Не удостаивая его ответом, Мария решительно направилась к двери. Марко толкнул ее к стене и яростно стиснул в объятиях, осыпая жадными поцелуями и в то же время одной рукой разрывая и стаскивая с нее трусики.
Оглушенная мерзкими ласками и гадкими словами, которые муж Ванды нашептывал ей на ухо, Мария почувствовала головокружение, к горлу подкатила тошнота. Унизительное ощущение беспомощности ранило ее даже больше, чем насилие само по себе. Этот мужчина решил воспользоваться ею, потому что считал ее ничтожеством. В ее помутившемся сознании возник просвет, и она поняла, что ей не на кого рассчитывать, не к кому обратиться, чтобы заставить Марко отказаться от своих намерений: она одинока и беззащитна, с ней можно делать что угодно. Вот поэтому и Мистраль бросил ее. Она ничего не значила, ее как бы и вовсе не было.
Огромные, отвратительные причиндалы мужчины были наставлены на нее, как пистолет, и Мария уже готова была покориться. Он пытался овладеть ею в тесном пространстве кладовой, а она оставалась неподвижной, охваченная апатией и вялостью. Никто не придет ей на помощь, даже если она закричит, звать кого-либо бесполезно. Болезненный спазм сковал ее, мешая сопротивляться, и то, что она сделала в следующую минуту, было чисто инстинктивным, не обдуманным заранее жестом. Она вцепилась ему в мошонку и стиснула изо всех сил. Нечеловеческий вопль прервал болтовню в салоне, и неотразимый сердцеед согнулся пополам, как проколотый бурдюк с вином. Прибежала Ванда, следом за ней появилась синьора Элена Серра. Их глазам предстало омерзительное зрелище.
Мария укрылась в объятиях синьоры Серры.
— Это животное, — всхлипывала она, давясь рыданиями.
— Настоящее животное, — согласилась жена доктора Серры, глядя на посиневшую физиономию Марко. В престижном «Салоне красоты» воцарилась гробовая тишина. Работницы и клиентки сразу же догадались обо всем, что произошло. Ванда швырнула еле разогнувшемуся мужу пиджак и молча указала на запасный выход. Он проковылял к дверям с убитым видом.
— Позор! — раздался суровый, как приговор, голос Элены Серры.
Остальные клиентки и сотрудницы молчали, прекрасно понимая, что у них еще будет время всласть посудачить о случившемся, и только Ванда решила высказаться безотлагательно. Следуя общераспространенным фарисейским представлениям о морали, она твердо усвоила для себя, что если мужчина — вечный охотник, то женщине, если она не шлюха, вовсе не обязательно становиться дичью. Поэтому она повернулась к Марии с видом неумолимого судьи:
— Сними халат. Надевай свои обноски и убирайся. Ты уволена.
Парализованная новым незаслуженным оскорблением, девушка была не в силах спорить. Она освободилась из объятий синьоры Серры и повиновалась. Ванда вернулась в салон с горящими от праведного негодования глазами.
— Спектакль окончен, — объявила она. — Эта поломойка из кожи лезла вон, чтобы его соблазнить, а он, дурак набитый, и попался, как карась на уду.
Она была безумно зла на мужа, но считала своим долгом помочь ему спасти лицо.
Единственной особой, высказавшей свое возмущение тут же, на месте, не откладывая в долгий ящик, стала синьора Серра. Кое-как причесав волосы, она повторила «Позор!», обращаясь на сей раз к самой Ванде, и навсегда покинула парикмахерскую. «Салон красоты» Ванды и Марко лишился одной из самых преданных и уважаемых клиенток. Но злые языки уже заработали, и теперь сплетне, обрастающей, как снежный ком, домыслами и фантастическими подробностями, предстояло распространиться по всему городу.
Мария со слезами вернулась в Каннучето, встреченная приветственным лаем Лилы и Москино, выражавших ей, как всегда, свое внимание и любовь. Они умолкли, лишь увидев, что она поставила велосипед в сарай, обошла кругом дом и исчезла в поле среди высоких стеблей кукурузы.
5
Посреди кукурузного поля открывалась прогалина, поросшая высокой, выцветшей на солнце травой. Обессиленная, разбитая, Мария опустилась на этот душистый ковер. Воображая себя жертвой заговора злых сил, она уже видела, как ее семья берет сторону Ванды и Марко, а она остается в одиночестве, безо всякой защиты, потому что она сама во всем виновата. Увольнение без предупреждения служило тому самым наглядным доказательством. А как же насилие? Это тоже ее вина. Ведь из всех девушек, работавших у Ванды, лишь она одна заставила Марко потерять голову. В глазах людей у насильника всегда найдется оправдание. Она знала, что ничем не заслужила такого бесчестья, но ее семья, когда узнает, наверняка решит, что она сама искала приключений себе на голову.
Мария чувствовала себя кругом виноватой, свинцовая тяжесть давила ей на сердце. Ее словно опутали липкой, темной паутиной, она несла на себе печать греха. Попытка вырваться на простор из убогой деревушки привела к тому, что она замарала себя грязью. До чего же невыносимо трудна жизнь! Даже самое простое намерение осуществить невозможно. Ну как, например, добраться до своей комнаты, если для этого непременно надо пройти через набитый посетителями обеденный зал? Она была сейчас просто не в состоянии взглянуть в глаза родителям, братьям, бабушке, не говоря уж о посторонних. Ей казалось, что все по ее лицу догадаются о случившемся.
Вспомнив о Мистрале, пустившемся догонять свою мечту, Мария поняла, что ее жизнь лишена смысла. В восемнадцать лет она погибала, увязнув, как в болоте, в этом враждебном мире. А ведь ей не меньше, чем ему, хотелось улететь отсюда на крыльях.
— Мистраль, Мистраль, зачем ты уехал? — прошептала она, уставившись невидящим взглядом на увенчанный плюмажем кукурузный початок. По щекам у нее катились слезы.
Сорвав метелку с початка, Мария зажала ее между носом и верхней губой, превратив в пару пышных рыжеватых усов. Этой игрой она забавлялась еще в детстве, неизменно вызывая веселый смех у подруг, и даже сейчас ей удалось улыбнуться сквозь слезы. В этот момент раздался шорох: кто-то пробирался среди кукурузных стеблей. Девушка насторожилась и вскоре увидела вышедших на прогалину мужчину и женщину.
— Моретта! — воскликнула Мария, узнав изящную, стройную девушку с гладким и смуглым, как орех, лицом под густейшей копной иссиня-черных волос в мелких завитках. Ее небольшие круглые глазки-вишенки хитро поблескивали, сочные губы приоткрывались в улыбке настолько откровенно нахальной, что ее можно было счесть наивной.
На Моретте была короткая плиссированная юбочка и облегающая блузка с большим вырезом, а на ногах — желтые лайковые сапожки. В ушах покачивались крупные и броские золотые серьги. Она была дочерью Бенито Моранди, учителя начальной школы в Каннучето, женившегося на женщине из Эритреи. Моретта, которую все в деревне за глаза называли «черномазенькой», как пелось в старой песне, модной во времена Абиссинского похода[15], несмотря на разницу в возрасте, была закадычной подружкой Марии.
Когда Мария переходила в шестой класс, Моретта уже закончила среднюю школу и посещала курсы косметологов в Римини. Иногда они встречались в деревне, и Моретта с многозначительным видом говорила:
— А знаешь, в Римини всегда идет дождь.
Римини представлялся Марии городом чудес, волшебным местом, бросающим экзотический и сказочный отблеск на все, что с ним связано.
— Что за глупости, — хмурилась она, — в Чезенатико тоже бывает дождь.
— Да, но в Римини всегда дождь, — твердила Моретта, веселясь от души.
Все местные парни кругами ходили вокруг Моретты, а она не обращала на них ни малейшего внимания. Дочь учителя Бенито говорила Марии, что когда-нибудь уедет и обоснуется в Болонье, а может, даже в самом Риме или в Милане, потому что только в одном из этих больших городов девушка может повстречать свой счастливый случай. Мария слушала ее, не споря, и мечтала, что когда-нибудь она сама тоже пустится в вольное плавание. В один прекрасный день Моретта действительно уехала. Говорили, что она работает в институте красоты в Болонье, встречается с важными особами, что она, должно быть, разбогатела, раз посылает отцу деньги на ремонт его домика. Мария надеялась когда-нибудь вновь повидаться с Мореттой, но никак не ожидала встретить ее именно в этот день на кукурузном поле.
Моретта стала еще краше, экзотическая внешность делала ее похожей на фотомодель. Они обменялись взглядами, улыбнулись и бросились друг дружке на шею. Потом Мария взглянула на мужчину, сопровождавшего ее. Лет под сорок, длинные волосы и пышные баки с проседью, делавшие его похожим на латиноамериканца. Он был в костюме цвета спелой сливы, полурасстегнутая рубашка обнажала поросшую курчавыми волосами загорелую грудь, украшенную массивным медальоном на золотой цепи. Его вид не внушил Марии доверия.
Положив руку на плечо Моретты, он посмотрел на Марию с явным интересом.
— Твоя подружка очень мила, — заметил мужчина, не сводя глаз с девушки.
— Это Рокко, — торопливо глотая слоги, как человек, говорящий полуправду, объяснила Моретта, — мой жених.
Мария почувствовала себя неловко под пристальным взглядом незнакомца.
— Это Мария, младшая дочка Гвиди, — продолжала Моретта, представляя их друг другу. — Мы с Рокко ждем, пока освободится столик. Твой ресторан набит битком.
— И вы решили подождать здесь, в кукурузе? — удивилась Мария, подумав, что на площадке под навесом из дикого винограда ждать было бы гораздо удобнее.
— Ну, ты же знаешь, как это бывает, — пошутил Рокко, — неодолимый зов дикой природы и все такое прочее. Ну а ты что тут делаешь с такой плаксивой рожицей? — спросил он с заметным сицилийским акцентом. — Жениха в лесу потеряла?
Мария не ответила.
— Не вмешивайся не в свое дело, — одернула его Моретта. — Сходи-ка лучше погляди, не освободился ли наш столик! — Ей хотелось воспользоваться случаем для доверительного разговора с подругой.
Мужчина кивнул и скрылся по направлению к ресторану. Моретта ласково обняла подругу за плечи. Ей было двадцать два, она была на четыре года старше Марии.