Однако воистину удивительным для меня стало зрелище, открывающееся нам с вершины холма. Лес, который мы только недавно проезжали, словно выкосила коса страшного великана. Безжалостная буря вывернула с корнем самые старые и крепкие деревья, и сколько видно было глазу — тянулись одни только разрушения. Не осталось и признака дороги, по которой мы сюда прибыли. Вихрь, зародившийся над расщепленной сосной, ринулся на долину, ранее пестревшую золотой листвой, и уничтожил ее за считаные минуты, превратив в пустошь.
— Нет дороги — нет наших следов, — удовлетворенно заметил Хорвек, которого ужасные последствия колдовства, казалось, ничуть не смутили. — Госпоже чародейке придется повозиться, чтобы отыскать нас снова.
— Но ведь эта буря тоже питалась ее колдовским даром? — я не могла оторвать взгляд от печальной картины. — Ты говорил, что духи рады украсть у чародея его силу, а здесь ее истрачено больше, чем вина на Летний праздник…
Во взгляде Хорвека, устремленном куда-то вдаль, мне почудилось некое сомнение, словно он не знал, стоит ли говорить мне о чем-то важном.
— Ох, да чтоб тебя оса ужалила за твой хитрый язык! — взорвалась я, ощутив недоброе предчувствие. — Есть о чем рассказать, так рассказывай! Харль все равно ничегошеньки не понимает от страха, так что можешь не слишком-то таиться. Сам говорил, что одной ногой в могиле. Кому ты будешь там рассказывать свои дрянные секреты? Таким же покойникам?
— Это вовсе не секрет, — отозвался он, все так же рассматривая погубленный лес. — И мои слова не принесут тебе никакой пользы. Я думаю о том, что ведьма вовсе не сопротивлялась, когда пришло время расплачиваться с духами воздуха. Напротив, она с лихвой одарила их, чтобы показать тебе, как велика ее сила. Но кое в чем она просчиталась…
— И в чем же? — с подозрением осведомилась я.
— Госпожа чародейка не знает, как мало ты смыслишь в колдовстве, и полагает, что ты способна испугаться, увидев ее настоящую силу. Воистину, нет ничего глупее, чем пытаться впечатлить невежественного человека, — Хорвек с усмешкой покачал головой, и тут же пошатнулся. Видимо, его до сих пор одолевали приступы головокружения.
Сказанное им одновременно и успокоило, и разозлило меня.
— Пусть удовольствуется тем, что испугала до полусмерти Харля, — я, сморщив нос, махнула рукой в сторону мальчишки, который до сих пор что-то сам себе бубнил, подергиваясь точно припадочный. — Как бы бедняга не лишился ума.
— Я и говорю, что невеликую пользу она извлекла из этого, — хмыкнул Хорвек. — Истратить столько сил на то, чтобы превратить и без того безмозглого мальчишку в идиота!.. Кажется, я начинаю понимать, отчего чародеи этого мира проиграли обычным людям, несмотря на то, что некогда они властвовали над огнем, землей и воздухом, почти как высшие существа. Люди всегда удивительно глупы, сколько старой мудрости не вложи в их головы.
— Но-но! — мне не нравилось, когда бывший демон презрительно отзывался о моем племени, пусть даже речь шла о треклятых колдунах, которые и мне самой не слишком-то нравились. — Ты и сам был наполовину человеком в прежние времена, не говоря уж о том, что сейчас ты один из нас!
— Уж не думаешь ли ты, что я считаю себя хоть сколько-нибудь разумным? — рассмеялся Хорвек. — Единственное, что я знаю точно, так это то, что раньше я был куда глупее, чем сейчас, раз уж оказался в нынешнем своем положении.
— То есть, ты сожалеешь, что очутился здесь, сейчас, со мной? — отчего-то его ответ уязвил меня настолько сильно, что я задала и впрямь глупейший вопрос, на который, вздохнув, сама тут же ответила:
— Ну конечно же, сожалеешь… Кто б не сожалел — ты в прошлом был важным господином, почти принцем, хоть и среди гнусных черных созданий, а сейчас тебе приходится жить впроголодь, да копаться в грязи, не имея возможности вернуться к тем, кто раньше был твоей семьей…
Однако бывший демон не спешил отвечать утвердительно, вновь о чем-то задумавшись — и куда серьезнее, чем раньше.
Я пытливо смотрела на него, покусывая обветренные губы, ведь знала, что у Хорвека есть обыкновение умалчивать о том, что по его мнению мне уразуметь было не дано — то есть, о весьма важных делах. Но не успело мое невеликое терпение истощиться, как меня отвлекло кое-что другое: Харль, немного пришедший в себя, копался в остатках наших пожитков, которые нашлись у коляски, и к ужасу своему, я узнала в его руках разорванную сумку Хорвека. Она выглядела совершенно неприглядным образом, ведь ей пришлось пролежать на земле с той самой поры, как злополучная коляска перевернулась. Дождь промочил сумку насквозь, и только чудом вода не унесла ее в какую-то из промоин. А ведь в ней лежал холст, на котором была изображена таинственная дама, как две капли воды похожая на госпожу Вейдену!.. С ним могло случиться что угодно, раз уж добро из сумки просыпалось на землю…
С отчаянными возгласами я бросилась к мальчишке и успела выхватить из его рук сырой неприглядный сверток, который Харль уже собирался отшвырнуть в сторону.
— Харль, что ж ты творишь, негодник?! Ох, беда! Беда!.. — восклицала я, едва не плача: портрет, изорванный когтями ворон, пришел в совершеннейшую негодность, и единственной сохранившейся его деталью были разве что руки неизвестной дамы. Однако мальчишка был виноват только в том, что собирался выбросить грязную тряпицу, и его обиженное сопение заставило меня опомниться.
— Это проклятая ведьма изничтожила картину! — я, едва не плача, показывала подошедшему Хорвеку холст. — Наверняка ей встало поперек горла то, что портрет оказался в наших руках! Дрянная, подлая магия!
— Мне тоже иногда кажется, что твоя бестолковость — следствие какого-то злобного родового проклятия, — со вздохом согласился бывший демон, рассматривая смазавшиеся краски. — Холст пострадал оттого, что ты не позаботилась о его сохранности, а вовсе не из-за дурного колдовства. Отчего ты не держала его при себе?
— До того ли мне было, если ты собрался помирать? — вскричала я, с возмущением тыча пальцем Хорвеку едва ли не в нос. — Я думала лишь о том, удастся ли привести тебя в чувство! Твои вещи лежали с прочими пожитками, откуда ж мне было знать, что коляска перевернется? И тебе достает нахальства укорять меня за это!..
— От этого портрета зависела судьба твоего герцога, — отозвался Хорвек. — Я полагал, что ты прежде всего беспокоишься об Огасто, а не обо мне, только и всего.
— Я… я… — тут я почувствовала, что совсем запуталась, и оттого разозлилась донельзя. — Уж не думаешь ли ты, что я настолько бесчестна, чтобы жертвовать друзьями ради своих желаний? Да, я хочу спасти Его Светлость, однако это вовсе не значит, что я не думаю ни о чем, кроме как о господине Огасто!..
— Но ведь раньше ты поступала именно так, Йель, — вкрадчиво заметил Хорвек, глядя на меня почти с таким же любопытством, что одолевало меня саму несколько минут назад.
— И за это мне очень стыдно! — я выкрикнула эти горькие слова так громко, что Харль, все еще перебиравший комки грязи неподалеку, вздрогнул и выронил все, что успел отыскать. — Ты это хотел услышать?!
— Не совсем, — ответил бывший демон после небольшой заминки. — Однако, в тебе произошли любопытные перемены. Ты становишься более честным, но менее счастливым человеком, Йель…
— Кто бы говорил, — огрызнулась я, смерив Хорвека уничижающим, как мне казалось, взглядом. — Ты и сам далеко не всегда следуешь указаниям разума и чести! Да и счастья от судьбы тебе немного перепало. Но что об этом говорить… Все впустую, портрет безнадежно испорчен. А другого способа помочь Его Светлости и победить ведьму я не знаю…
Последние слова я произносила с упавшим сердцем, и собиралась было выбросить бесполезный холст, но Хорвек остановил меня.
— Не торопись, еще не все потеряно, — сказал он, забирая у меня жалкие остатки того, что я еще недавно считала ключом к тайне господина Огасто. — Быть может, это даже к лучшему. Что бы мы делали с холстом? Показывали случайным встречным? Шатались бы по мастерским художников, пока нас не стали бы гнать в шею, приняв за мошенников? На это у нас нет времени. А ведь мы даже не знаем, куда нам идти сейчас — на восход или на закат… Ну же, не плачь! Вечером, когда солнце начнет садиться, картина ответит нам, где искать художника. А до той поры нам нужно уйти как можно дальше от этого холма. Да, кстати! Что с моим кошельком? За ним, я полагаю, ты присматривала куда лучше, чем за картиной?
Я, покраснев, ответила, что оставила монеты при себе, после того, как расплатилась с крестьянами за провиант. Харль, заслышав краем уха о том, что речь зашла о деньгах, тут же выказал немалое присутствие духа и, подобравшись поближе, прошипел, косясь на Хорвека:
— Не отдавай ему деньги, Йель! У него же с головой нелады, разве можно ему доверить кошелек?
Я, еще сильнее побагровев, попыталась выдержать взгляд бывшего демона, который склонял голову то влево, то вправо, рассматривая нас с насмешливым любопытством, словно перед ним вдруг обнаружилась диковина вроде двухголового теленка. Мне было невыносимо стыдно, однако я не могла побороть истинно нищенскую жадность, происходящую из того, что никогда прежде я не имела при себе столько деньжищ. В серебряных и золотых монетах наверняка имелась своя собственная магия, особенно действенная с теми, кто всю жизнь добывал с превеликим трудом разве что медяки.
Наверняка эти нехитрые мысли читались на моем лице яснее, чем буквы в священном писании, и Хорвек, от души расхохотавшись, произнес:
— Стало быть, ты доверяешь мне в той мере, чтобы не бояться принять смерть от моей руки, но не настолько, чтобы отдать по доброй воле мне мой же кошелек! Силы небесные и подземные! Никогда еще не имел дела со столь забавным существом, сочетающим в себе и самые высокие, и самые низкие порывы души. Ладно, побудь пока что богатейкой, Йель, раз считаешь, что сумеешь распорядиться деньгами. Но на всякий случай помни: у тех, к кому богатство никогда ранее не приходило, почти никогда не достает умения его удержать.