Охотники возвращались попарно, неся на плечах кто косулю, кто оленя или олененка, а кто и кабана. Не всякого зверя человек мог принести в одиночку, и тогда приходилось срубать молодое деревце и, подвязав к нему за ноги добычу, тащить ее в лагерь вдвоем. Возвращавшихся охотников встречали восторженными криками и тут же подносили добытчикам по кубку крепкого вина.
Ношу мгновенно подхватывали и относили ее на край поляны, где уже вовсю кипела работа. Лучшие куски мяса вырезали на жаркое, остальное предстояло закоптить в наспех сооруженной, но вполне пригодной для дела коптильне.
Наконец появился и Кучулуг, который один тащил на спине огромного кабана. Послышались уважительные возгласы ветеранов и гул одобрения новичков. Собравшиеся здесь мужчины знали толк не только в военном деле, но и в охоте, без которой в походе не проживешь, и поэтому каждый с первого взгляда оценил добычу гирканца по достоинству: зверь явно превосходил охотника весом, и тем не менее гигант шагал пружинистой походкой, словно возвращался налегке.
Он сбросил тушу на руки двум подскочившим воинам, и те, не рассчитав силы, повалились на землю, сбитые с ног неподъемной тяжестью. Все расхохотались, а Кучулуг принял из рук виночерпия чашу с вином и жадно приник к ней, при этом лицо его оставалось серьезным, хотя глаза смеялись.
— Ну и пополнение! — веселились старшие товарищи.— Как же вы в атаку пойдете, коли на ногах не держитесь?!
— Скверная привычка: чуть что — падать на спину, как продажная девка! — выкрикнул кто-то.
Сконфужено улыбаясь и бормоча под нос проклятья, Прибылые с трудом выбирались из-под туши.
— Сами бы попробовали…— начал было один из них, но тут же умолк под градом посыпавшихся на него насмешек.
— Во времена Отбора такого бы не случилось,— заметил Тондор, качая седой головой.
Он смотрел на пару воинов постарше, решивших наконец прийти на помощь неудачникам, но и вчетвером они смогли лишь волоком оттащить добычу к месту разделки. Сказал он это негромко, так что слышал его один Кучулуг. Гирканец вмиг посерьезнел. Он хорошо помнил те времена, когда Прибылые назывались Послушниками и попадали в стены Логова, только пройдя Смертельный Отбор.
Он и правда был смертельным, ибо выдерживали его единицы. Надо было обладать невероятной ловкостью, смекалкой и силой, чтобы преодолеть все препятствия и остаться в живых. Но и тех, кто проходил испытания, впереди ждали лишь бесконечная муштра, жесткая дисциплина и суровые наказания за малейшую провинность. Все изменилось, когда в Логове появился Север, неожиданно быстро сумевший обойти его, Кучу-луга, в борьбе за лидерство. Именно он изменил не только взаимоотношения и систему отбора, но и вообще всю внутреннюю жизнь Логова. Правда, и ему удалось сделать это не сразу, но все равно если бы не он, не видать бы новичкам сейчас такой свободы.
— Брось, старина,— так же негромко заметил Кучулуг.— Ты ведь не думаешь на самом деле так, как говоришь.
— Конечно, не думаю,— вздохнул тот,— но гонять сопляков все-таки следует побольше, а то их скоро ветром сдувать начнет.
— Так они ведь воры, а не воины,— резонно заметил гирканец — Их дело — вскрыть замок, забрать вещь и незаметно скрыться. С врагами они должны не сражаться, а прятаться от них…
Даже за стволом молодой сосны, если иного выхода не будет.
— Трепло! — хмыкнул старик.— Раньше ты не был таким.
— Все мы меняемся,— равнодушно пожал плечами Кучулуг и направился на край поляны, где его добычу уже выпотрошили и теперь заканчивали свежевать.
Он жестом остановил раздельщиков и, взяв из рук одного из них остро отточенный нож, отрезал изогнутый кабаний хвост у самого основания. Люди замерли, с удивлением глядя на него, а Кучулуг встряхнул завитый в спираль отросток и, любовно разгладив кисточку на его конце, заткнул его сзади за пояс так, что он оказался практически на «своем» месте.
— Наконец-то я чувствую себя в безопасности,— изрек он, окинув насмешливым взглядом притихших воинов.— Если его сородичи собирались отомстить за убийство вожака, то теперь наверняка примут меня за своего! — Он согнулся в пояснице и покрутил задом.
Его люди — простодушные воины, большинство которых составляли молодые парни — разразились громким хохотом, и лишь наблюдавшая за этой сценой Пифия брезгливо поморщилась, но гримасы ее не видел никто.
Вскоре дрова затрещали, и одуряющий аромат жаркого повис над лагерем. Даже Халима почувствовала, как голод начинает вытеснять раздражение, но участвовать во всеобщем веселье по-прежнему не собиралась.
— Когда же мы спустимся? — спросил молодой воин, когда сто с лишним крепких мужчин расположились вкруг огромного костра и утолили первые жажду и голод.
— Кто знает? — задумчиво ответил Кучулуг, отрываясь от жаркого, и вытирая тыльной стороной ладони измазанные жирным соком губы.— Быть может, тебе известно больше? — повернулся он к Халиме.
Услышав обращенный к ней вопрос, колдунья оторвалась от еды. В отличие от окружающих она не вгрызалась в мясо, а использовала пару остро отточенных стилетов, удивительно ловко обращаясь с ними.
— Мне трудно ответить определенно,— негромко заговорила она, и все замолчали.— Подземелья населены настолько густо, что через толщу камня я даже не сумела «разглядеть» отдельные существа, зато волну недобрых чувств уловила.
— Волну недобрых чувств?.. — удивленно повторил вслед за ней Кучулуг, явно собираясь пошутить на сей счет, но, встретившись с возлюбленной взглядом, промолчал.
— Нас там ждут, — все так же негромко, но неожиданно жестко произнесла она,— И я хочу, чтобы все поняли это. Особенно те, кому вскоре предстоит спускаться.
Пифия обвела всех присутствующих ледяным взглядом прекрасных глаз, и каждый, на ком он останавливался, невольно чувствовал холодок неуверенности, против воли возникавший где-то глубоко внутри. Веселье само собой утихло, а разговоры перешли в иное русло. Кто-то заговорил о страхе смерти — главной опасности, подстерегающей смельчаков в подземелье.
— У нас, в Гиркании, мальчиков, которым предстоит стать в будущем воинами, с детства учат презирать смерть…— Кучулуг замолчал, и все терпеливо ждали продолжения.— Конечно, в полной опасностей жизни воина всякое может случиться, но даже побежденный не должен выказывать страх…
— Не должен был,— с печальной улыбкой поправил его Тондор.
— Верно,— кивнул Кучулуг.— Времена нынче не те… И все-таки напрасно ты думаешь, что настоящие воины перевелись.
Некоторое время все молчали, словно каждый мысленно примеривал на себя блестящие доспехи бесстрашного воина, пока тот же человек, что первым упомянул о страхе, не заговорил снова:
— Ну а в других странах как?
— Еще дальше на востоке, в Вендии, а более того в Кхитае, мудрецы считают, что человек уже мертв, хотя и думает, что он жив. На самом же деле смерть всего лишь освобождает от бренной оболочки и знаменует истинное рождение.
— И там верят в эту ерунду? — спросил тот же голос.
— Верят,— пожал плечами Кучулуг.— Не все, но многие. Зато те из воинов, кому удалось проникнуться верой, уже не боятся погибнуть в бою.
— Не хотел бы я столкнуться с бандой таких уродов,-— насмешливо заметил кто-то, и все рассмеялись.
— Это пострашнее, чем ты думаешь,— мрачно ответил гирканец, и все поняли, что ему-то довелось встречаться с восточными убийцами. А он, в свою очередь, догадался, что мысли его — ни для кого не секрет.— Я не боюсь смерти, но и умирать не хочу, особенно если защищать некого. Они же умирали легко, словно презирали жизнь, хотя все были искусными воинами. Так что даже и не знаю, так ли хороша армия, составленная из смельчаков, готовых запросто расстаться с жизнью…
— Ну а нам-то, простым смертным, как быть?
— Чего уж проще,— ухмыльнулся Кучулуг.— Съезди в Бельверус, да купи зелья у ведуньи. Говорят, немедийские колдуньи готовят великолепные отвары из мухоморов, вороньего помета и еще какой-то дряни. Хлебнешь глоток перед дракой, глаза сами на лоб полезут, и вся нерга-лова рать тебе не противник!
Воины расхохотались, по достоинству оценив шутку могучего гирканца, а Кучулуг, видимо, сочтя, что пробыл среди них достаточно, поднялся и протянул руку Халиме.
Тревожный набат не умолкал, вселяя в душу беспокойство и неуверенность. Гирканцу показалось, что он узнает этот звук, звук большого колокола, что будит на утренней заре и бьет еще дважды в сутки — в полдень и полночь. Только теперь эти болезненно отдающиеся в голове удары продолжались нескончаемо. Кучулугу снилось, что на Логово напали враги, а голова его и есть колокол, в который колотят, поднимая воинов по тревоге.
Когда эта мысль достигла сознания, гирканец завозился во сне, нашаривая рукой оружие, и начал просыпаться. Надоедливый звук не прекращался, но все богатство красок его исчезло: тревожная работа звонаря оказалась обычным трудом каменотесов, усердно пробивавших камень. Кучулуг тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и сел на постели.
Халима поднялась раньше и ушла, но его будить не стала, дав возможность выспаться после изнурительной ночи. Воспоминания о ней заставили великана улыбнуться.
Он сладко потянулся и подумал, что когда-нибудь они плюнут на Логово, на Гиперборею, на старых ведьм Ордена и уедут отсюда далеко-далеко… Никогда прежде такие мысли не являлись Кучулугу. Более того, скажи ему кто-то, что он станет мечтать о тихом семейном счастье, он раскроил бы болтуну череп! И все-таки это случилось…
Быстро одевшись и приведя себя в порядок, он вышел из шатра и направился к раскопу, на дне которого кипела упорная работа. Те, кто был сегодня свободен, столпились наверху, ожидая, когда вырубленная часть плиты рухнет внутрь подземелья. Чуть поодаль лежала длинная лестница — никто ведь не знал, на какую глубину надо будет спускаться.
— Как двигается работа? — поинтересовался гирканец, подходя к Кардо.
— Думаю, к вечеру управимся,— ответил тот, посмотрев на солнце.