будет думать глупости о них с Андре, о том, что состязаться в привлекательности с Анри, между делом способным подарить целый завод, невозможно, о том, что Андре уже несколько раз предлагала ему свою помощь, а он отказывался, как гордец. О том, что ему нечего предложить Андре. Впрочем, она ничего и не ждала от него, наверное. У неё есть принц. Но кто же выведет её из этого пекла?!
Она, тяжело дыша, закончила ход вокруг него:
— Я больше ничего не могу сделать — главное я разблокировала. Но этого может не хватить… — Её губы посинели от краски копира — она снова и снова смачивала карандаш, рисуя руны. Она облизала сухие, лопающиеся от жара губы, и Брендон заметил, что и язык у Андре был синим. Капельки пота текли по её лицу, короткие пурпурные волосы топорщились мокрыми иглами. И все же она была бесподобно хороша, даже в форменной тужурке «Левиафана» с морским королевским змеем на шевроне — словно помеченная принцем «Моё! Не трогать!». Только дикое желание, которому Брендон год за годом запрещал просыпаться в сердце, умоляло хотя бы попробовать… Он положил руки Андре на талию — он устал быть в одиночестве. Хотя бы сейчас, хотя бы перед смертью можно чуть-чуть позволить себе…
Он притянул Андре к себе, тут же почувствовав, как она сопротивляется. Брендон был понятлив — хотя бы в таком. Он отпустил Андре, тут же повинившись:
— Прости…
Она рыкнула на него:
— Совсем с ума сошел?!
Он твердо повторил:
— Еще раз прости!
Она стукнула его в грудь кулаком — не больно, но обидно:
— Нашел, когда обниматься! А если я руны смажу?! И вообще… — она дернула ворот тужурки. — Вытаскивай нас отсюда, Брен.
Он опешил — он все же надеялся, что принц все продумал и готов её вытащить из пекла — даже если Брендон справится и погасит «Черный гнев», высокая температура еще долго будет сохраняться на пепелище. У Андре нет столько времени — ждать, когда остынет. Она потеряет силы и жизнь гораздо раньше — она же не маг.
— Разве тебя не заберут?
Андре отважно улыбнулась, словно маленькое солнышко выглянуло из-за туч, и призналась:
— Мне такого не обещали. Чудо, что до тебя донесли.
— И ты пошла… — Он такого самопожертвования не заслужил, вот точно. Он костьми ляжет, но вытащит её отсюда. Его ладонь потянулась к её щеке, но не прикоснулась — Андре тяжело опустилась на горячую брусчатку — сил стоять не было. Гул проснувшегося пламени навалился, заставляя давиться горячим воздухом и чувствовать, что смерть безумно близка.
— Еще скажи… что не должна была.
— Не должна. — он сел у рун, по новой проверяя рисунок. Андре оперлась спиной на его бок, тяжело и жарко. — Я не уверен, что у меня получится.
Она обреченно кивнула:
— Значит, мы останемся тут.
— Зачем ты пошла сюда за мной?! Я не собирался возвращаться. Мне не к кому было возвращаться…
Андре напомнила:
— К своему белому как мышь другу… Вы так забавно пререкаетесь… Он любит тебя… Ладно… Уважает. Дорожит… Еще к кому-нибудь. И вообще, Брендон… Чтобы было к кому возвращаться… Сперва надо втянуть иглы, иглобраз! — последнюю фразу она еле просипела — жар высушил голосовые складки, и говорить было нечем. Глаза её то и дело закрывались сами по себе — клонило в сон. Или уже в смерть. — Не бери в голову… Я знала, на что шла… Я справилась — это главное.
Глава 40 День пятый, точнее ночь. Наконец-то правда
Огонь узнал его и теперь ластился, как заскучавший кот. Раньше огонь воспринимался не так — он был врагом, которого надо было победить и удержать, теперь это был друг, предлагавший свою помощь.
Тяжелые капли крови капали на брусчатку, на которой Эван выводил символы — Брендон набросал ему на листе бумаги перед уходом основные руны, сказав, что остальное подскажет сердце. Сердце же подсказывало отнюдь не руны. Сердце трепыхалось от осознания — Эван узнал прячущийся в огне эфир. Не узнать его, когда каждый день сталкиваешься с носителем, невозможно. Оставалось понять, почему Вики и Брок скрыли это от него. Почему промолчали и не сказали, что Полин втянули в грязные дела — в каждом языке пламени горел её эфир, общий для Вики и Брока.
Окровавленный палец скользил по грязным камням, и думать, какую заразу Эван тут может подхватить, не хотелось. Стоило поспешить — где-то там, дальше, куда ушел Брендон со словами, что Эвану есть к кому вернуться, а значит, соваться вглубь огня не стоит, — колдун готовился к обряду. Его алый эфир тоже ни с чем не перепутать.
Эван выпрямился, вглядываясь в незадевающее его пламя:
— Полли, во что же тебя втянули?
Он не надеялся на ответ — Полли, если и была тут, то где-то далеко.
Он скривился: прокля́тая система поиска пропавших людей в этой про́клятой Аквилите снова дала сбой. Эван знал — Поттер не стал бы скрывать пропажу Полин, точнее даже, пропажу девочек, ведь Ноа тоже была где-то здесь. Он обратился бы в полицию. Только Эвану не сообщили об этом, и это значило одно — снова какой-то винтик в синей полицейской форме отказался принять заявление, напирая на пресловутые трое суток. Эван скрипнул зубами — если он отсюда выберется, если он выйдет живым из схватки с Ноа, то первым же делом вобьет в головы констеблей простое правило: пропавших детей начинать искать надо сразу же!
Ноа… Кажется, это была только его ошибка. Он поверил в то, что Тонтон-макута победил в Олфинбурге Ривз. Он поверил в то, что Ноа — не Тонтон-макут, а его жертва, тоже ставшая лоа. Только огонь вокруг Эвана доказывал, что это не так. И Тонтон-макут взялся за старое — в это раз он засунул в свой мешок Полин. Хотелось орать, хотелось ругаться на самого себя: ведь помнил, как тот изъяснялся первое время — дети так не говорят. Ноа стала… Эван поправил себя: Тонтон-макут стал похож на ребенка только со временем — видимо присмотрелся к поведению Полин и начал меняться. Байо говорил, что видел Ноа шестнадцатилетней девчонкой, сегодня утром Ноа выглядела не старше двенадцати — Тонтон-макут умел учиться и перестраиваться. Эван больше не попадется на его уловки. Понять бы еще, как Тонтону удалось избежать призыва в гексаграмму. Впрочем, это как раз неважно.
Время вокруг замерло на пару ударов сердца — пламя остановилось, а потом… Мир взорвался алым эфиром. Эван полоснул себя по запястью, пуская кровь, дарующую силу. Он должен сделать больше, чем ослабленный инквизицией Брендон — он должен вернуться из этого пламени, он должен оттаять со временем и найти ту, к кому стоило возвращаться. Эван знал — пламя ему подчинится. Он не боялся его, и все же устоять на ногах оказалось демонически сложно, когда, раздирая его жилы, не готовые пропустить через себя столько силы, из него вырвался злой алый эфир. Пламя только сильнее рвануло в небеса, словно в него подбросили новых дров. Огонь орал от счастья, он рушил дома и плавил металл, он отказывался подчиняться из соскучившегося кота превратившись в дикого озлобленного зверя.
Наверное, стоило вскрыть и другое запястье, давая больше крови, но Эван заставил себя успокоиться, взять себя в руки — гнев не гасят еще большей яростью. Гнев гасят радостью. Гнев гасят счастьем. Гнев гасят умиротворением. Гнев гасят любовью. Эван заставил себя вспомнить сонную и лишь тогда умиротворенную Вики, её поцелуи и объятья, её целеустремленность и храбрость. Он вспомнил застенчивую улыбку Полин, гордого Поттера, годами служившего в доме не ради денег, а из уважения к семейству. Он вспомнил влюбчивого Брока, мрачного Грега, отказавшегося отступать от любимой даже под угрозой отлучения от рода, Одли, увлеченного только службой, Байо, Арбогаста и многих, многих других… Где-то далеко кто-то, кажется, целовался. Судя по эфиру, это точно был Брендон, но где бы он взял в этом пекле ту, к которой стоит вернуться? Он точно должен вернуться.
И пламя с шорохом опало. Угли стали остывать, пепел быстро прибило к земле, на которой ничего не осталось — даже каминные трубы не выдержали жара. Эван скривился — это была не иллюзия. Он до последнего надеялся, что Шутник, кто бы не скрывался за его маской: Каеде, Ноа или Тонтон-макут, — и в этот раз будет верен себе, лишь создавая иллюзию пожара. Мрачный, тут же погрузившийся в непроглядную тьму пустырь вместо трущоб не был иллюзией. Оставалось понять — что же кардинально изменилось именно сегодня? Или… Это не проделки Шутника?
Стояла удивительная после шипения пламени и грохота рушащихся домов тишина. Дым ветром снесло прочь, и наконец-то на небе снова появились звезды и ущербная Луна. Откуда-то от леса донесся неуместный детский смех и шорох лап. Из темноты вырос огромный рыжий лис, выше Эвана на пару футов. На этом наглом Каеде сидели Полин, обнимающая её Ноа, сейчас выглядевшая лет на девять, не больше, и… Неожиданно Андре. Брендон, вцепившийся рукой в рыжую шерсть, шел рядом с лисом. Тот остановился перед Эваном и глянул на него ореховыми оценивающими глазами.
Полин робко улыбнулась и почему-то испуганно пискнула:
— Па…
Ноа толкнула её в бок и сама закончила:
— …па!
Уже хором девочки, почти не отличавшиеся друг от друга, только одна белая, а вторая черная, как ночь, и обе припорошенные пеплом, выдавили из себя:
— Мы больше так не будем!
Эван замер, не зная, что сказать. Брендон дернул голым плечом и разрядил обстановку, хмуро заметив:
— Они всю дорогу до тебя репетировали, между прочим.
Эван, обведя глазами серую от пепла пустошь и понимая, что все это дело рук девочек, только и выдавил из себя:
— Седьмицу без сладкого, как малость! И это только за побег из дома.
Лис толкнул его лобастой головой в бок, направляя прочь с пепелища. Он был прав — тут не совсем подходящее место для разговоров.
До площади Воротничков они еле дошли, и то только потому, что им навстречу рванули маги — Брок подставил плечо Брендону, Эвана подперла Вики, обнимая за талию и помогая идти. Нерисса Идо — вот же чудо достанется Броку, если тот сможет удержать её, конечно, — первым делом выдала каждому по большой кружке воды. Брендону еще достались плед и доктор. Эван доплелся до фонтана, щедро ладонями зачерпывая воду и умывая первым делом девочек, опасливо продолжавших жаться к уже человеческому боку Каеде, а потом принялся смывать с себя пепел и пот. Ворот потрепанного пламенем мундира тут же промок, но Эвану было не до приличий. Каеде же — и что с этим парнем не так?! — даже пройдя через пламя остался изысканно чист и опрятен, словно прятался за иллюзией. Андре, вырвавшаяся из объятий Грега, чуть не с головой занырнула в фонтан, смывая сажу и пот. У неё были чудно синюшные губы, и Алистер не удержался, первым делом проверяя её каналы — не стала ли кера Риччи нежитью? Вырвавшийся из цепких лап докторов Брендон тоже щеголял синими, неживыми губами. Заметив кончик карандаша-копира, торчавшего из кармана тужурки Андре, Эван не сдержал смешка, выпивая уже вторую кружку воды подряд, — он понял, откуда появилась синюшность. Тем более, что плед на плечах Брендона то и дело разлетался и показывал смазанные синие же руны. Идо и бледная, явно крайне уставшая лера Элизабет хлопотали над девочками, уговаривая их попить и что-нибудь съесть. Каеде замер величавой статуей самому себе, проигнорировав кружку с водой, которую ему буквально впихнула в руки Идо.