Хан.
— Где он?! — в его вскрике выплеснулось столько ярости, что Ника отшатнулась, умолкнув на полуслове.
— Кажется, я вовремя, — мгновенно сориентировался Фрог. — Так я могу рассчитывать на снисхождение?
— Где он?! — из горла вырывается уже какое-то рычание.
— Хорошо, хорошо! Не кричи только. Он вчера днём улетел на Каджеро. У меня есть его тамошний адрес.
— Куда?! — это было слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. — На Каджеро?
— Да, у него там хата. Солнечный, гостевая зона, восьмой коттедж на Восточной аллее.
— Восточная, восьмой… гостевая зона, — повторил Дмитрий вслух.
— Да, верно. Мы в расчёте?
Язвительный резкий смех, вызванный дурацким вопросом, напугал Нику не меньше, чем Фрога на том конце канала, но сейчас Дмитрий просто не мог об этом беспокоиться.
— Ну уж нет, жаба. Ты со мной никогда не рассчитаешься.
Он оборвал связь.
Тварь здесь. Он сам пришёл туда, где его легче всего достать. Что ж, Шер-Хан недобитый, молись. Охота объявляется открытой.
Дмитрий, забыв о Нике, резко развернулся и выскочил из комнаты.
Она некоторое время стояла неподвижно. Злость, обида, ненависть, только что бурлившие в ней, притихли, затаились в глубине груди. Эти рычащие реплики, этот блеск в его глазах, эта звериная стремительность движений, сменившая шоковую неподвижность — всё было так странно, так пугающе! Привычный, знакомый Димка исчез. Она никогда не представляла, что он тоже может быть таким. Кто — на Каджеро? Восточная аллея, восьмой коттедж.
Выбежать из дома, вскочить в сиденье скутера и рвануть в сторону гостевой зоны — это быстро. Ника ещё не очень понимала, зачем ей так нужно увидеть, куда рвётся Димка, но твёрдо знала, что это необходимо понять. Уже отъехав пару километров от дома, она сообразила, что на стоянке не хватало одного аппарата. Он тоже на скутере. Можно не успеть.
Ника прибавила мощности двигателя. Слава Богу, что она не первый раз на этой дороге и знает каждую кочку и каждый поворот. Она догонит его.
Она выехала на Восточную аллею как раз в тот момент, когда от восьмого коттеджа в сторону периметра рванул голубой скутер-вездеход, а следом за ним — лёгкий светлый скутер Дмитрия. Ника никогда не жаловалась на зрение. На вездеходе летел Хан — тот самый человек из записи, который только что чуть не убил её своим письмом. Ника, не останавливаясь, рванула за ними. Теперь она понимала, что должна увидеть и услышать то, что там будет.
Глава 8
Хан знал, что Язва вернётся. Фрог позаботится об этом, получив его, Алекса, разрешение. И ожидание этого одновременно бодрит и успокаивает. Опасность со стороны расследования деятельности «Дианы» отступает на второй план — глупо, наверное, но сейчас это даже хорошо.
Устраивать драку в коттедже — фи, детство. Сейчас же набегут немногочисленные туристы, вызовут охрану, а это наверняка будет охрана Ревнёва… нет уж, встретятся они там, где будет удобно Хану. Для этого на дорожке наготове стоит скутер, все вещи собраны, остаётся только дождаться народного мстителя, увести его подальше в джунгли и спокойно с ним разобраться. Оттуда — или в Алмазный, или в Арзун… скорее последнее, в Алмазном сейчас опасно. А в Арзуне можно взять аэрокар и слинять на Второй материк, где ещё могли остаться люди Босса и улететь с планеты с ним. Или переждать трудное время и улететь потом.
Мысли прерывает приближающийся звук двигателя. Неужели пора? Пора, вон он несётся… Что ж, поехали.
Хан выкинул недокуренную сигарету и быстро, но не суетясь, подошёл к скутеру. Отлаженная машина включилась с пол оборота. Догоняй, Язва!
То ли легкий полуспортивный скутер действительно развивал большую скорость, то ли ярость Индиго подгоняла его, но он настиг Хана на просеке, километрах в десяти от города. Пока длилась эта гонка, он почти не думал, только одно билось в висках — убью сволочь.
Позади осталась боль клеветы, позади — чувство вины перед всеми, позади Феникс — прости, Пашка, это мой бой, я закончу его сам, — позади Ника. Есть только мерзкая тварь, пытающаяся сбежать, и он, Охотник.
Индиго вырвался вперёд, резко развернулся, и скутер встал поперёк дороги, вынуждая остановиться и Хана — его вездеход не мог взять такую высоту, чтобы перелететь препятствие. Индиго даже не вздрогнул, когда вездеход затормозил буквально в десяти сантиметрах от него. Он аккуратно поставил машину на выдвинувшуюся из корпуса опору и соскочил на пластобетонную дорогу.
Зелёные стены джунглей по обеим сторонам не укрывали от жарких лучей Сианы в зените. Хан поднял голову, взглянул сквозь светозащитные очки в небо. Индиго сделал шаг вперёд.
— Погоди, щенок, — будничным голосом остановил его Хан. — Не думаешь же ты, что я совсем кретин?
Нет, не думаю. Ты мразь, но не кретин.
В лицо ему смотрел серебристый ствол боевого лазерного излучателя. Точно такого, как те, что служили им на «Киплинге».
— Я знал, что ты придёшь, Дима, неужели я настолько туп, чтобы не просчитать этот вариант? Что, не нравятся мои сюрпризы?
Он говорил, не вставая с сиденья вездехода. В любое мгновение он мог выстрелить, надавить стартовую клавишу и сорваться с места, снося невесомый скутер. Но Индиго знал, что Хан не сделает этого, пока не скажет всё, что хочет. Хан любил разговоры.
— Убью, тварь, — лаконично ответил он.
Хан рассмеялся своим приятным на слух, отвратительным смехом.
— Из нас двоих излучатель у меня, Язва. А ты слишком торопился, чтобы захватить оружие.
Ника затормозила, едва заметив вдали их машины. Она понимала: хочешь услышать — подойди тихо. Она поставила скутер на обочине, надела перчатки и нырнула в редкие придорожные заросли, успев заметить, что Димка уже стоит на ногах, а Хан всё ещё на вездеходе. Она смотрела только вперёд, поэтому не заметила, как на другой стороне дороги, чуть позади, шевельнулись лианы, пропуская высокую мужскую фигуру, направлявшуюся туда же, куда и Ника.
— Что он тебе сделал, Хан?
Язва изо всех сил старается держаться, но голос его выдаёт — как всегда. Он весь кипит. Судя по всему, беседа с Ревнёвой состоялась непосредственно перед этой встречей, а плохо скрытая ярость Язвы говорит о том, что ничем хорошим для него беседа эта не закончилась.
— Что он мне сделал? — как ощутимо выделяется эта связка «он — мне».
Вопрос не то, чтобы совсем неожиданный, но к этому разговору Хан не готов.
Ты всерьёз спрашиваешь, да? Он — мне? Да ничего. В том-то и дело. Ничего. Он делал для всех всё, раздавал направо и налево улыбки, похлопывания по плечу, одобрительные взгляды, слова благодарности и похвалы. И только для меня у него оставался всегда спокойный равнодушный взгляд, и эта показушная дружелюбность. Плевать он хотел на меня, понимаешь?
Нет, не понимаешь. Ты и раньше-то не понимал, а сейчас тем более. Взгляд прыгает со ствола на моё лицо, оттуда на руку, сжимающую руль скутера, снова на ствол. Думаешь, выстрелю сейчас? Или планируешь, как выбить у меня из рук излучатель? Но ты ни черта не понимаешь.
— Что он мог мне сделать, Дима? Просто… — вдруг хочется сказать это вслух. — Я не люблю, когда я к человеку со всей душой, а он отворачивается, как будто ему гадюку подсовывают.
— Может, потому, что душа такая? — с готовностью отзывается этот щенок, и видно, что ему нравится ощущать чужой гнев. Нет, не доставлю тебе этого удовольствия. Тебе меня не разозлить сегодня.
— Ничего. Моя душа при мне, Язва. А вот где теперь капитанские погоны, власть и слава?
На лице явственно проступает работа мысли. Доходит, а? А вот я тебя выведу сегодня из себя, Дима.
— Ты.
— Я. Неплохая каша заварилась тогда, верно? Всего несколько фраз, неточно переведённых, и такой эффект.
Неважно, что я тогда понятия не имел, чем всё закончится. Неважно, что последнее, что я хотел — это гробануть самого Лазарева. Тебе это знать незачем, Язва. Что случилось, то случилось.
— А всё потому, что Феникс твой излишне самоуверен. Не слушал советов Чернова — а кто такой Чернов, чтобы его слушать, — оставил этого тугодума трусливого на месте, которое мог бы занять и я, с большей пользой для дела. И вот вам результат.
Работа мысли на лице продолжается. Видно, как жажда сложить паззл борется с желанием броситься в драку.
— А сафари это, Хан? Неужели плевок в душу стоит жизни?
Ну да. Знал бы ты, как я старался вывернуться, чтобы этот плевок стоил жизни тебе, а не ему. Но слугой двух господ не все могут работать. Увы, я не Труффальдино.
Медленно закипает холодная, бешеная ярость. Это плохо, руки начинает вести, излучатель вздрагивает, но Язва этого уже не замечает, ему не до ствола.
— Этот цирк был имени тебя. Феникс тут ни при чём. Я для тебя старался, я всё сделал — урс этот подсадной, аптечка-некомплект, прививка невколотая, я всё сделал, чтоб ты сдох в любом случае. Я из шкуры вон лез, чтобы Жертвой пошёл ты, но ты сдрейфил, выбрал, что попроще. Конечно, ты его выследил, конечно, ты его догнал. Скажи, что ты не понимал, за кем идёшь, и я плюну тебе в наглую рожу! — тихо, только не кричи. — Ты его гнал, всё равно что с собаками за ним шёл, и ничего, ни ноги, ни руки не дрогнули. Небось, до последнего сам от себя прятался, гнал мысли — что же тебя ведёт так уверенно за посторонним пацаном по джунглям.
Язва бледнеет, наклоняет голову, будто забодать хочет, но смотрит в глаза, взгляд не опускает. Как кролик на удава.
— У тебя все тормоза отказали, только о своей шлюшке и думал. Кстати, знаешь, как она в эти долги влезла? Нет, Фрог сам не додумался бы, он при упоминании твоего друга терял волю и соображалку. Я его понимаю, там есть чего бояться. Только не мне. Ты хоть сейчас соображаешь, кто на вас этот долг навесил?
Глаза под спутанными чёрными прядями вспыхивают.
— Ты.
Других слов не находится, да? Паззл складывается. Теперь он понимает. Да, я. Всё я. И даже чуть больше, чем всё. Вот он, момент, чтобы закончить исповедь.