Вдвоем в постели. Мое единственное отдохновение за последние годы. Милая Крис, мне так приятно гладить твой голенький задик. Твоя близость, твои ласки словно защищают нас обоих. И мы уже соединились в одно целое, не так ли? И давай помолимся Святому Иуде, чтобы он совершил невозможное, если, впрочем, позволительно молить об оргазме.
13
Не хочется даже думать о том, что придется выйти на одеревенелых ногах на холодную улицу с головой, забитой тревожными мыслями, не покидавшими меня всю ночь.
Слышу, как Крис одевается. Перед тем как уйти, она поставила у изголовья кровати подносик, на нем — один поджаренный хлебец, который она на мгновение окунула в масло, кусочек ветчины и чашка кофе. Она поцеловала его в голову, подоткнула одеяло, шепнула ему, что завтрак готов, и ушла.
Утро он провел за чтением. Тревожные мысли не покидали его. Время от времени он высовывался в окно, чтобы проверить обстановку на улице. А вдруг полиция или сыщики? Но он видел лишь лица случайных прохожих. В основном согнутых от старости и с покупками в руках. Но я испугаюсь насмерть, если увижу патрульную машину. Единственный мой выход — затаиться и, быть может, отрастить усы.
Приятно лежать в постели. Голова отдыхает. Вот если бы все, что есть в этой комнате, принадлежало мне. Нас свела похоть. Ужасное слово. Нет, скорее не похоть, а любовь. Но что заставляет нас ощущать в постели свое одиночество? Я отворачиваюсь от нее и стараюсь остаться наедине с собой. Но даже могу припомнить, как мы делаем это с Мэрион. Такой уж я человек, что доставляю удовольствие другим. И со мной не трудно ужиться. Изо рта у меня не воняет, и тайных вредных привычек у меня тоже нет. О дорогая Крис, я слышу твои шаги.
— Привет, Крис.
— Ты ужасный лжец.
— Что?
— Вот посмотри, что написано в газете.
На середине первой страницы черными жирными буквами напечатано:
НЕИЗВЕСТНЫЙ ВНЕ СЕБЯ В РАСПИВОЧНОЙ
«Гонка по улицам»
Свидетели сообщили полиции о беспрецедентном по зверству нападении вчера вечером в распивочной «Келхи Гэндж Пэрадайз», имеющей официальное разрешение на торговлю спиртным. Незнакомец, о котором было сказано, что он «выглядел как иностранец» и «говорил с английским акцентом», вошел в вышеупомянутую распивочную, агрессивно настроенный, и набросился на присутствующих самым зверским образом.
Свидетель заявил полиции, что он тихо сидел за столиком с другими посетителями, когда раздались крики и началась драка. Он повернулся к стойке и увидел, что незнакомец швырнул бутылку в голову бармена, который присел и скрылся через люк в полу; незнакомец затем встал на стойку и начал крушить все, что попадалось ему под руку. Затем он набросился на посетителей, которые в спешке покинули помещение и выбежали на улицу.
Затем хулиган попытался скрыться; в погоню за ним бросился свидетель и вызванные им полицейские. Он обнаружил, что злоумышленник прячется в коридоре, но тот стал угрожать ему физической расправой, и свидетель был вынужден отдать ему шляпу и пальто. Преступнику удалось скрыться на велосипеде. Несколько полицейских и добровольцев преследовали его до самой вершины Стэфенс Грин, но на улице Кэффи потеряли его из виду. Есть мнение, что он до настоящего времени скрывается в этом районе.
Полицейский Болл, возвратившийся на место происшествия для сбора улик, заявил, что помещение распивочной напоминало поле битвы.
Свидетелю, четыре пальца которого были поломаны во время драки, была оказана медицинская помощь в госпитале Святого Патрика Дуннского, после чего ему разрешили вернуться домой. Продолжаются поиски преступника, который, по мнению полицейских, высокого роста, с бледной кожей на лице, одет в темные брюки, спортивную куртку. Преступник, вероятно, психически нездоров. Сообщается, что глаза у него были, как у безумного.
— Клевета.
— Из всего этого следует, что напали на тебя.
— Да, и причем умышленно.
Крис молчит, наклоняется над газовой конфоркой. Потерявший свой апломб Дэнджерфилд застыл на краю постели. «Ивнинг Мэйл» лежит у него на коленях, глазами, полными слез, он рассматривает жирный заголовок. Итак, неизвестный был вне себя.
Себастьян встает и подходит к Крис, обнимает ее, она отворачивается и отталкивает от груди его руки.
— Ну, если ты так настроена, Крис…
— Именно так.
— Ладно.
Он идет к двери, распахивает ее и тихонько закрывает за собой. Выходит на темную холодную улицу под моросящий дождь.
О возлюбленный Блаженный Оливер, замученный, четвертованный, обезглавленный, я скажу тебе вот что: если ты поможешь мне добраться до Скалы так, чтобы толпы людей не бросились преследовать меня, то я опубликую благодарственную заметку в «Ивнинг Мэйл».
Бессмысленный вечер. Автобус спускается по крутой дороге к Скале. Огни неоновых реклам. Небольшая очередь при входе в киношку. Миленький райончик.
Выходит из автобуса, быстро идет к зеленой двери дома № 1 по Мохаммед-стрит. Стучит. Тишина. Барабанит костяшками пальцев в окно. Безмолвие, внутри темно. Возвращается к двери. Бьет ногой. Заперта. Отходит на шаг назад и наваливается плечом. Дверь обрушивается на пол внутрь дома. Осторожно проходит в коридор, поднимает дверь и устанавливает ее на место. Кричит. Тишина. Поднимается по ступенькам. Спальня пуста. Дом пуст.
А на дворе темно. Тоскливая погода. И так целую ночь. Единственная польза от этого дождя — он прибивает пыль и меня. И все-таки ты, Мэрион, благородный потомок Гиков, в жилах которых течет голубая кровь, моя жена и посудомойка, рабыня моих сладострастных прихотей, где ты, куда ты исчезла и что натворила?
Он спустился вниз по ступенькам в покинутые гостиную и кухню. Белый листок на плите под жестянкой из-под фасоли.
Как ты видишь, я переехала: Парк Золотой Долины, 11
Джеэри, графство Дублин
Не знаю даже, что подумать, но, по крайней мере, это похоже на дом с водопроводом, и я смогу там принять ванну. Возможно, это и неплохо. Убраться отсюда до того, как сюда сунет свой нос тупорылый Скалли, чтобы потребовать арендную плату или предъявить не менее отвратительные претензии. Джеэри. Шикарный район, насколько я понимаю. Парк Золотой Долины. Очень мило. Скажу-ка еще разок: Парк Золотой Долины.
Дом замыкал ряд приземистых особняков, отделенных от улицы массивными заборами, за которыми виднелись крошечные лужайки и клумбы с цветами. Он прошел мимо домов номер семь и девять, построенных сверхосторожными, умеющими копить деньги, людьми, соорудившими железные ворота, чтобы отгородиться от нечистоплотных псов. И у владельцев этих домов есть автомобили. О Господи, неужели она сняла всего одну комнату, чтобы там не нашлось места для меня?
Он задержался у небольшой зеленой калитки, чтобы рассмотреть довольно замысловатую цепочку. В саду росли роскошные рододендроны и старый лавр. С боку дома прилепился гараж. Что же, Христа ради, ты сделала, чтобы здесь оказаться, и почему ты мне ничего не сказала? Я этого не потерплю. Капли дождя стекают с листьев и со звоном падают в грязные лужи. Пройдусь-ка по бетонной дорожке, чтобы убедиться, что не ошибся домом. Похоже, что за домом тоже есть сад, и дорожка проходит по нему. Нет, я не могу сдержать возмущение. Не могу с этим примириться.
Слышно, как звенит звонок. Шаги. Через матовое стекло ничего нельзя рассмотреть.
Дверь чуть-чуть приоткрывается.
— Ради всего святого, разреши мне войти, Мэрион.
Дверь захлопывается.
— Мэрион, ты одна? Ты ведешь себя глупо. Ты не можешь оставить меня здесь.
Бродит вокруг дома, выискивая лазейку. В туалете не закрыто окошко. Он забирается по стене, царапая колени об оштукатуренные кирпичи и падает головой в унитаз. В дверях появляется Мэрион.
— Почему ты не оставишь меня в покое? Безнадежный выродок!
— Не называй меня выродком тогда, когда я чуть не свернул себе шею, пытаясь пробраться в дом. Помоги мне, Христа ради, стать на ноги. И почему ты не впустила меня через дверь?
— Потому что я не хочу пускать тебя в этот дом. Этот дом — мой, и я могу вызвать полицию, и тебя вышвырнут вон.
— Но ради всего святого, Мэрион, почему ты такая безжалостная? Посмотри только на меня — я промок до мозга костей.
— И к тому же вчера ты не ночевал дома.
— Я задержался.
— Что у тебя с головой?
— Один невыносимо приличный тип пригласил меня сыграть в сквош, и я случайно ударился головой о стенку. Неплохой он игрок, черт его побери, но мне все-таки удалось выиграть.
— Почему ты не убираешься?
— Чтобы играть в сквош? Я, конечно, могу ему сказать, пойдем поиграем. Весьма влиятельный тип, между прочим, его отец владелец…
— Убирайся. Я весь день занималась упаковкой вещей и переездом, и я не собираюсь выслушивать твои россказни.
— Извини меня. Это такой миленький домик. Позволь мне его осмотреть. Ты одна снимаешь все эти комнаты?
— Да.
— И во что тебе это обходится?
— Это мое дело.
— А как же Скалли?
— Ты можешь остаться в той квартире.
— О Господи. Да брось ты. Давай хоть пять минут не будем ссориться. Ага, у тебя есть холл. Замечательно, Мэрион. Можно взглянуть?
Себастьян обходит квартиру, за ним по пятам следует молчаливая, закусившая губу Мэрион. Гостиная с диванами, один из которых занимает всю стену, и старый, явно довоенный, радиоприемник. Три кресла, ковер, на стенах картины со стремительно несущимися конями и гончими.
— Ничего себе.
— Я не позволю тебе все это испоганить.
— Я и не думал ничего такого. Я ухожу. Позволь мне только быстренько искупаться. А иначе я умру раз и навсегда.
— А хоть бы и так, дом-то все равно мой.
Себастьян, одержимый любопытством, рассматривает комнаты. Кабинет с письменным столом и камином. На каминной полке премиленькая деревянная статуэтка священнослужителя с крестом на брюхе. Окно выходит во внутренний дворик, в котором виднеются дюжины полезных вещиц. Я должен проникнуть сюда, чего бы мне это ни стоило.