— Чего ты, собственно говоря, ждешь? — однажды спросила Флоретта.
— Энцо Феррари так и не дал о себе знать, — вздохнул он.
— Ах, вот чего ты хочешь! Ну, если тебя так привлекает Маранелло, я организую для тебя встречу, — заверила его Флоретта.
— Не надо. Пусть он сам меня пригласит, — заупрямился Мистраль.
— Как-то раз он уже тебя приглашал, и ты ответил отказом.
— Я тогда был связан моральным обязательством и объяснил ему все как есть. Сейчас я свободен. И ему это известно.
— Хочешь знать мое мнение? — спросила Флоретта. — Ты в Маранелло не продержался бы и месяца. Ты с норовом, и он тоже, а два петуха в одном курятнике не уживаются.
— Ты считаешь, что я должен вообще выбросить Феррари из головы?
— Ты же пилот, а не я, — ответила она уклончиво.
Мистраль понимал, что Флоретта права, и все же никак не мог решиться.
В один прекрасный день она сказала ему:
— Тут объявился один итальянец, специалист по рекламе, он хочет встретиться с тобой.
— Кто такой? — спросил он.
— Я мало о нем знаю. Его зовут Джордано Сачердоте. Он занимается рекламой «Блю скай». По-моему, неплохо соображает. Я заказала ужин в «Серебряной башне» на сегодняшний вечер. Он придет со своей женой Сарой, — объяснила она.
— И все эти торжественные приготовления ради какого-то типа, о котором ты почти ничего не знаешь? — удивился Мистраль.
— Я знаю о нем достаточно, чтобы тебе сообщить, что у него есть план купить «О'Доннелл» и что за ним стоит человек, который может дать любые гарантии: Петер Штраус, — выложила свои тузы Флоретта.
Петер Штраус. Это имя Мистраль однажды уже слышал. Он тут же вспомнил где и когда: в Маранелло, летним утром, когда Энцо Феррари пригласил его к себе. Ему припомнился человек огромного роста в обществе молодой и необыкновенно красивой женщины. Такая пара просто не могла остаться незамеченной.
— А этот Штраус и вправду так богат? — спросил он.
— У него столько денег, что он может купить себе все, что пожелает, — решительно заявила Флоретта.
— Ладно, пойдем познакомимся с его приспешником, — согласился Мистраль.
Когда они встретились в «Серебряной башне», гонщик сразу же понял, что Джордано Сачердоте не является ничьим приспешником. Он держался вполне самостоятельно и независимо, по всему было видно, что он знает, чего хочет. Кроме того, Мистраль вспомнил, что уже видел его однажды, когда работал механиком и отправился в Милан, в рекламное агентство, чтобы получить сведения о Марии.
Год начался скверно, но обещал завершиться наилучшим образом.
17
Все надежды и мечты рухнули разом: Мария поняла, что надо начинать с нуля. Ее воздушный шарик улетел. Одно дуновение ветра — и она опять оказалась в состоянии полной неопределенности. Сидя за рулем, она механически фиксировала километры, которые пожирала ее «Феррари», понимая, что перед ней стоит всего лишь одна действительно важная задача: как можно больше увеличить расстояние между собой и Петером, не пожелавшим пошевелить и пальцем, чтобы защитить ее от нападок своего дерзкого сына. Она не держала зла на этого испорченного, вздорного и, похоже, глубоко несчастного юнца. Она злилась только на великого Петера Штрауса, позволившего Джанни издеваться над ней.
Прошло столько лет с тех пор, как она оставила родные места, но ей так и не удалось где-то обосноваться, пустить корни, обрести надежную почву под ногами. Грубого вторжения Джанни хватило, чтобы открыть ей глаза на то, как она отчаянно одинока.
Заметив дорожный указатель, она поняла, что едет по направлению к Римини. Инстинкт направил ее по дороге к дому. Поворот на Чезенатико был недалеко. Она затормозила и остановилась на разъездной площадке. Заглушив мотор, Мария опустила голову на руль и разрыдалась. Плач на мгновение прервался, только когда дверца распахнулась, и она увидела огромную тень, склонившуюся над ней.
— Пойдем. Я отвезу тебя домой, — произнес знакомый голос.
— Уходи, Петер. У меня нет дома, — ответила она, давясь рыданиями.
— Я твой дом, — перебил ее Петер, силой поднимая ее с сиденья и неся на руках к своей машине.
— Оставь меня, — отбивалась она со слезами.
Петер крепко прижал ее к себе и поцеловал.
— У меня нет никого на свете дороже тебя, — прошептал он ей на ухо, — я не могу тебя потерять.
Мария перестала плакать. Человек, которого она любила, бросился за ней следом, и ей больше ничего не было нужно, как только укрыться у него на груди, ощущая спокойную силу его объятий.
Лето подходило к концу. Над озером в рассветные и закатные часы стали сгущаться первые туманы, в воздухе заметно чувствовалась свежесть. На вилле готовились к приему гостей, и экономка накрыла стол в обеденном зале, украсив его по-осеннему букетами георгинов, пышно расцветших в эту пору на клумбах в саду вокруг виллы.
— Любой пир должен быть в первую очередь пиром для глаз, — любил повторять Петер.
Поэтому званый обед был тщательно продуман и спланирован во всех деталях. В это сентябрьское воскресенье стол был застелен плотной скатертью из органди. На матовой поверхности ткани переливались шелковистым блеском вышитые гладью крупные георгины. Тот же цветочный мотив повторялся на расписанных вручную фарфоровых тарелках. Небольшие букеты георгинов в хрустальных вазах обозначали место каждого из гостей за столом. Мария и Петер расположились на открытой террасе и наслаждались полуденным солнцем, растянувшись на плетеных диванчиках. Из портативного радиоприемника доносились романьольские мелодии в исполнении фольклорного ансамбля.
Петер сделал все, от него зависящее, чтобы привить Марии тонкий музыкальный вкус, но симфонические концерты, на которые он ее водил, всякий раз вызывали у нее ностальгию по группе Казадеи[45], куда больше говорившей ее сердцу, чем все оркестры под управлением Риккардо Мути, Зубина Меты, Карло Марии Джулини и Адриано Марии Барбьери, вместе взятые. Великие дирижеры так и не сумели затронуть чувствительных струн в ее крестьянской душе. Она принималась объяснять Петеру, что простенькие вальсы, полечки, мазурки, весь этот «трендель-брендель», так много говоривший ее сердцу, ассоциируется у нее с залитыми солнцем полями, веселым смехом женщин, замысловатой божбой, которой пересыпали свою речь мужчины, с велосипедными звоночками и развевающимися юбочками девушек, крутящих педали, с летними ночами, полными светлячков, с голосами ее родных.
Петер улыбался, обнимал ее и говорил:
— Оставайся такой всегда, Мария. Ты самая правдивая женщина, какую я когда-либо встречал.
В это воскресное утро в конце лета, пока они ждали гостей, Мария закрыла книгу, которую читала, и целиком сосредоточилась на музыке. Ей вспомнилось другое, уже очень далекое сентябрьское воскресенье, когда она, укрывшись в густой тени страстоцвета на задней веранде старинной крестьянской усадьбы, накручивала на бигуди густые серебряные волосы своей бабушки Джанны. Из приемника, включенного на кухне, где ее родные готовили обед для посетителей ресторана, доносилась музыка, заполнявшая весь двор. Она вновь услыхала голос матери, спорившей с Антаресом, ее старшим братом, услыхала вдалеке рев автомобильного мотора и мысленным взором увидела дерзкий, цвета «вырви глаз» маленький «болид» Мистраля, резко затормозивший неподалеку от усадьбы.
Вспомнила она и смуглое лицо молодого человека, его волнующий голос, шептавший ей: «Ты мне очень нравишься».
Она никогда не рассказывала Петеру о своей первой любви. Порой у нее возникало искушение сделать это, но что-то удерживало ее. Неужели далекое воспоминание, до сих пор хранившееся в ее сердце в полной неприкосновенности, все еще настолько важно для нее? Рано или поздно она должна от него освободиться.
Мария бросила взгляд на Петера, заносившего пометки в блокнот. А что, если сказать ему прямо сейчас? Вдалеке послышался шум двигателя. Какая-то машина поднималась вверх по холму, к вилле.
— Петер, — окликнула она его.
— Да? — ответил он рассеянно, поглощенный своей работой.
— Кто-то едет сюда.
— Это друзья, — улыбнулся Петер, положив бумаги на стол.
Он подошел к ней, наклонился и поцеловал ее.
— Я их знаю? — спросила Мария.
— Его ты знаешь, это Джордано Сачердоте. С ним будет Сара, его жена, — ответил Петер.
Мария была знакома с Джордано Сачердоте, вернее, видела его пару раз, когда позировала для рекламного плаката духов «Блю скай».
Они встретили гостей и выпили аперитив на веранде, а затем прошли в обеденный зал и сели за стол.
Сара и Мария сразу же нашли общий язык и прониклись симпатией друг к другу, пока мужчины говорили о делах.
— Настал момент для возобновления массированной рекламной кампании «Блю скай» во всех странах мира, — начал Джордано.
— Я тут кое-что подсчитал. У меня выходит какая-то фантастическая сумма, — ответил Петер.
— У меня есть идея, — улыбнулся специалист по рекламе. — Она осенила меня как раз в ту минуту, когда я понял, что сыт по горло сидячей работой.
— Продолжай, Джордано, — оживился финансист.
— Я подумал о том виде спорта, который перемещается по всему миру. Он обеспечит появление марки «Блю скай» во всех газетах и на телевидении, но не за плату, не в рекламных вставках, а в качестве сенсационной новости, помещаемой на первую полосу.
— Куда ты клонишь? — Петер был явно заинтригован.
— Я имею в виду «конюшню» «Формулы-1», — Джордано наконец-то вытащил кролика из рукава. — Я уже провел исследование. Самым эффективным способом продвижения товара на рынок, обеспечивающим наибольшую отдачу при минимальных затратах, является участие в гонках «Формулы-1».
Теперь и Мария живо заинтересовалась разговором. Она отметила про себя долгое молчание Петера, размышлявшего над предложением Джордано.
— Мы уже выступали в прошлом в качестве спонсоров нескольких автогонщиков. И заметных результатов не достигли, — возразил он наконец.