Эта мысль придала мне решимости — я перестала горбиться и обратилась к госпоже Вейдене, не пряча взгляд.
— Ваша Светлость, разве портрет этот рисовали в вашем присутствии? Откуда он взялся? Что за художник над ним трудился?
Герцогиня не сразу удостоила меня ответом, однако, спустя минуту-другую, признала:
— Нет, я не знаю мастера, нарисовавшего ту картину. Мой светлейший супруг… Огасто… подарил мне ее, когда мы прибыли в Таммельн. Он объяснил, что попросил какого-то художника тайно сделать копию с тех портретов, что имелись во дворце моего батюшки. Он говорил… говорил, что моя красота должна отражаться бесконечно, делая этот несовершенный мир чище и лучше.
Я с кислой ухмылкой приняла этот удар — Вейдена не удержалась от того, чтобы напомнить, как любил ее господин Огасто до того, как душевная болезнь начала одолевать его.
— Но кто может быть изображен там, если не я? — герцогиня улыбалась победно, но глаза ее потемнели от тревоги. — Многие говорили, что сходство безупречно и просили Огасто назвать имя художника, который так хорошо выполнил свою работу, но он не выдал свой секрет, говоря, что не желает, чтобы мастеру пришлось рисовать что-то менее прекрасное…
— Я не знаю, кто та женщина, — твердо сказала я. — Но ее тайна — это тайна господина Огасто и проклятой ведьмы, которая хочет его погубить. Если вы желаете спасти своего мужа, то позволите мне забрать портрет.
— То, что ты говоришь, звучит безумно, — госпожа Вейдена погрузилась в раздумья. — Но… я верю тебе. Не потому, что ты кажешься мне достойной доверия, о нет. Теперь я точно знаю, что повстречала тебя на ярмарке в черный день своей жизни. Следовало бы приказать страже вышвырнуть вас с дядюшкой из Таммельна — мне не раз говорили, что я привечаю шарлатана и мошенника. Но теперь ничего не исправить, и мне предстоит еще долго терпеть перешептывания за спиной — все знают, как добра я была с придворным лекарем. С лекарем, оказавшимся колдуном и злоумышленником. Я пригласила в дом того, кто хотел убить моего супруга! Пусть это неправда, но об этом никто не знает, и не захочет знать. Понимаешь ли ты, Фейнелла, каково мне думать об этом? Эту грязь с моего доброго имени не так-то просто смыть и не так-то просто стерпеть — а принесли ее в эти стены вы с дядюшкой.
Ее упреки были во многом справедливы — мы и в самом деле были наглыми безродными чужаками, готовыми едва ли не на все, чтоб получить теплый угол в богатом дому. Но мы пришли туда, где еще до нас все пронизало отвратительное тлетворное колдовство, дряннее которого быть ничего не могло — колдовскую грязь заметить куда сложнее, чем всякую другую. Я упрямо смотрела в глаза госпоже Вейдене и не склонила голову, когда она обвиняла меня.
— Сейчас мне следовало бы позвать слуг, переполошить весь дворец, и пусть над твоей головой свершился бы суд моего супруга, — Ее Светлость покачала головой. — Я вновь предаю его, слушая тебя. Но… я чувствую зло в той, кто называет себя сестрой Огасто. В ее присутствии люди одурманены и только я одна замечаю, что она распоряжается в моем доме, точно в своем собственном. Стоит мне ее увидеть — и я словно засыпаю, не могу сказать ни слова, как это бывает в дурном сне. Но когда она уходит, в голове у меня проясняется, и я понимаю, что покорно принимала чужую волю…
— Магия, — Хорвек счел, что может вмешаться в разговор, но из темноты не вышел. — Ей не так уж легко сопротивляться, но, раз у вас получается, стало быть, речь идет о природном даре. Это не редкость среди особ королевской крови — так уж заведено было в давние времена, что чародеи не упускали возможности тайно смешать свою кровь с королевской. И чародейские способности дремлют в тех, кто сидит на тронах, проявляя себя изредка самым неожиданным образом.
Я заметила, как госпожа Вейдена нахмурилась — ей пришлось не по нраву то, что кто-то сомневается в чистоте ее королевской крови, — и хитрый Хорвек тут же прибавил:
— Или же вас бережет от чар любовь. Это сильное и довольно бессмысленное чувство — одно из тех, которые сложнее всего подавить колдовством. Какое бы заграждение из чар не выстроил маг — человеческие страсти становятся ручейком, разрушающим колдовскую плотину. Усмирять их — непростое дело, чаще всего — и вовсе невозможное.
Это объяснение понравилось герцогине куда больше, и она улыбнулась перед тем, как вновь повернуться ко мне с надменным видом.
— Да, я слышала много странного, пока стояла в оцепенении рядом с Огасто, выслушивающим наставления этой женщины. Многое я позабыла, но кое-что помню. Она приказала ему не входить более в библиотеку и не смотреть на этот портрет!
— Поэтому-то я и спрятался здесь, — пискнул Харль, все это время державшийся тихо, как мышка. Мальчишка верно почуял, что милость герцогини к врагам новой госпожи дворца переменчива, и после моих неосторожных слов может растаять, как туман на солнце.
— Я не поняла тогда, отчего она так невзлюбила эту картину, — продолжила Вейдена. — Этот портрет не нравился и мне самой. Я порой заводила разговор с Огасто о том, что раз уж он так много времени проводит в библиотеке, то пусть там появится картина, которую писали с меня, живой и настоящей. Но он всегда говорил, что ему нравится именно этот мой образ…
— Что ж, раз этот портрет и впрямь непрост, взглянем на него еще раз, — сказал Хорвек, ловко улучив момент, и подал руку госпоже Вейдене, помогая той переступить лужу крови.
Мы с Харлем, переглянувшись друг с другом, лишь вздохнули совершенно одинаковым образом, и последовали за ними. В том, как бывший демон держался рядом с Ее Светлостью, чувствовалось: он полагает себя ровней госпоже Вейдене и обращаться с благородной дамой ему куда сподручнее, нежели с таким отребьем, как я. Да и светлейшая герцогиня, казалось, не замечала отталкивающей внешности своего спасителя. Она охотно принимала его помощь и глядела на него отнюдь не с тем же презрением, что на меня, хотя одним пресвятым богам было ведомо, отчего разбойничья рожа Хорвека кажется ей более приятным зрелищем, нежели мое лицо.
— Как бы кто-то из челяди не заметил, что в окнах мелькает свет, — проворчала я, не зная толком, отчего же кошки у меня на душе скребутся все сильнее.
— Все знают, что Огасто проводит здесь ночи, — отозвалась госпожа Вейдена. — И когда я шла сюда — странное дело! — дворец был тих и пуст, словно здесь не осталось ни единой живой души.
— Так будет каждую ночь, пока здесь ведьма, — сказал Хорвек, с полупоклоном отпуская руку Ее Светлости и показывая ей, что она может подойти к портрету. — Ей не по нраву, когда кто-то бодрствует, пока она спит. Чародейке приходится много колдовать, и она должна восполнять свои силы, пусть даже каждое мгновение у нее сейчас на счету. Ее слуги отправились на поиски врагов вне дворцовых стен, а дворец оплело сонное заклятие. Красть по ночам силу у спящих людей — известная колдовская хитрость, перенятая магами у старых духов.
— Дядюшка всегда говорил, что ежели кто храпит — рот ему нужно прикрывать платком, — не удержалась я от того, чтобы показать свою осведомленность. — Иначе ночной бес влезет через рот в нутро и будет до самого утра грызть сердце, пока бедолага вскорости не скончается во сне от сердечного приступа или другой какой болезни.
— Что за глупости! — тут же перебил меня Харль. — Неужто бес настолько глуп, чтобы не сбросить платок? Да пощекочи под носом у спящего перышком — он тут же чихнет, и платок слетит! Я слыхал, что дьявольские создания умещаются на острие иглы числом до дюжины, если не более. Что им стоит пробраться через ноздрю или какое другое отверстие?
— Вот уж пустомеля! — воскликнула я сердито. — Кабы бесы могли пролезть в ноздрю или в ухо, то мы бы все уж давно померли! Кто ж сможет спать, заткнув нос и уши?
— Мало же ты знаешь о бесах! — вскипел Харль. — Моей тетке из Виббельна в ухо как-то залез черт, когда она уснула на проповеди, и жил там припеваючи до самой ее смерти. Она частенько слышала, как он предсказывает погоду, причем почти никогда не ошибается. Я своими ушами слышал, как она ругается с ним, когда мы с матушкой гостили в ее доме! Тетушка говорила с ним с утра до ночи, ох и болтлив был тот бес! Всем известно, что такая беда случается с людьми, которые согрешили. Не поклонился храму — получай беса за пазуху! Подал монаху кривой медяк — непременно злой дух пролезет в твою голову или в брюхо, и будет там плясать до самой твоей смерти!
— В жизни не слыхала такой бессмыслицы! — вскричала я, позабыв обо всем на свете. — Знаешь ли ты, что дядюшка как-то в Олораке лечил от звона в ушах самого настоятеля храма? Вот уж был благочестивый господин, который бы лучше нос себе откусил, чем заснул во время службы. Однако ж и у него в ушах временами стоял такой шум, что он не слышал ни слова — только повторял, что это демоны справляют праздник в преисподней и звонят в колокола!.. Уж не думаешь ли ты, что в его ухе поместилась бы дьявольская колокольня? Если твоя тетка не ополоумела на старости лет, то попросту слышала, как говорят под землей бесы, и никто не влезал в ее голову!
Хорвек, чьи брови поднимались все выше и выше, не дал Харлю ответить на мою речь, которую, как мне казалось, оспаривать смог бы только истинный невежда — настолько ясны и понятны были доказательства моей правоты. Однако не успела я поблагодарить бывшего демона за то, что он меня поддержал, как он знаком приказал умолкнуть и мне.
— До сих пор я думал, что пережил самые тяжкие испытания в своей жизни, — сказал он задумчиво. — Но только что мне показалось, что лучше бы вернулись те времена, когда я не слышал человеческих голосов. Правильно ли я понимаю, Йель: ты не желаешь, чтобы твой юный друг нынче же утром попал в руки чародейке?
— Нет! — я почти вскрикнула, ведь перед моими глазами встал бледный Мике, покорно следующий за ведьмой.
— Стало быть, ему придется уйти из дворца до рассвета, — Хорвек кивнул. — Но для того, чтобы ему это удалось — пусть умолкнет, иначе я сверну ему шею прямо сейчас. Удивительным образом вы дополнили друг друга, и ваше общество стало решительно невыносимым.