– Из Лимба не возвращаются теми же, кем заходили, – кивнул я. – Это не может не влиять на психику.
– Конечно, – доктор рассмеялся. – Как думаешь, почему одних людей не ломают никакие житейские бури, а другие с детства страдают тревогами, неврозами и расстройствами поведения?
– Неужели…
– Да. Просто важную часть их души оттяпал такой же урод-сновидец, как ты. Вырвал с мясом и съел, а в дырку выебал, – доктор расхохотался. – А потом ребенок просыпается в своем мире, и что-то в нем надламывается.
– Где мой брат? – перебил его я.
– Ты знаешь, что может быть наоборот? – он не слушал. – Знаешь, что фантомы – это те, кто умер во сне? Их души остаются здесь гнить и поедать друг друга. Разлагаются заживо, чувствуют боль, собирают себя по частям и снова едят…
– Где Денис, сука? – прорычал я так, что доктор отступил на шаг, сощурившись.
– Они с дружками прыгнули на последний уровень.
– Как мне попасть туда?!
После минутной паузы, доктор улыбнулся одной стороной лица – той, что не была парализована. Я видел многое в Лимбе, но мне стало страшно от этой улыбки. Он мягко сказал:
– А знаешь чувство, когда в кошмаре кричишь, умирая от ужаса… но крика нет? Горло издает только сиплый шепот?
– Д-д-д… да.
Он легонько подтолкнул в спину мальчика лет десяти. Тот плакал и сипло кашлял, зажимая горло рукой. То, что я принял сначала за повязку, оказалось трахеостомической трубкой, торчащей из его горла и примотанной куском серой марли.
– Вот этот мальчик не может кричать.
Доктор сорвал марлю и резким движением выдернул трубку. Желтоватая слизь брызнула вслед за ней, мальчик закашлялся и засипел. Тугая пружина у меня в мозгу лопнула.
Приступ начался.
Одной рукой я схватил мальчика за шею и запрокинул ему голову. Он закашлялся снова, лицо его покраснело. Дырка в горле зияла и манила, сокращаясь от спазмов, похожая на растянутый анус. Пальцами я размазал по ней слизь. Из глаз мальчишки потекли слезы.
Член уже набух, я достал его и прижал к отверстию. Ассоциация с анусом укрепилась – потребовалось крепко надавить, чтобы головка проскользнула внутрь. По смазанному слизью горлу дело пошло легче. Тугое отверстие в трахее (какая игра слов!), обхватывало головку и сокращалось от череды спазмов.
Лицо мальчишки начало синеть.
Я входил в раж. В порыве вседозволенного безумия втиснул палец между губ мальчика и оттянул вниз его челюсть. Через распахнутый рот стало видно, как появляется и исчезает в его горле головка моего члена. Внизу засвербило, заныло истомой. Углубившись еще, я стал утыкаться в носоглотку – ощущение, чем-то похожее на то, когда упираешься в матку – щекотное давление в самом кончике.
Тельце ребенка, которое я держал за шею, уже обмякло, но окончательно дергаться он перестал, лишь когда я кончил. Серебряные искры ударили в глаза, голова закружилась и пальцы сжались в невыносимом пароксизме оргазма. Незабываемом. Сквозь сладкую вату, залепившую уши, я все же расслышал хруст.
Опадая, член легко выскользнул из дырки, сочащейся кровью из свежих трещин. Тело рухнуло куклой на грязный кафель.
– Добро пожаловать, – прошипел доктор.
Операционная рассыпалась, как театральные декорации. За фальшивыми стенами остался последний слой Лимба. И я замер, когда понял, что вижу.
***
Я искал людей. Или тех, кто еще был похож на людей. Кто мог дать информацию в обмен на удовольствие. Моделей в купальниках сменили потные тетки в поварских халатах, потом исколотые крокодилом шлюхи с пятнами некроза на ляжках. С каждым новым приступом, каждым слоем Лимба, меня все меньше воротило от запахов и все больше привлекало новое. Неиспробованное.
Ритуальные порезы Ульфрика остались далеко позади. На одном из последних уровней безногая наркоманка в коляске, кормившая меня грудью, приглаживала куцей ладонью волосы и ласково шептала:
– Они были здесь все. Твой брат тоже, я его видела. Я ему дрочила, – она поводила перед глазами трехпалым кулачком. – С ним двое ребят покрупнее. Хочешь, тебе тоже отдрочу как следует?
– Давай, – я оторвался от соска, молоко кончилось. – Но продолжай говорить. Расскажи о других.
– О, знал бы ты, сколько их здесь было! Английских особенно. Они давно о нас знают. Зовут это место «Dream Land». Так сразу и не перевести…
– Страна снов?
– Или страна мечты. Ведь «dreams» – это у них и мечты, и сны… Так хорошо?
– Да-а-а…
– Вот и получается, что мечты воплощаются во снах, а сны… бывают и кошмарами. А здесь как в большой мясорубке перемалываются кошмары и мечты…
– Быстрее…
– И именно здесь… – она послушно ускорилась, – возможна вся эта мерзость. Такая…
– О-о-о… О… Ох.
– …притягательная мерзость. М-м-м, ты мой хороший. Встань, дай оближу.
Я встал, она обслюнявила мне головку, сглотнула, застегнула.
– Найди медсестру в сорок седьмой операционной, шестой корпус. Не жалей ее, она сука.
– Хорошо.
– Постой. Ебни меня напоследок.
Я оторопел под ее безумным взглядом.
– Что?
– Ебни меня! – она исступленно затряслась, на морщинистых губах запузырилась слюна. – По роже с размаху, чтоб глаза поцеловались.
Я замахнулся и с оттяжкой ебнул.
– Спасибо, – она сардонически расхохоталась и облизнула сперму с пальцев. – Удачи тебе найти дно.
– И что я найду там, на дне?
– Повелителя Боли.
***
На пороге последнего слоя я был готов ко всему. К подземелью, вымазанному кровью. К заброшенной ванной комнате как в фильме «Пила». К тюрьме, подвалу, новой больнице, зловещему особняку или отелю. Но не к тому, что увидел.
Передо мной возникла моя собственная квартира. Тот же диван, бутылки из-под пива, пакетики из-под снеков. Тускло горел торшер в углу, освещая прикрытый клетчатой клеенкой сверток на диване. Я оглядывался, тревожно дрожа при взгляде на эту клеенку.
На экране компьютера в круге света сидел на стуле Денис. Я узнал его угловатую фигуру и спадающие на лицо волосы. Заметил веревки на запястьях и плечах. Бросившись к монитору, я окликнул:
– Денис! Эй! Брат! Где ты?!
Он поднял голову. Даже в плохом качестве, на этом зернистом изображении с никакой яркостью, было видно, как широко раздулись его зрачки, заслоняя радужку, и как налились кровью белки глаз. Брат смотрел пустым взглядом с экрана сквозь меня, с его приоткрытых губ капала слюна.
– Денис? Это я, Макс. Где ты? Как мне вытащить тебя? – я пощелкал пальцами перед экраном, будто перед лицом. Осмотрелся еще раз.
Сверток на диване шевельнулся. Я отпрыгнул и отбежал к кухне, схватив нож для мяса. Но шевеление прекратилось, в квартире снова все замерло. Я перевел взгляд на монитор.
Резко включился зум, приблизив лицо Дениса. Оно затряслось, губы растянулись в улыбке… И из черного, беззубого рта хлынула кровь. Брат закашлялся, продолжая в каком-то исступленном припадке глядеть в камеру и улыбаться. Сверток на диване затрясся еще сильнее.
Я бросился к нему и сорвал клеенку.
Дыхание оборвалось. Охваченный ужасом, я не мог даже кричать – словно тот мальчик с пробитым трахеостомой горлом. Слепая надежда, что я вот-вот проснусь и этот затянувшийся кошмар остановится, оборвалась в груди.
В полной тишине, окутавшей мою квартиру, я услышал, как поворачивается дверная ручка.
Захлебываясь слезами, я выставил перед собой нож, и попятился в угол, стараясь держать в поле зрения дверь, экран с трясущимся на нем Денисом и лежащий на диване изуродованный обрубок тела.
Когда дверь распахнулась, в нее вошли два санитара. Их улыбки с треугольными зубами окаменели, по лицу струилась сукровица. Они молча замерли посреди комнаты. Из-за их спин просочился человек, сел в компьютерное кресло перед моим компом и приветливо мне помахал.
– Разрешите представиться, Повелитель Боли.
– Ты…
– Давно не виделись, правда? Ты думал, я спился. А я здесь. Помнишь, как мы с тобой оба игрались со всей этой эзотерикой? Зря ты тогда от нас ушел…
Я глядел на лицо этого щуплого лысого человечка и сквозь затейливый узор шрамов различал знакомые черты.
– Ульфрик?
– У-у-у, адепт крови, Ульфрик, кроулианин… – он наигранно зловеще пошевелил пальцами, смеясь. – Мощный практик ордена кладбищенской ебли. Нет, тогда это все было чушью. Костяного дракона я так и не призвал, Лилит ко мне во снах не приходила. Хотя именно она стала наводкой на Лимб. Интернета тогда толком не было, пришлось копать, ездить, практиковать…
Я вспоминал тощего гоблина с залысинами до темечка, который ходил в берцах и плаще, играл тростью с набалдашником в виде оловянного льва, трахал в полнолуние на могиле цыганку за бутылку блейзера и лечил потом сатанистский триппер.
Изрезанный от макушки до кончиков ногтей бледный эльф, сидящий в моем компьютерном кресле, не имел с ним ничего общего.
– Подожди, Ульфрик, – прохрипел я. – Ты хочешь сказать, все это… Ритуальные порезы, пьянки с блядями, к-кладбищенская роса, пентаграммы, свечи… Вся эта эзотерическая поебень… Привела тебя сюда?!
– Ну, я был, конечно, не первым. Меня научили, – он сунул в зубы сигарету, один из санитаров дал ему прикурить. – С кладбищами и цыганками я завязал, сделал сайт. Админил его до поры… А потом стал прыгать в глубокие слои. Кто-то скажет, застрял тут, а я скажу – вознесся.
Он потянулся к мышке. Переключил вкладку на экране, показал главную страницу Лимботеки. Обвел экран тонкими пальцами, выдохнул дым.
– Это все мое. Теперь админю прямо отсюда. А иногда выбираюсь побродить по слоям, помучить жертв или… – щелчок мышкой, – посмотреть на других.
На другой вкладке открылись камеры наблюдения. Начиная с виллы, заканчивая психбольницей. Шлюхи, дети, фантомы, медсестры на этих камерах бродили, спотыкаясь, трахались, резали и ели друг друга, сливаясь в пароксизме насилия и экстаза.
Ульфрик достал из штанов член и начал поглаживать его, глядя на экран, будто вовсе забыл обо мне.
– Где мой брат?! – прорычал я, перехватывая поудобнее нож.