке) историки вообще сомневаются, считая, что их специально выдумали позднее, чтобы выставить Грозного похотливым любителем женщин. Действительно, мотивы царя в выборе невест были странными: современники отмечают, что главным критерием был внешний вид девушек. Вероятно, набожный Иван желал обладать женщиной официально, как супруг, – поэтому и затевались браки, пусть и не признаваемые церковью. Так, в 1574 году его супругой стала Анна Васильчикова, очередная боярская дочка. Но буквально через год царь охладел к своей избраннице и пятую жену Грозного насильно постригли в монахини. Уже в 1575 году сожительницей царя становится вдова Василиса Мелентьева. Её мужа вроде как убили опричники, но дама была так хороша собой, что царь был готов на очередной постановочный брак, где он сам для себя прочитал молитву-благословение. Однако Василисы хватило государю на два года; возможно, из-за интрижки с молодым прислугой, её не то сослали, не то отравили – просто её след в истории дальше теряется, а некоторые исследователи считают Мелентьеву очередным выдуманным персонажем.
А в это время: в Нидерландах, принадлежащих испанцам, уже 20 лет идёт восстание местного протестантского населения за свою свободу. Так, в результате Утрехтской унии формируется союз во главе с Вильгельмом Оранским, который освободит Нидерланды и создаст одну из первых республик в Европе.
Зато последний брак Ивана IV Грозного нам известен хорошо. Речь идёт именно о браке, а не о простом сожительстве; пусть и был он заключён без согласия церкви в кругу близких людей. В 1580 году царь женился на Марии Нагой, племяннице одного из своих приближённых. Правда, почти 50-летний государь внешне и физически представлял из себя довольно жалкое зрелище. Исследования останков показали, что на фоне постоянных нервных срывов и сурового средневекового быта у царя развивались болезни – от сифилиса до наростов на суставах, из-за которых царь почти не мог самостоятельно передвигаться. И при всём при этом у супругов родился сын Дмитрий. Ни церковь, ни сводные братья от первой жены Анастасии, Иван и Фёдор, не признавали этого ребёнка законнорождённым. Сам мальчик здоровьем не отличался, но вызывал опасения у знати своим существованием. Спойлер: даже после своей смерти он будет вызывать политические кризисы своими «воскрешениями» в виде самозванцев.
Между тем исход Ливонской войны и судьба страны зависели от того, удастся ли польским войскам Стефана Батория взять Псков. Так им бы открылась дорога на Новгород, а оттуда – в центральные уезды и на Москву. В августе 1581 года началась осада Пскова. К слову, польская шляхта (дворянство) тоже очень устала от войны и требовала от Батория поскорее принудить русского царя к миру. Король выбил из сейма и соседних стран денег на последнюю военную кампанию, так что кровь из носу, но Псков надо было брать.
Обороной города командовал князь Иван Шуйский. Ему досталась хорошо укреплённая система обороны с крепкими каменными стенами, многочисленными башнями и хитрыми системами подземных ходов. Была только одна проблема – польское войско было примерно в 4–5 раз больше по численности, и у поляков было несколько пушек и сапёров. План был простой: удерживать поляков под городом как можно больше. Шуйский прознал, что у Батория есть проблемы с порохом и снаряжением, а потому приказал сжечь все окрестные поселения за пределами городских стен, чтобы полякам было нечем поживиться. В самом Пскове пушек и пороха было навалом – их сюда свозили из захваченных ливонских крепостей всю войну. Вдобавок по окрестностям перемещался конный отряд Симеона Бекбулатовича, который мог время от времени нападать на польские лагеря и обозы.