Увидев столь чудовищное проявление вандализма, Маргарита Николаевна страшно завизжала. Она подлетела к сыну, перевернула его на спину и, ухватив за волосы, уложила его голову на свою пухлую грудь. Слезы полились из ее глаз бурным потоком, а из уст посыпались проклятия. Последние были столь витиеваты, что вошедшие мужчины невольно смешались. И не столько от цветистости ее речи, а сколько от того, кому она адресовалась.
– Сука ты безмозглая, – подвывала между тем Маргарита Николаевна, то поглаживая сына по щеке, то шлепая его хлестко. – Что же ты опять-то…
Поняв, что продолжаться это может бесконечно, Филон решил вмешаться.
– Итак! Где она?! – стараясь говорить как можно строже, резко оборвал он ее причитания.
– Где, где!!! – прорычала она, отшвыривая голову сына от себя и поднимаясь с коленей. – Видишь, каков придурок?! Опять на сучку эту похотливую полез!!! Она его по голове чем-то шарахнула и смылась!!! Ай да сука!!! Ай да пройдоха!!!
Вот тут-то Атаманову и довелось осознать, едва ли не впервые в жизни, что такое жгучая ревность. Нет, конечно же, он знал об этом чувстве не понаслышке. Ревновал в детстве мать к отчиму. Затем любимого кота к младшей сестре. И собственную «Мазду» к двоюродному брату, который решил поучить его скоростной езде за ее рулем. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытал сейчас. Его словно начала трепать тропическая лихорадка. И хотя он ею никогда не болел, а был о ней только наслышан, ему казалось, что именно так проистекает данное заболевание.
Внутри начало нещадно печь. Причем не только в области груди, а везде. Желудок, сердце, легкие – все объяло жутким огнем. Между лопаток и под мышками взмокло. Руки сами собой сжались в кулаки. И лишь насмешливый взгляд Филона, с коим тот продолжал вести за ним наблюдение, остановил его от решительных действий. А ему их совершить очень хотелось. Невозможно просто как хотелось! Начал бы с мамы, что мерзким своим разумением решила совершить подлость по отношению к беззащитной девушке. А уж оторвался бы по полной программе на этом тюфяке, который валялся сейчас, спустив штаны почти до коленей. От взгляда на его поникшее мужское достоинство и от мысли, что тот мог совершить несколько часов назад, Антону сделалось невозможно дышать…
– Да ладно тебе, Атаманов, – скабрезно хмыкнул ему на ухо Филон, проследив за его взглядом. – Думаю, что не успел он ничего с ней сделать. Да и если даже успел, не чужой ведь он ей. Муж как-никак…
– Да иди ты!!! – прорвалось все же из Антона. – Кончай этот балаган к чертовой матери! Нет здесь Насти! Если вообще была!
– А вот была!!! – продолжала повизгивать Маргарита Николаевна, осознав наконец, в какую вляпалась историю. – Еще как была!!! Вон и кроссовки свои оставила – у двери стоят. Чьи, правда, не пойму, размера на три больше. Но она в них пришла, точно говорю.
Антон узнал их сразу. Еще бы не узнать собственную обувь, сутки назад собственноручно уложенную в дорожную сумку.
Итак, значит, на его машине улепетывала что есть мочи Настенька, а не кто-нибудь еще. Если предположить, что на момент убийства она была заперта в одной из комнат, то как ей удалось потом оттуда выбраться?..
Интересно…
Выходит, тот, кто совершил убийства, сам же ее и выпустил. Но зачем? Допустить мысль о том, что, увидев прыгающие огни его машины, кто-то решил открыть дверь, чтобы Настя попалась топчущейся в лужи крови? Можно, конечно. С трудом, но можно. Хотя тут опять временная неувязка – она не смогла бы так быстро все осмотреть и успеть спрятаться. Шок от увиденного и все такое… Нужно было быть на редкость хладнокровной, чтобы все переосмыслить, успеть выбежать из дома, укрыться в темноте. Что же тогда получается? Неизвестный выпустил ее из милосердия? И совершено это было задолго до появления его машины на горизонте. Проникся жалостью или… нежными чувствами?..
– О чем гоняем?
Воистину природа наделила Филона чудовищной силы проницательностью. Ни одна извилина не могла шевельнуться в голове Атаманова, чтобы не быть замеченной этим мрачноватым парнем. Антон давно забытым жестом (поскольку так он делал только в минуты душевного подъема) склонил голову к правому плечу, хитро прищурил правый же глаз и через мгновение, не повышая голоса, выдал:
– Ты знаешь, Филя… Мне кажется, что я смогу назвать тебе виновника всех твоих злоключений…
– Да?! – От неожиданности сделанного заявления Филон даже выпустил на мгновение холод из своих глаз, и в них проскользнуло что-то похожее на изумление, облегчение и совсем по капельке радости. – И кто же это?!
– Но для этого мне потребуется еще пара дней. – Антон сунул руки в карманы безрукавки и качнулся с пятки на носок. – И… полная свобода действий.
– Пистолет, самолет и чемодан с миллионом долларов, – закончил за него Филон и сунул ему под нос комбинацию из трех пальцев. – Видал?
– Как пожелаешь. – Атаманов, казалось бы, равнодушно пожал плечами и пошел к двери. – Идемте. Спать очень хочется. Здесь, думаю, делать больше нечего.
– Слушай, – Филон нервно передернулся и, кинувшись за ним следом, ухватил за полу жилетки. – А что с девкой? Где она?
– Думаю, сбежала. Шарахнула своего бывшего благоверного по тупой башке вон той собачьей головой, – Атаманов нарочито сделал нажим на слове «бывшего», чем снискал очередной презрительный оскал собеседника, – и сбежала…
– Но зачем? Чего она все шарахается из стороны в сторону?
– А чтобы ты сделал на ее месте? Трупы не успевают отпочковываться. – Он вовремя прикусил язык, едва не проговорившись по поводу Мельника. – Причем все в непосредственной близости от нее. Ты пасешь… Наверняка и про место на кладбище слышала.
– Чушь собачья! Не знаю, кому это было нужно! Не было никакого места. Такие же вон, как эта старая дура, наверняка напридумывали. Кстати… – Он остановился у входа и, задержав одного из сопровождающих, что-то ему зашептал на ухо. – Только потихоньку. А то начнет визжать…
Атаманов, поняв, что готовится наказание Маргарите Николаевне, хотел было вступиться, но потом передумал. Поделом старой мымре! Ишь чего удумала: собственную невестку продавать бандитам. В чай чего-то там насыпала… Нервно-усыпляюще-паралитического…
Они вышли на улицу и рассредоточились по машинам. Ночь вовсю властвовала над городом, не удосужившимся высветить улицы светом фонарей.
– Экономят все, мать их!!! – грязно выругался один из парней Филона, споткнувшись у подъезда. – Хоть бы одно окно светилось…
– Поздний час… – задумчиво обронил Филон, пробираясь по двору почти ощупью. – Ну ни черта не видно!!!
Единственный, кому в этом виделись явные преимущества, была бедная Настя, молча лежавшая съежившись под кустами смородины, только зубы ее от ужаса выколачивали дробь.
Ей бы встать, пока бандиты скрылись в подъезде, да бежать к машине, благоразумно припаркованной за мусорными ящиками, да ноги отказывались слушаться.
– Умру вот так вот здесь от передозировки, – тихонько всхлипывала она, слизывая кончиком языка слезы. – Чем-то старая сука траванула меня капитально…
Сдавленный визг «старой суки», что-то втолковывающей визитерам, пролил хоть немного бальзама на ее израненную душу. Но длилось это недолго. Парни опять гурьбой высыпали на улицу. Покурили, стоя у подъезда и дожидаясь Филона с Атамановым, затем медленно двинулись к машинам. Сидевшие в обнимку на скамейке ее покойные тетка с дядей посмотрели им вослед и осуждающе покачали головами. Почему-то это видение больше всего волновало в данный момент Настю. Слышала однажды, как кто-то в учительской рассказывал, будто бы людям перед смертью являются умершие родственники. А ну как раз эти два призрака и явились для того, чтобы ее сопроводить в мир иной?!
– Я не хочу умирать, – еле слышно пискнула Настя, продолжая тихонько и безнадежно плакать. – Я еще ничего хорошего не видела в этой жизни, чтобы с ней вот так запросто распрощаться…
«Я еще не успела насладиться любовью! – хотелось ей крикнуть досаждающим ей своим присутствием покойным родственникам. – Я еще не успела узнать, что такое любовь! А я хочу любить!!! Я хочу вон того мужика, в чью сторону вы посмотрели с таким осуждением!!! Я хочу его тела, его рук, его губ!!! И ступайте прочь отсюда, оставьте меня в покое!!!»
Но подобные вольные откровения остались лишь в ее голове и сердце. Выдать вслух она их не решилась. Тетка и дядька с их пуританским воспитанием вряд ли смогли бы понять ее и уж тем паче не приняли бы эти доводы как основание для ее задержки на этом свете. Они просто смотрели теперь во все свои глаза на валявшуюся под кустом смородины племянницу и таяли…
Точно! Настя от неожиданности даже перестала плакать и потерла глаза. Так и есть – привидения исчезли. То ли действие наркотика начало ослабевать, то ли они решили оставить бедную девушку доживать свои дни, как она того пожелает. Но факт оставался фактом – скамейка была пуста. Как, впрочем, и весь двор. Пока она предавалась бессловесным разговорам с фантомами, бандиты со двора съехали.
Боясь всласть порадоваться этому двойному освобождению, Настя на четвереньках проползла вдоль кустов смородины до самого угла дома. Там она приостановилась, восстановила дыхание, с шумом вырывающееся из ее груди, и, поднявшись во весь рост, прижалась к шероховатой стене. Теперь предстояло сделать главное – быстро, лучше бегом, пересечь двор и добраться до припрятанной машины. Настена опасливо подняла голову и поглядела на свои бывшие окна. Не заметив там силуэта любезной свекрови, потрусила к мусорным ящикам.
Машина была на месте. Вибрирующими от страха и слабости пальцами Настена достала ключи из кармана атамановских джинсов и, открыв дверцу, рухнула на водительское сиденье. Мотор заурчал, и машина плавно двинулась со двора.
Теперь бы не отключиться, сидя за рулем, да никаких привидений больше не встретить на пути к улице Фестивальной, а там, что бог пошлет.
Но господь, милостиво помогавший ей всю дорогу и убравший с проспекта весь встречный транспорт, преподнес ей напоследок сюрприз совсем не лучшего свойства. А именно: стоило только Насте переступить порог своей квартиры и, тщательно заперев входную дверь, войти в свою единственную комнату, как в ее кресло сизым облачком слетело очередное привидение и самым наглым образом начало принимать очертания человеческой фигуры.