еловек из столицы тщетно ищет помощи у здешних лесных ведуний, и, повинуясь какой-то неясной надежде, поспешила ему навстречу. Я не могла в ту пору сотворить самое простое заклинание, но помнила кое-какие тайные рецепты зелий — а он, если верить полоумным лесным ведьмам, искал исцеления от некой тайной болезни. Для чего-то судьба свела нас у порога грязного дома очередной деревенской знахарки — я верила в это неистово, как только могут верить обреченные люди.
Она умолкла, погрузившись в воспоминания, которые, как мне казалось, причиняли ей сладостную боль — Уна до сих пор черпала силу в той ненависти, что разгоралась тем сильнее, чем полнее было ее бессилие. И я с ужасом и отвращением поняла, что сейчас чувствую то же самое. Разве не похожи мы были? Обреченные, растоптанные и слабые — но продолжающие верить, что судьба позволит отомстить тем, кто причинил нам боль. Означало ли это, что мы одинаковы? Нет, я не смогла бы смириться с этим. Но, глядя на Уну с ненавистью, я думала в тот миг, что мы с ней равны, как бы ни претила ведьме эта мысль.
— ...Я искала его повсюду, вынюхивая след, как собака, — продолжала Уна. — Меня гнали от порогов постоялых дворов, словно чумную, не желая, чтобы постояльцы видели поблизости зловонную уродливую старуху. Но я уверялась все сильнее — рано или поздно мы повстречаемся. Так и вышло — он сам нашел меня, и тотчас приставил к моей груди острие меча. «Зачем ты ищешь меня, грязная нищенка?» — спросил он, и я по его голосу угадала многое. Тот человек был богат. Тот человек привык повелевать. И горе его было таково, что ради избавления от него он решился бы на что угодно — даже на разговор с отвратительной старой ведьмой, раздирающей свои язвы и пожирающей насекомых. О, как долго он меня искал! Столько же, сколько я ждала его — способного платить золотом, кровью и жизнями. Мне следовало цепко держать в руках дар судьбы и любой ценой исполнить желание отчаявшегося человека. «Что за беда заставила тебя искать помощи у лесных знахарок, скрывая свое имя и титул?» — спросила я, и вопрос мой ударил в цель, как раньше бил точно в сердце мой кинжал — когда руки были сильнее, а глаз — острее.
Он едва сумел ответить мне — так дрожал его голос. «Кто ты?» — спрашивал он, не решаясь коснуться моих страшных рук, брезгуя приблизиться к зловонным лохмотьям, скрывавшим увечное тело. Я отвечала, что мне открыты многие тайны огня и ветра, ночных небес и соединений звезд — и он поверил мне, ведь иного выхода у него не было. Так и не назвав своего настоящего имени, этот глупый господин велел мне ждать на том самом месте, где мы повстречались, и вскоре за мной прибыла черная грохочущая повозка, окна которой были наглухо заколочены, а двери закрывались снаружи на тяжелые засовы, словно в ней собирались перевозить лесного бесноватого зверя. Раньше я бы решила, что это ловушка, клетка, в которой излишне доверчивую ведьму доставят прямиком к костру. Но терять мне было нечего, и я вошла внутрь, помедлив лишь для того, чтобы полюбоваться на испуганные лица слуг, которые морщили носы от вони и более всего на свете желали побыстрее запереть за мной двери на все замки и засовы. Вот так, в черной повозке, скрытая от глаз людских, в сопровождении молчаливой свиты я прибыла в город, который показался бы почти каждому смертному величественным и многолюдным — но только не тому, кто видел Астолано и понял его суть.
Ты знаешь, о чем я говорю, покойник. Столица Юга — несравненна, в каждом ее камне содержится частичка пророчества, что обещает: «Здесь воцарится магия! Здесь услышат поступь величайшего из чародеев!». И это ожидание, из которого соткан воздух Астолано, пьянит лучше любого вина, лучше самой горячей свежей крови — я испытала это в полной мере, и, точно так же, как и ты, поняла, что буду возвращаться, пока не исполню пророчество — или же пока не погибну, пытаясь его исполнить. А тот, другой город, куда меня привезли... Что ж, я видела его стены и дома в щелку — он был велик, он был красив, он был старой столицей славных королей — да и только. Разве мало таких городов в подлунном мире?
Мы прибыли к городским воротам в сумерках и дождались ночи, прежде чем повозка тронулась вперед, по узким городским улицам. Горожанам она, должно быть, казалась полуночным призраком, явившимся из преисподней. Возможно, так оно и было — ведь внутри была я, я!..
И ведьма расхохоталась, встряхивая своими огненными волосами. Уне нравилось думать, что ей по силам стать проклятием для целого города — и она не скрывала этого.
— ...Они не желали, чтобы я знала, куда меня привезли, оттого запрещали задавать вопросы, а затем закрыли глаза бархатной повязкой. Никто не решился прикоснуться к моим лохмотьям, и мне велели держаться за край длинного шелкового пояса — он указывал мне дорогу. Но разве можно обмануть ведьму? Эти предосторожности и ухищрения сказали мне больше, чем любые слова. Я подчинялась их приказам, изображая покорность и равнодушие, но душа моя пела — как поет она сейчас. Магия не предавала Рыжую Уну, свою возлюбленную дочь — это она привела меня сюда, подсказывая и направляя, и она желала нашего воссоединения с той же силой, что и я сама. Меня, ослепшую и смиренную, вели по лабиринту, в сердце которого было спрятано нечто, способное вернуть мои силы. И я не собиралась отступать.
«Будь почтительна, грязная старуха! Отвечай, когда тебя спрашивают, и помалкивай, когда говорит господин, — прошипел кто-то мне на ухо. — Иначе ты не выйдешь отсюда живой!». Повязка упала с моих глаз и я увидела того вельможу, который когда-то грозил мне мечом, еще не зная, что придет время, и он будет молить меня о снисхождении. На нем было темное простое одеяние, но любой бы догадался, что он привычен к роскоши. Комната, куда меня привели, тонула в полумраке, однако я сумела разглядеть богатое убранство: это была спальня, пропахшая благовониями, которые безуспешно пытались скрыть другие запахи — болезни и лекарств. Повинуясь коротким указаниям, я подошла к пологу кровати и увидела среди перин и подушек спящую девочку лет семи-восьми. Она была больна с рождения — я сразу угадала это по ее удивительно некрасивому лицу. Чудом она дожила до того дня, но такие чудеса недолговечны, и, прислушавшись к ее слабому дыханию, я быстро сосчитала в уме, что девочке не суждено пережить нынешнюю зиму. Знал об этом и ее отец, оттого искал помощи у ведьм. Что ж, его желание сбылось — он нашел меня, Рыжую Уну, некогда лучшую из чародеек, а ныне — злейшую из себе подобных. И мои желания осуществились — я обрела совершенное орудие мести.
«Я спасу вашу дочь, — сказала я, поразмыслив. — Мне известно одно средство, способное ее исцелить. Но плату за него я потребую высокую, Ваше величество». О да, я сразу поняла, с кем имею дело — иначе к чему столько таинственности? И разве могла магия отступиться от меня и подсунуть вместо золота медь? В тот миг я уже знала, как разыграть карты, доставшиеся мне в ту ночь.
«Лекарство мое обойдется дорого, — говорила я, протягивая к растерянному королю свои когтистые кривые пальцы. — Первая треть цены — столько золота, сколько я смогу унести. Вторая треть — три жизни, которые я отниму собственными руками и не понесу за то никакого наказания. И последняя треть...» — тут я схватила за руку спящую принцессу, хохоча над испугом короля, который приказал бы немедленно казнить меня за такую дерзость, если бы мог — но сейчас ему оставалось только слушать. «Последняя треть цены такова: принцесса выйдет замуж за того, на кого я укажу!» Слова мои разгневали Его величество — короли не привыкли выслушивать подобные требования от грязных нищенок. Но я продолжила: «Принцесса выздоровеет, никогда более не вспомнит о болезнях, и станет прекраснее любой другой девицы в этом королевстве, никто с ней не сравнится, клянусь! И жениха я ей найду под стать — красивого, смелого, благородной крови. Чего еще желать? Кто-то другой приплачивал бы мне за такого суженого, а твоей дочери он в свое время достанется даром!»
В былые времена короли частенько давали опрометчивые обещания чародеям, надеясь, что долги возвращать не придется. Нынешние правители ничуть не осмотрительнее своих предшественников — вечно им кажется, что уж их-то никто не сумеет призвать к ответу. Вот и король здешних мест, Горденс Лаэгрийский, посмотрел на меня, затем на свою дочь, и сказал, что согласен. Я знала, о чем он подумал: «Старуха, должно быть, ума лишилась. Она ничего не сможет поделать с болезнью принцессы и я вздерну старую обманщицу на виселице, когда придет время ей вернуться ни с чем. Не вернется — туда ей и дорога, пусть не надеется на щедрый задаток. Но если... если она говорит правду?.. Что ж, посмотрим, насколько далеко зайдет она в своей дерзости, а затем решим, как от нее отделаться. Я не упущу даже столь призрачный шанс, чтобы потом не корить себя до скончания века — а вдруг? А может быть?.. Нет, повесить сумасшедшую ведьму я всегда успею!»
И я ушла из того города, попросив у короля Горденса всего лишь старого осла, сахарную голову да самый острый нож из тех, что найдутся в его дворце. Мне предстоял далекий путь, но я знала, что именно ищу.
Ты и сам, покойник, можешь немало рассказать о том, где сохранились остатки прежней магии этого мира. О, нет, я не отправилась на север, где когда-то давным-давно бродила по безмолвному белому лесу. Мои родные края поглотила вечная зима, способная заморозить кровь даже в жилах Рыжей Уны, дочери снегов. Люди, которым удалось сбежать оттуда, верили, будто боги наказали их королевство за то, что там появилось на свет чудовище с красными волосами. До сих пор их потомки проклинают мое имя и надеются, что весна возвратится в безымянную ледяную пустыню, когда я умру.
Но за горами, к северо-востоку еще не пришло время вечной вьюги — восточное темноводное море согревает прибрежную кромку. Впрочем, это не делает те земли сколько-нибудь пригоднее для жизни. Даже люди, из числа тех, что живучее крыс — как твоя девчонка! — не решились обосноваться в тех скалах. Я знала, что наверняка отыщу там нужное мне средство, но потребуются все мои силы, вся моя хитрость, чтобы заполучить его!.. Ты уже догадался, не так ли? Ведь тебе самому нужно найти почти то же самое, чтобы вернуть прежнего себя. Вот только ты вложил бы добычу в собственную грудь, а мне предстояло кое—что посложнее, ведь я лишь человек и торговаться с магией нам, людям, приходится по-другому.