: Теперь думаю, а если не потрет тред и все вскроется. Пиздец полицаю?
Сасян: в навостях увидем. ладна, ананасики, зокрываем тред. всем спать, цылую в хуй.
Иван Миронов – «Дом мечты®»
– Барби, милая, я дома.
Барби зашевелилась, выныривая из невероятно яркого и сочного сновидения.
Распахнулась дверь. В проеме, положив руку на дверной короб, стоял Он. Казалось, на Его рот направили софиты – настолько зубы, ровные и невыносимо блестящие, контрастировали с бронзовым загаром на гладкой, без единой морщинки, пластиковой коже.
– Как тебе сегодня мой «лук», милая? – кокетливо проговорил Он.
Барби медленно, пытаясь сфокусироваться в окружающем ее тумане, окинула взглядом подтянутого платинового блондина. Голубые джинсы на узких бедрах и того же цвета джинсовая куртка на голом торсе – Он выглядел идеалом. Нет, Он был идеалом.
Барби промычала что-то нечленораздельное.
– Точно, ты же не можешь…
Он приблизился, развязал узлы и вынул кляп, но прежде помахал у нее перед глазами скальпелем. Предупредил. Хотя необходимости в этом уже не было. Барби стала покорной.
– Чудесно, Кеша, – она почувствовала в своем голосе искренность и тут же, чтобы укрепить свое чувство, добавила: – просто великолепно.
– Я не знаю никакого Кешу! – капризно воскликнул мужчина. – Я – Кен, дурочка, Кен.
Это все таблетки. Это они позволили той сучке, что вечно подкалывала Кена в школе, на секунду вылезти наружу. Белые таблетки приносили цветные сны, но вместе с тем и погружали мозг в пластиковый гранулят. Это, конечно, было прекрасно, но редкие досадные недоразумения огорчали ее.
– Да, да, я дурочка, Кен. Прости меня.
– Конечно, милая, прощу. Но сначала накажу, – он обиженно выпятил пухлые, идеально очерченные губы, – чтобы впредь в твоей безмозглой белокурой головке не возникала всякая чушь.
Она и сама мечтала, чтобы податливый филлер поскорее заменил ее бесполезный мозг.
– Да, любимый, накажи, я заслужила.
Он рывком перевернул ее. Руки, привязанные поясом от халата к решетке изголовья, затрещали в плечевых суставах. Барби усилием воли сдержала крик. Сзади шеи коснулся холодный металл, но этот холод в доли секунды превратился в огонь, разгоняя наркотический туман в голове.
– Ты знаешь правила: стонать от страсти можно, кричать – нет.
Да, правила она знала и собиралась ради него стонать со всей страстью.
Кен рывком стянул с нее розовые лосины, попутно содрав едва засохшую корку. Бедра, от таза до колена, опалило огнем.
– Ничего, заживет, – задыхаясь, проговорил Кен.
Он часто задышал ртом.
– Сейчас, сейчас…
Барби смиренно ждала, когда Кен подготовится и возьмет ее, уже представляла твердый пластик его члена в себе…
Раздался сдавленный стон. На задницу брызнуло теплым.
– Черт…
– Ну ничего, Кен, – умудрилась ласково проворковать она, хотя боль раздирала ее искромсанные бедра и выкрученные крестом руки. – В следующий раз у нас получится гораздо лучше.
Сзади раздалось хлюпанье. Грязные розовые лосины, пропитанные кровью Барби, вернулись на место. Кен грубо развернул ее. Достал из кармана джинсовой куртки горсть похожих на белые шайбочки таблеток.
– Барбитураты для моей Барби, – улыбнулся он, вытирая рукавом слезы.
Свободной рукой он схватил ее за нижнюю челюсть, вынуждая раскрыть рот. Он был груб после неудачи в постели, но Барби наслаждалась этой грубостью. Она чувствовала, как поливинилхлоридовые пальцы впиваются в щеки, давят на зубы, как они пропихивают, царапая небо, в горло белое фармакологическое забвение.
Закончив, Кен ушел.
***
– Пожалуйста, Барби, успокойся.
Варя Романова пытается уползти в угол кровати, но, связанная по рукам и ногам, она мало что может.
– Милая, пойми, иначе ты не сможешь преобразиться. Нужно потерпеть совсем немножко.
Варя не слушает ту дичь, которую несет ее бывший одноклассник Иннокентий Краснов. Все ее внимание сосредоточено на молотке в его левой руке и на пассатижах – в правой.
– Нет, нет, милая, это не то, что ты подумала, я не собираюсь бить тебя. Я не изверг. И молоток вовсе не для этого. Но тебе придется взять себя в руки. Я уберу кляп, а ты постарайся не кричать. Ты сможешь?
Не может. Она продолжает в панике извиваться, пытаясь оказаться как можно дальше от покрытого темно-коричневыми пятнами молотка и совершенно безумного Кеши Краснова.
– Хорошо, тогда успокою тебя я.
Он выходит и возвращается с сине-белой бумажной упаковкой в руке. Варя, фармацевт дежурной аптеки, моментально узнает коробочку.
– Это Фенобарбитал, – радостно сообщает Кеша, выковыривая таблетки из блистера, – но я называю его КеноБарбитал.
Кеша деланно смеется, его застывшее от бесчисленных операций красивое лицо не в силах выказать никакой радости. Подойдя к Варе, он вцепляется своей узкой ладошкой ей в горло и вынимает тряпку у нее изо рта.
– Кушай, милая. Тебе сразу станет легче.
Он пытается дать ей таблетки, но не может разжать челюсть. Тогда он хватает молоток и, развернув гвоздодером к зубам, капризным голосом заявляет:
– Барби, сейчас же открой свой рот!
Он замахивается и… она разжимает челюсть.
– Тварь, – выдыхает она ему в лицо остатком воздуха в легких.
– Ты скоро изменишь свое мнение.
***
Барби улыбалась. Человеческая боль постепенно отступала, а в голову просачивался розовый туман. Бедра уже почти не болели.
Кен оказался прав. Она изменила свое мнение, пусть и не сразу. Лечение – дело не одного дня, но правильно построенная терапия, как психологическая, так и медикаментозная, может творить чудеса.
И, конечно же, хирургия.
Она помнила свою первую операцию – удаление зубов мудрости пассатижами. «Чтобы скулы выделялись», – сказал тогда Кен. Когда это было? Месяц назад? Два месяца? Год? Время для нее превратилось в жиденький кисель. Но она помнила, как боль, словно поплавок, то уходила на дно, пряталась, то внезапно выпрыгивала на поверхность, поблескивая яркими цветами. Тогда она боялась боли.
Потом пришли сны. Барбитуратовые сны для Барби: яркие, безболезненные. Пластиковые. Во снах она стояла в своем невероятном Доме мечты® перед зеркалом, любовалась гладкой, не знающей увядания, красотой своего нового тела и горячо благодарила милого Кена, который разглядел в гусенице будущую бабочку и обернул ее в кокон, чтобы помочь преобразиться.
И когда он бил ее мухобойкой, чтобы обвисшая после его строгой «диеты» кожа пришла в тонус, она благодарила его. И когда неделю назад он с помощью скальпеля пытался уменьшить ее «жопкины ушки», чтобы она соответствовала нужным стандартам, она благодарила его.
Боль гораздо легче переносится, когда это боль выздоровления. Боль преображения. Она не могла дождаться, когда эта бессмысленная тварь, Варя, сгниет и не будет мешать счастью Барби. Пластик не будет болеть. Пластик не будет гнить. Пластик не будет…
Барби провалилась в розово-фиолетовый мир. Она снова оказалась в своем Доме мечты®. Вот пластмассовое трюмо с расческой и пудреницей, а вон там – роскошная пластмассовая ванна с гидромассажем. На первом этаже спуск прямо в бассейн. И никаких лестниц.
Почему-то в этот раз, в этом сне, Барби ненавидела свой Дом мечты®. Она ходила из комнаты в комнату, и из-за каждой двери на нее бросались раздражающие цвета, душили ее, причиняли боль. Глупости, решила она. Раз у нее не было настроения оставаться дома, она могла идти куда заблагорассудится – она свободная кукла. Барби прошла через широкий холл и приблизилась к высокой входной двери. Подергала ручку. Заперто. Она принялась дергать изо всех сил за кольцо с головой льва, но дверь не поддавалась. Она со злости пнула ногой по двери, отчего по пальцам пробежала резкая боль.
Боль?! В ее сне не должно быть боли! Как она пробралась сюда?
Барби опустила глаза и обнаружила, что на ее пластмассовой ноге не хватает нескольких пальцев – они просто отвалились. Расстроенная, она открыла рот и…
***
…вскрикнула. Беспомощный звук впитался в кляп. Реальность залила розовый цвет багровым. Барби забилась на кровати, но ремни, которые теперь сковали и ноги, не пускали ее.
Кен сидел в изножье кровати и ошарашенно смотрел на Барби.
– Ты напугала меня, – с укором проговорил он.
Кен держал в руках заляпанный кровью кухонный топорик. Под левой ступней Барби лежала разделочная доска. На большом пальце ноги недоставало одной фаланги, на других не хватало по две. Глубокая борозда вдоль стопы говорила о том, что следующей на вылет была пятая, ведущая к мизинцу, плюсневая кость.
– Милая, прости, из-за всей этой чехарды я не успел сказать. Я купил тебе чудесные туфельки на каблуках, чтобы ты была самой прекрасной на свете куклой, но твоя нога оказалась великовата. Я сейчас, – он ударил топориком, и сухожилия отпустили кость, – все быстренько исправлю, – еще два мощных удара, и пластмассовая кость, покрытая пластиковой кожей, отвалилась. – Ну вот и готово.
Вокруг все было измазано искусственной кровью. Краснота залила доску, пропитала собой грязный матрас. Кен достал из белой коробки розовые «лодочки» на высоком каблуке. Барби сквозь невразумительную барбитуратовую боль все же отметила, что туфельки довольно милые. Кен поднес туфельку к окровавленной ноге и надел ее.
– Идеально, – удовлетворенно кивнул он и улыбнулся Барби.
Барби смогла ответить ему рассеянной улыбкой.
– Сейчас сделаю вторую ногу, и ты у меня будешь самой прекрасной Барби на свете. Прекраснее, чем все предыдущие вместе взятые.
Барби кивнула. Она долго дулась на Кена, что он похитил ее последней из класса, когда все остальные одноклассницы уже ушли на переработку. Но потом поняла, что все это была тренировка – Кен, трансформируясь из ботаника-заморыша с задней парты в самую красивую куклу-мужчину на свете, менялся сам и выливал из жидкого пластика свою любовь к ней, чтобы вместе они могли создать свой Дом мечты