Упоминание о таверне отбросило все колебания Садгура: он почувствовал, что сейчас отдал бы все на свете за хорошую кружку холодного пива!
Конец разговору положил хрипун:
— Да, пойдемте выпьем и все обсудим! Только, чтобы не привлекать внимание солдат, идем уверенней! Идем так, словно мы хозяева города, тогда все будет в порядке. «Золотая Жаба» — это ведь, если не ошибаюсь, таверна Троса?
— Да, Троса.
— Вот, вот, кто бы подумал, что он повстанец! Ну, что, мой друг — ты с нами?
Садгур кивнул, оставив при себе терзавшие его сомнения.
— Идем!
Когда они вчетвером пошли по улице, юноша с Садгуром несколько опередили спутников; он был очень возбужден и, не останавливаясь, засыпал Садгура вопросами.
— Ты действительно знаешь Теммара? Я мечтал хоть один день послужить у него! И вот, наконец, свершилось!
Садгур сдержанно рассказал ему об Теммаре — тщательно выбирая слова, чтобы не наболтать лишнего, но испытывая при этом нескрываемую гордость.
Двое других, улыбаясь и перешептываясь, обогнали мирно беседовавших Садгура и Кироса.
— Вот уже двое,— шепнул Сирт,— и один из них, действительно, повстанец! Боги с нами!
— Да, мы здорово обдурили этого мальца! А теперь и все его друзья будут в наших руках!
— Это проще простого! Надо только привести этих двоих во дворец и получить наше золото!
— Больше жертв Нгаигарону! Клянусь Небом, это нам удастся лучше, чем быть помощниками Теммара!
— А на обратном пути, может быть, допросим рабыню Идзуры?
— Почему нет? — загоготал хрипун.— Ночь только начинается, а у этой блондинки славная попка! Хотя, думаю, не стоит! Я слышал, Идзура сама любит позабавиться с этой девицей. Опасно заставлять ее ревновать!
Они громко рассмеялись.
Садгур, продолжая расхваливать Теммара перед юным Киросом, решил, что эти двое позволили себе какую-то неприличную шутку над Нгаигароном…
Соня, Теммар и пятеро его воинов направились в таверну, хозяина которой правитель знал с детства. Тем не менее, сначала он послал одного из своих людей на разведку, узнать, жив ли еще этот седой одноглазый человек.
Его нашли в своем подвале в обществе четырех мужчин и двух женщин, одна из которых, беременная, оказалась его внучкой. Человек Тем-мара чуть не довел одноглазого Бенфу до сердечного приступа, окликнув его из темноты, когда старик нес хлеб и вино из безлюдной таверны в свое убежище внизу.
— Я служу Нгаигарону! — прошипел он в ответ.
— Проклятье! Я с Теммаром!
— Ты лжешь!
— Успокойся. Теммар с нами! Пойди посмотри!
— Ты лжешь, ты лжешь!
Но посланец не лгал. Он отступил к двери, открыл ее, и Теммар, Соня и все остальные вошли. Старый Бенфу крепко обнял Теммара, рыдая от радости, что видит своего господина живым и невредимым.
Пока вся компания, собравшись внизу, поглощала нехитрую еду, Теммар с Соней сидели за столом наверху, в темной таверне. Они наблюдали за улицей в полуоткрытое окно, но здесь, близ окраины города, было мало дозорных и мало прохожих, лишь женщины рылись в мусоре в поисках остатков пищи.
Время от времени они заговаривали друг с другом.
— А твоя жена? — спросила Соня, подхватывая нить разговора, оброненную Теммаром.
— Я ненавижу ее! Ничего не могу с этим поделать, Соня. Я доверял ей, одним богам известно, почему, а сейчас это доверие полностью утрачено! Она — избалованное дитя, стремящееся достичь недоступного, и презирающее то, что уже достигнуто. Она никогда не могла бы быть обычным человеком! А теперь Идзура стала ведьмой, предательницей. Полагаю, немалую роль тут сыграло ее происхождение.
— Каждый из нас выживает как умеет, Теммар!
— Правильно! Но это ее не оправдывает. Ведь есть еще ценности, дарованные нам богами!
— Нет, это ее не оправдывает. Но я часто думала о ценностях…
Теммар резко повернулся к Соне.
— Ты благодаришь людей, когда они помогают тебе, пытаешься отплатить им тем же самым и ожидаешь, что и люди тебе отплатят за твою помощь?
— Да.
— Ты веришь, что есть силы и существа более великие, чем человек?
— Да.
Что-то внутри Сони похолодело, когда он упомянул о потусторонних силах, обрекших ее, похоже, на незавидную участь.
— Ты веришь, что человек может обладать такими качествами, как справедливость, честность, искренность… что, хотя он, может быть, часто терпит поражения, он должен по-прежнему стремиться к этим ценностям?
Соня медленно кивнула.
— И что на свете существует любовь?
— Да, я знаю, что она есть.
— И что в человеке есть как плохое, так и хорошее?
— Я со всем этим согласна, Теммар; а что?
— Есть общепризнанные ценности. Воин ты или шлюха, король или сапожник — есть ценности, общие для всех: человеческое достоинство, отношение к жизненной борьбе, как к стоящему делу. Тот, кто не верит в эти ценности, не может называться человеком; в некоторых ситуациях он сможет нарушить все законы добра. Может быть, на какое-то время добро лишь с огромным трудом возобладает в его борьбе с самим собой, но… Чем больше хвастовство, тем большее сомнение вызывает хвастун; чем сильнее доспехи, тем слабее человек, который их носит; чем громче голос, тем менее убедителен аргумент — и так далее. Ты все это знаешь, Соня, иначе ты не была бы такой, какая ты есть. Рано или поздно это качество проявится в слове, в действии — в приготовлении хлеба, занятии любовью или борьбе за чью-то жизнь.
Соня спокойно слушала его. Ей становилось ясно, что философия Теммара произрастает из глубокой обиды, которую нанесла ему Идзура. Ей захотелось протянуть ему руку. Это была не любовь, а глубокая симпатия, сочувствие абсолютно чужих друг другу людей, двух воинов.
— Мы используем слова, чтобы уклониться от действия,— задумчиво произнес Теммар,— а действия, чтобы уклониться от слов. Боги, боги! Где же истинное равновесие? Где же ответ, который не ведет к дальнейшим вопросам? Почему человек не более чем надежда и быстро исчезающий призрак, передающий своим потомкам знания, чтобы те забывали их?
Он сцепил руки, положил их на стол и откинулся назад — при этом его лицо скрылось в тени.
Вдруг снаружи, с улицы, послышался шум, тотчас же вернувший обоих к реальности.
В комнате не было света и их присутствия ничто не выдавало, но Соня, тем не менее, низко пригнулась и молча вытащила меч, потом, прижавшись к стене, осторожно выглянула в окно. Теммар, спрятавшись по другую сторону окна, тоже выглянул, пытаясь определить источник шума. Потекли долгие мгновения ожидания.
Соня начала успокаиваться. Неужели шум возник лишь в их воображении?
Затем шум раздался снова, и на улице показалась высокая темная фигура. В это же мгновение на лестнице послышались шаги.
— Теммар…
Это его люди поднялись из подвала. Теммар шепнул из тени:
— Тихо! Враги!
Все четверо воинов в тот же миг осторожно отступили в пелену темноты, и, спокойно обнажив мечи, застыли в ожидании.
Фигура появилась перед окном и заглянула в комнату, показав свое тусклое, белое лицо, Соня подавила глубокий вздох. На бледном, вытянутом лице непрошеного гостя сверкнули желтые глаза. Колдун!
Глава четвертая
Когда двое, шедшие впереди, обернулись, юный Кирос поднял взгляд и вдруг заметил, что они идут совсем не к таверне. Он прервал Садгура жестом и прошептал: — Мы идем вовсе не к моим друзьям!
Садгур замедлил шаг и оглянулся; Кирос тоже посмотрел через плечо. Повсюду на улицах стояли стражники.
Двое их спутников остановились и повернули к ним. Под их плащами посверкивали обнаженные мечи.
Садгур остановился. Его прошиб холодный пот.
— Что такое…
Он мгновенно потянулся за мечом.
Но двое подскочили к нему с занесенными клинками, и Садгур только успел сжать кулаки.
— Иди!
— Я вам обоим перережу глотки! — зарычал Садгур.
— Попробуй!
Сирт поднес: меч к горлу Садгура и наклонился с намерением вынуть из ножен его оружие. Его спутник проделал то же самое с застывшим в шоке Киросом.
— Теммар!
Обуреваемый гневом, понимая, что он погиб, Садгур выхватил меч левой рукой, а массивным правым кулаком ударил Сирта в лицо. Тот тяжело рухнул на булыжники.
Хрипун развернулся и уже поднял меч, чтобы поразить Садгура, как вдруг напрягся, заревев от гнева и боли. Юный Кирос выхватил кинжал и вонзил его предателю в бедро. Хрипун развернулся и рубанул мечом, прорезав пустой воздух, а в это время юноша увернулся и со всех ног бросился наутек. Тогда он повернулся к Садгуру, но тот с поднятым мечом уже надвигался на него. Предатель с проклятиями опрометью бросился бежать.
Садгур выругался в ответ, вынул один из своих длинных кинжалов и мастерски метнул его. Тяжелое лезвие угодило врагу точно между лопаток. Хрипун пронзительно заорал и рухнул на булыжники, где и остался лежать; руки у него дрожали, а ноги были совершенно неподвижны.
Со всех сторон, вынимая на ходу мечи, на крики сбегались наемники Нгаигарона. Сирт, бормоча проклятия и выплевывая кровь, схватил свой оброненный меч, но Садгур, рыча, взмахнул клинком и отрубил предателю руку до самого плеча.
— Назад, юноша! — крикнул он Киросу, когда наемники Нгаигарона подошли вплотную.— У меня еще один кинжал! Попроворнее действуй своим клинком — клянусь, они дорого купят наши жизни! Осторожно — вот они! Теммар!
Стражники Нгаигарона окружили их — и зазвенела сталь.
Они появились, когда обед во дворце близился к концу — небольшой отряд наемников.
— Мы захватили двух пленных, Нгаигарон,— сказал старший, черный дарфарец с окровавленной повязкой на руке, в которой он держал меч.— Повстанцы из Тальмеша. Решили взять их живыми, чего бы нам это Ни стоило, зная, что тебе так больше понравится!
Нгаигарон похвалил их и пообещал щедро вознаградить за развлечение, которого жаждали разгоряченные вином гости. Идзура и колдуны пристально смотрели на Нгаигарона, приказавшего ввести пленных.