Шухлику захотелось исполнить что-нибудь красивое на садовой лесенке. Например, испанский танец сарабанду в честь дедушки Буррито.
Однако раздался такой дикий треск, скрип и визжание, что весь сад вздрогнул, а рыжий ослик, как мешок с овсом, брякнулся на землю!
— Только не отчаивайся! — утешал его Диван-биби, помогая вставать. — Завтра прилетит Ок-Тава, и у тебя обязательно получится! Ступеньки зазвучат стройно, в лад, и всё пойдёт на лад, потому что ощутишь радость каждой секунды жизни, как тогда, когда впервые увидел осьмикрылую ослицу в небе, среди грома и молний. Ок-Тава — это твоё состояние счастья! И она поможет тебе выздороветь, поддерживая веру, что ты победитель, что всё в твоих силах!
"Действительно, — сообразил Шухлик. — Ведь в ту огромную счастливую секунду я сам создал Ок-Таву!"
— Какой молодец! Умнейший в мире осёл! — развеселился Диван-биби, прыгая меж деревьев, как тушканчик Ука. — У каждого своя Ок-Тава! Это ангельский колокольчик в душе, который не позволяет ей дремать и смиряться с болезнями. По его звучанию тебя легко найдёт твоя счастливая судьба! Точь в точь как хозяйки отыскивают своих коз по звону колокольчиков, что вешают им на шею, чтобы не терялись.
У Дивана-биби среди травы на голове зазвенели тихонько лиловые цветы-колокольчики. Время от времени он взбегал по лестнице, извлекая новые дивные напевы: "Полёт шмеля", "Танец с саблями" и "Уч-Ку-дук — три колодца". Успевал ещё и рассказывать:
— Вот так каждое утро, дождавшись крылатой ослицы, ты будешь одолевать эти пять ступенек. Целых сорок дней, пока не привыкнешь быть здоровым, пока не превратишься в золотого ослика! Букет твоих радостей разгорится сильнее, ярче, и тело твоё наполнится тёплым животворным светом.
Диван-биби оттолкнулся от последней ступеньки и полез неизвестно как и куда — выше, и выше, и выше.
— Запомни, дорогой садовник, лестница-стремянка бесконечна. Стремится в небеса! Можно подняться и к самой Ок-Таве, чтобы всегда быть вместе. Передать ей привет?
Дайди уже едва виднелся в ночи. Чуть заметно колыхание его красного халата, будто призрачные всполохи небесного огня, и еле-еле слышен звон цветочков на голове.
— Выхожу один я на дорогу! — разнёсся вдруг над садом голос Дивана-биби. — Сквозь туман кремнистый путь блестит! Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит! В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сиянье голубом…
Все, кто ещё не спал на этой земле, замерли, вслушиваясь. Так сказочно к месту пришлись слова! Кажется, можно было разобрать, о чём шепчутся звёзды, куда ведёт путь в тумане, что слышит пустыня и даже какие сны видит земля.
Шухлику немыслимо захотелось быть здоровым и долго-долго-долго жить в этом волшебном мире, путешествуя по нему с мамой-ослицей, внимая каждому звуку, запаху и движению.
Расправив халат, как крылья, дайди Диван-биби спустился из поднебесья и присел рядом.
— Поздравляю! — сказал он, отдышавшись. — Ты уже на первой ступеньке стремянки! Стремление быть здоровым — с него начинается путь, что блестит в тумане! Знаешь ли, слово «здоровый» происходит от слова «дерево». Здоровый — значит, подобный дереву по высоте, силе, стройности! Погляди на платан! Вот какая у тебя должна быть осанка! Будто всем своим существом ты тянешься ввысь, поднимая к солнцу лиственную крону.
Дайди встал и показал, как дерево устремляется вверх — для него нет преград! Вытянулся метра на три, словно молодая яблоня, и закачал ветками, зашелестел листвой.
— Представь, что и у тебя на голове корона, — улыбнулся он. — Тебе это легко, поскольку ушки на макушке, как царственный венец! Расправь плечи и вдохни полной грудью. Спина прямая, и позвоночник твой, будто бамбук.
Диван-биби, приняв вид добродушного бамбукового медведя из семейства енотовых, оглядел Шухлика с хвоста до ушей:
— С такой осанкой, улыбаясь всем телом, никому не уступишь. Осанка поднимает твоё настроение до небес! Вообрази: ты в сбруе и под седлом среди быстроногих арабских скакунов. Ты статен, как они! И тебе по силам их обогнать!
— В крайнем случае, я подсоблю, — возник откуда- то понурый Малай. — Что нам, ослам, арабские скакуны! О, не думай обо мне плохо, мой господин, я на многое способен! Дождь, правда, не удался, каюсь! Но обещаю исправиться! Только не загоняй обратно в горшочек!
И джинн рухнул перед Шухликом на колени.
— Очень я затосковал, мой повелитель, ожидая скандала из-за слепого дождя! Затаился и горькую думку думал о пропащей своей жизни. Но, вижу, никому нет дела до старика Малая! Дозволь сыграть что-нибудь для души на этой лестнице-ксилофоне!
Никто не возражал, и красный джинн, как спятивший кролик, запрыгал по ступенькам. Судя по всему, он долго уже сидел неподалёку в кустах, не решаясь подойти. И наконец не вытерпел — так хотелось поиграть на стремянке!
Из-под его копыт изливалась какая-то загадочная, непривычная слуху музыка. Хотелось назвать её океанической. От неё клонило в сон. Веки сами закрывались.
Диван-биби, наскитавшись, напрыгавшись и налетавшись за день, уютно посапывал под гранатовым деревом. А Шухлику жалко было засыпать и расставаться с короной на голове и с мыслями о том, как он обогнал арабских скакунов.
— Что это ты играешь? — спросил ослик сквозь Дрёму.
— Колыбельную древней Атлантиды, мой повелитель! — отвечал Малай, мелькая вверх-вниз по лестнице. — Её пели жрецы, чтобы атлантам хорошо спалось и все их желания исполнялись на следующее утро. Спокойной ночи, мой господин, и ворох добрых сновидений!
Командир полка — нос до потолка
Шухлик хотел бы увидеть во сне маму-ослицу.
Но сновидения были странные. Не то чтобы совсем кошмарные, хотя и не очень-то добрые. Словом, на первых порах Шухлик выслушал много горькой правды.
Всё началось с беседы со своим собственным позвоночником, который ослик по-дружески называл По.
Этот По оказался очень умным — сверху донизу наполненным становым мозгом, — разговорчивым, но большим нытиком.
"Нелёгкая у меня доля, — жаловался он. — То тяжеленные корзины с камнями, то гнилое дерево! Все шишки на меня валятся! Чудом пока держусь! Хорошо, когда я неслышно, как платан, позваниваю, радуясь жизни. Куда хуже, если скриплю и похрустываю, как лестничные ступеньки под твоими копытами!"
"Ну что ты, дорогой По! — отвечал во сне Шухлик. — Я так тебе обязан, так ценю! На тебе вся моя стать держится!"
"Хороша стать! — ворчал По. — С горбиком на спине! Какая-то старая кляча, а не молодой осёл!"
"Да, изрядный зануда, — подумал ослик. — Впрочем, придётся к нему прислушаться".
"Ещё бы! — воскликнул По. — Я и за твои глаза в ответе! Если мне плохо, у тебя зрение ухудшается! Не знаю, о чём и чем ты думаешь. Хоть бы постарался укрепить мышцы — ведь они поддерживают меня!
Прикажи им набраться сил! Иначе искривлюсь и зачахну, как дерево в саду Ворона. Будешь подслеповатым и перекошенным калекой — одно плечо выше, другое ниже. Ты этого хочешь?!"
Да кто же такого хочет? Шухлик размышлял, как бы побыстрее успокоить позвоночник, пообещав ему заботу и ласку, но тут донеслись новые голоса, вялые, еле слышные и недовольные.
При этом у ослика зашевелились уши и хвост, и он во сне начал перебирать ногами, будто бежал неведомо куда. Наверное, хотел скрыться от жалоб и укоров. Да не тут-то было! Голоса не отставали, напротив — сделались громче.
"Куда ты? — попискивали они. — Совсем о нас позабыл? Погляди, на кого мы похожи — дряблые и сонные, будто увядающее растение. А должны быть резвыми, прыткими, шустрыми, как мышки. Недаром же нас называют "мышцы"!"
"Отовсюду одни попрёки, — вздыхал ослик. — Вероятно, так бывает на родительском собрании в школе, где распекают нерадивого ученика. Конечно, все правы, кроме меня самого".
"Ты знаешь, как приятно ощущать нас под кожей, когда мы полны сил? — не умолкали мышцы. — Мы бегаем, играем, точно настоящие мышки, если нас заставлять каждый день трудиться. А без твоего участия разленимся и ожиреем! Почему бы тебе всерьёз не заняться нами? Или хочешь быть «жиртрестом», который кое-как ноги двигает?"
В общем, картина получалась печальная. Кривой, слепой и жирный рыжий осёл! Действительно, похоже на кошмар. Проснуться бы и не вспоминать этот сон!
Однако разговорилось вдруг всё тело Шухлика. Каждая клеточка его организма спешила вставить словечко. Ослик и не догадывался, что их столько — целая великая армия.
"Да ты весь-весь, от кончика носа до кисточки хвоста, сложен из нас, из живых клеток! Как час состоит из секунд, так и ты — из клеток! — жужжали они, будто пчёлы в улье. — Мы вроде крохотных комнаток или кладовых, где хранится множество добра. Например, твоё наследство — сведения и знания, передаваемые от родителей детям. Вот почему ты вспомнил испанскую сарабанду, которую танцевал твой дедушка Бур-рито".
"Спасибо! — отвечал удивлённый Шухлик. — Приятно познакомиться! Неужели я умудрился и каждой из вас чем-то не угодить?"
Клетки ахнули и запели разными голосами — нервными, костными, мышечными, — из которых, впрочем, вышел стройный хор. Интересно было слушать поющее во сне тело!
"Совсем не о том речь! Все мы — основа твоего существа, которое живёт, растёт, стареет и умирает! Но мы подчиняемся твоей душе, её радостям и печалям, то есть твоим чувствам. Если на душе у тебя плохо, мрачно, то в наших комнатках тоже — потёмки и до болезни рукой подать. А когда с тобой Ок-Тава, когда в твоей душе свет огромной секунды счастья, нам так хорошо, что любая хворь отступает".
"Это я замечал, — вздохнул Шухлик, вспомнив крылатую ослицу. — Чего же вы от меня хотите?"
"Наполни нас любовью к жизни, как пчёлы наполняют соты мёдом, и непременно станешь здоровым, как могучий платан! — воскликнули клетки. — Призови Ок-Таву и направь свою любовь, как поток чистого горного ручья, в то место, где болит. Например, к хвосту, укушенному змеёй. Этот поток промоет наши комнатки от яда и унесёт, как сор, недуги. Твоя душа командует нами, как генерал войском! Только прикажи, и мы ответим: "Слушаем и повинуемся!"