Я хотела раздобыть сердце русалки — именно так! Подошло бы и сердце эльфа, разумеется, да только повстречать веселый народец нынче сложно, а уж обмануть — и вовсе задача невыполнимая, ты должен знать, ведь, говорят, они вам дальняя родня... Однако, тебя я когда-то обманула! Это все человечья кровь — она ослабляет, смягчает, заставляет нас искать тепла и сочувствия. Хорошо, что я свою как следует остудила в северном лесу!..
День за днем я ковыляла по горным тропам, спускаясь к крохотным каменистым бухтам, и разыскивала магию, которую источают высшие существа. Другой человек давно бы умер с голоду среди просоленных камней, и мой осел отощал, едва переставляя ноги, но я довольствовалась малым, свыкнувшись со своим ничтожным существованием. Не обращая внимания на холод, я ловила у берега руками мелкую рыбу и жадно поедала ее сырой, сплевывая кости и чешую. Мне не было дела до того, как одна пора года сменяет другую, я знала, что маленькая принцесса дождется моего возвращения.
Много холодных ночей подряд я выманивала русалку, оставляя рядом с водой кусочки сахара, сбрызнутые кровью — морские девы падки на это лакомство, ведь в их соленом царстве отродясь не бывало сладостей. Но сама я становилась все слабее, и не знала, достанет ли у меня сил совершить задуманное. Как-то я сказала себе: «Терять нечего! Еще немного — и я попросту не сумею занести руку для удара!». К тому времени русалка привыкла, что я прячусь между прибрежных камней, и безбоязненно нежилась в свете луны, облизывая свои сладко-соленые пальцы. Нечисть скалистого восточного побережья толком не знала людей, и забавлялась нами, как невиданными зверьками, не представляя того, как можем мы быть коварны и опасны, несмотря на слабость и смертность.
Я позволяла с собой играть и веселила русалку своими испуганными криками, когда она окатывала меня ледяной волной, а затем, сбив с ног, тащила в море, останавливаясь, когда я начинала захлебываться. Иногда она швыряла на берег странного вида рыбу, пойманную где-то в холодных глубинах моря, и громко смеялась, наблюдая за тем, как я неловко пытаюсь удержать скользкое морское создание.
Должно быть, она считала, что мы подружились, и очень удивилась, когда я ударила ее ножом. Ей не удалось вскрикнуть, но я торопливо тащила отяжелевшее тело на берег, чтобы ее сородичи не успели почуять в воде вкус русалочьей крови. Ее сердце прибыло в столицу, погруженное в сосуд с морской водой. Я сказала королю, что оно принадлежало морскому чудовищу — и почти не солгала. Из того сердца сварили бульон, который исцелил принцессу, и король, наблюдая за тем, как она хорошеет с каждой минутой, был сам не свой от радости.
Ему не составило труда отсыпать мне полную меру золота. Чуть нахмурились его брови, когда он отдавал приказ привести ко мне троих узников из городской тюрьмы, и без того осужденных на смерть. Но стоило только мне напомнить о третьем его обещании, как Горденс разгневался и приказал мне убираться. Что ж, и этому глупому королю я пообещала, что вернусь — но поторопилась уйти с дарами. Искушать судьбу не следовало без великой на то нужды. Уже следующей ночью я пролила при луне жертвенную кровь, подарив три жизни магии, и она, смилостившись, вернулась ко мне, признав, что Уна все это время хранила ей верность. Ко мне пришла не вся моя прежняя сила, а тело было, как и прежде, дряхлым и уродливым, но я уже могла сотворить кое-какие чары. И при мне оставался кусочек сердца русалки — я приберегла его для себя.
«Сделай меня той, кем станет принцесса через десять лет!» — сказала я, и проглотила его, ощутив на языке соль и кровь восточного моря.
Ты видел принцессу, покойник? Скажи — она ведь и впрямь хороша собой? Такой красавицы не бывало еще в Лаэгрии, и ее отец, должно быть, с ума сходил от счастья, когда видел, как мало-помалу проявляются новые черты в лице прежней дурнушки. Красота пришла к ней не сразу, иначе бы люди заподозрили неладное. Нет, она хорошела постепенно, и теперь вовсе не помнит времен, когда ее звали маленькой бедняжкой, которой не посчастливилось появиться на свет невзрачной, словно серая мышка. Но душа ее осталась прежней — тихой и блеклой, точь-в-точь цветок, которому недоставало солнца. Дар красоты не смог раскрыться полностью — ему недоставало огня, способного оживить его. Она стала красавицей, но вовсе не той, от одного взмаха ресниц которой гибнут сердца. То ли дело я! О, во мне бушевало пламя, которого так недоставало принцессе, и я знала, что никто не устоит перед его притягательной силой. Вейдена никогда не была так же хороша, как я, пусть даже черты наши стали схожими как две капли воды! А теперь... теперь ее никто и никогда не сможет назвать хорошенькой, я позаботилась об этом...
Рыжая Уна тихо и удовлетворенно засмеялась, произнеся эти страшные слова, и я поняла, что жене Огасто не удалось избежать гнева ведьмы после того, как мы с Хорвеком украли портрет из таммельнского замка. Бедная принцесса! Она так искренне полюбила своего безумного мужа, что перестала быть слепым орудием в руках колдуньи — и понесла за это страшное наказание, ведь Уна только и ждала повода, чтобы отнять у Вейдены красоту, которой сама же ее и одарила. Одно лицо на двоих — унизительное воспоминание для рыжей чародейки, и кто-то должен был расплатиться с ней за это оскорбление.
Не успела я подумать об этом, как Уна, словно услышав мои мысли, гневно выкрикнула что-то неразборчивое, злое.
— Я ненавидела свое новое лицо! Оно было прекрасно, но стоило мне только увидеть восхищенный взгляд, как я думала, что это обожание должно было достаться мне настоящей, его словно украла у меня глупая фальшивая маска, да, к тому же, имевшая точную копию. Русалочья красота, которую разделили мы с принцессой между собой, не имела права превосходить мою собственную! Я хотела царапать эту нежную кожу — нежную, но не столь белую, как моя прежняя! — и рвать волосы, которые так нравились людям, но не были рыжими! Разве горели бы они красным огнем среди снегов? И глаза... о, ничто не сравнится с моими истинными глазами, ведь так, так?!..
Она подалась вперед, уставившись на Хорвека столь жадно и просяще, что любой бы догадался, чего ждет тщеславная и самолюбивая ведьма.
— Ты очень красива, Уна, — сказал Хорвек, не отводя взгляда. — Я не видел никого красивее тебя нынешней.
И сказано это было так, что его словам поверила не только ведьма, но и я, обездоленная немая рабыня, ненавидевшая Уну как никого другого в своей жизни.
— Тогда еще я не знала, сумею ли вернуть свой облик, — Уна гладила свои волосы и они мерцали красными искрами в свете костра. — Но я знала, что магии угодна слепая преданность, и надеялась, что покоряясь ее неслышимым приказам, заслужу достойную награду. «Волшебство хочет, чтобы я отомстила за поругание, которому его предали в Астолано, — думала я. — Я оказалась недостойным посланником его воли, не сумев говорить на равных с королем и не разгадав того, что он защищен каким-то старым заклятием. За это я и понесла наказание. Каждый миг страданий и бессилия был дарован мне для того, чтобы я преисполнилась решимости исправить свою ошибку. Род королей Астолано будет повержен, и когда я принесу их головы к ногам своего божества — оно помилует меня окончательно».
У меня было время на то, чтобы как следует обдумать, где находится уязвимое место в той броне, что защищала астоланского короля. Я ощутила ее прочность и силу лишь на краткий миг, но каждая секунда последующей боли открывала мельчайшие детали плетения магического щита, и я не могла не признать, что он сотворен с величайшим искусством. Слишком поздно открылась мне тайна Астолано: любое зло вернется тому, кто замыслил его против королевской семьи. Словно воочию я увидела светящиеся зеленые нити, опутывавшие короля с ног до головы. Да и сейчас, стоит мне только закрыть глаза — и зеленые узоры горят во тьме, навсегда отпечатавшись под моими веками. Кружевные тонкие плети раскинулись по дворцу — они вели к детям королевской крови. Трое детишек — принцесса, принц и их кузен. Мне довелось их встречать в галереях дворца. Кому-то из них суждено было стать моим рабом и предать свой род.
У королевского племянника глаза были слишком злыми — дети с таким взглядом обычно рано обзаводятся своими собственными страстями. Магия, которую я собиралась использовать для своей новой игры, могла обмануть защитные заклятия, но не взгляд голубых глаз, который я хорошенько запомнила при первой встрече. «От него следует избавиться первым!» — подумала я тогда, самонадеянно полагая, что стою в одном шаге от трона, но прогадала. В новой моей игре для злобы, что взращивал в своей душе этот голубоглазый мальчишка, нашлось славное применение, но в главные герои он никак не годился — то-то разъярился бы он, узнав, что вновь ему суждено остаться на вторых ролях!..
Принцесса тоже не годилась для моей затеи. Я и так одарила одну королевскую дочь слишком щедро! А эта, к тому же, была любопытна и вечно совала нос в чужие дела. Но сгубило ее вовсе не любопытство, а любовь к младшему брату. Юный принц был таким хорошеньким, таким славным!.. Мальчик, окруженный любовью и восхищением, хорошо знал цену красоте — по большей части, своей собственной, — но с годами сердце его начало томиться желанием раздобыть себе невесту, которая не покажется бледной тенью рядом со своим красавцем-нареченным. Кому же захочется слышать за своей спиной пересуды: «Бедный мальчик! Он заслуживал гораздо лучшего!». Всеобщее восхищение сделало его чуть тщеславнее, чем следовало бы, и он искал не любви, а очередной повод польстить собственной гордости.
Что ж, я подарила ему встречу с самым красивым созданием, которое он только мог увидеть. Он бежал со всех ног ко мне, едва по городу и дворцу разошлись слухи о прекрасной девушке, найденной на берегу после шторма. Маска, скрывавшая его лицо, не смогла обмануть меня — я узнала бы принца из сотен других людей, ведь теперь я распробовала на вкус тайное волшебство, оберегавшее его.
Никогда еще я не боялась так собственного колдовства. Сотни и тысячи раз я оттачивала слова заклятия, которое мне предстояло прошептать, но даже самой себе я не могла бы соврать, что уверена в своем замысле. Моей магии предстояло тихо оплести броню, хранившую принца — как побеги вьющейся розы взбираются по старым камням укреплений, — проникнуть в каждую щелку, зацепиться крошечными шипами за невидимые трещинки, и, наконец, усеять прочную мертвую стену сотнями соцветий. Они бы источали столь дивный аромат, что никто не посмел бы увидеть в них что-то дурное. Заклятие, сочиненное мной, дарило принцу обещание близкого счастья, сладкого волнения, нежной истомы — что в этом губительного и злого? Разве нужно защищаться от таких чар?..