Не собираюсь выжидать момента, когда меня схватят, или когда найдутся те, кто начнет меня выдавливать. Джермен Гвишиани — он и есть серый кардинал всех тех событий, которые уже скоро начнут влиять на положение в Советском Союзе. Я хочу видеть этого… С позволения сказать, человека. Есть что ему предложить.
И, нет, не буду вести с такими, как Гвишиани. Я собираюсь решать свои вопросы под их прикрытием. А уже потом… Потом я зубы покажу…
Уже вечером я сидел у окна своей гостиницы и смотрел на вечернюю Москву. Не зажигал свет. Не потому что боялся разбудить похрапывающего соседа. Просто в темноте легче думалось.
Сначала была злость. Потом усталость. Теперь — холодный расчёт. Тот самый, что помогал мне выживать в иной истории, в иных кругах и при иных полномочиях. Правильно ли я делаю, что: даже я могу качнуть дверцу системы, если знаю, в каком месте у неё петля разболталась.
Товарищ Петр Иванович Краснов определил двух человек для того, чтобы за Чубайсовым присматривали. Первоначально Краснов думал, что следует полноценно следить за комсомольцем, к которому проявляется особый интерес Романов.
К удивлению Краснова, Чубайсов вёл себя крайне осторожно, словно бы опытный чекист. Когда второй раз он «срисовал» за собой слежку, Краснов приказал изменить степень контроля. Так что в случаях, когда было понятно, что Чубайсов идёт или в магазин, или просто прогуливается по Москве — слежка прекращалась.
Однако, когда Анатолий Аркадьевич отправился в исполнительный комитет Комсомола, его люди смогли узнать прелюбопытные сведения: за Чубайсовым следили не только люди Краснова. И это был Комитет. Так что Петр Краснов и вовсе приказал слежку убрать — не ему тягаться с КГБ, особенно в Москве. Да и в Ленинграде… Краснов так… на подхвате у Романова, исполняет редко, но порой деликатные просьбы хозяина Ленинграда.
— С чем ты решил меня обрадовать? — с нескрываемым неудовольствием спросил Григорий Васильевич Романов, когда Краснов пришёл к нему на доклад.
— Вы сами поставили мне задачу контролировать действия и поступки товарища Чубайсова. По этому поводу я к вам и прибыл, — сказал Краснов.
Григорий Васильевич не сразу вспомнил, кто такой Чубайсов, и с какой стати одного из своих вернейших помощников он направил следить за этим человеком. Но понимание пришло. Романов решил все же послушать Петра Ивановича.
— Давай кратко и быстро. Через два часа заседание ЦК, мне нужно ещё некоторые вопросы проработать, — потребовал Романов, вновь опустив взгляд на разложенные бумаги.
Краснов не спешил говорить. У него всё-таки были сомнения, что та квартира, которую по приезду в столицу чаще всего занимал Романов, не прослушивается. Одно дело — упомянуть о комсомольце, который из Ленинграда прибыл на конференцию. Это вполне нормально, что Первый секретарь Ленинградского обкома будет интересоваться своей молодёжью. Иное дело — рассказать, чего именно добивается Чубайсов. Как и определить особый интерес Романова к тому, за которым следит КГБ.
Поняв причину неразговорчивости своего человека, Романов вышел в коридор. Элитный многоквартирный дом имел на этажах даже не коридоры, а целые холлы с коврами, цветами в горшках, диваном, двумя креслами и столиком. Тут же можно покурить, лежали свежие газеты, приносимые консьержем.
— Говори! — потребовал Романов, когда они оказались у окна в вестибюле этажа.
— За ним следит Комитет, — Краснов начал говорить, по его мнению, с самого важное.
— Вот как! — удивился Романов. — Уверен? Зачем чекистам простой молодой человек? Или не простой?
В голове Первого секретаря Ленинградского обкома сразу всплыли все события в Ленинграде, которые предшествовали его приезду в Москву. Что этот самый Чубайсов каким-то образом стал интересен КГБ, а также имеет причастность к экономическому кружку.
— Что ещё? — спросил Романов, помечая для себя, что должен обязательно поговорить с Юрой Андроповым.
— Он просится на трибуну конференции, но его не пускают, — сообщил Краснов.
— Тема доклада? — спросил Романов.
— Доподлинно неизвестно, — слукавил Краснов.
Ему и вовсе было неизвестно, о чем именно хотел Анатолий Чубайсов говорить на всю страну. Но Краснов знал, что Чубайсов лично добился встречи с Пастуховым, и что эта встреча, скорее всего, закончилась ничем.
— Он был у Пастухова, но Пастухов его не выслушал, — потупив глаза, понимая, что до конца не отработал, сказал Краснов.
Романов молчал. Губы его были сжаты, пальцы подрагивали — не от волнения, от раздражения. Он не любил, когда в делах, которые могли показаться второстепенными, вдруг начинал проявляться чей-то незаметный, но упорный след. Особенно если этот след вёл к людям, которые, судя по всему, начинают действовать.
Юрий Владимирович Андропов, судя по всему, не угодливый Юра, а игрок, который всеми силами хочет оставаться чуть в стороне, быть в приятельских отношениях со всеми, но… Что-то Юра интригует. И этот сервиз из Эрмитажа… Не отсюда ли уши растут?
— Продолжайте наблюдение. Только без фанатизма, — наконец сказал Григорий Васильевич. — В Москву приехал — пусть думает, что свободен. Но если полезет не туда — знать хочу первым. Поняли?
— Так точно, — ответил Петр Иванович Краснов.
Романов развернулся и пошёл обратно в квартиру, не глядя на офицера. Ему нужно было подумать. Не о Чубайсове. О нём он уже подумал. А о том, кто поставил его. Если этот юноша оказался под колпаком у Комитета, значит, есть куда более серьёзная линия. И, возможно, связана она вовсе не с Комсомолом. А с тем, что в Москве называют «вариантами на после Брежнева».
Он не верил в совпадения. И уж тем более — в случайных делегатов от Ленинграда.
Глава 11
Председатель КГБ СССР, генерал армии, Герой Социалистического Труда Юрий Владимирович Андропов, отогнув занавеску на окошке служебного «ЗИЛа», смотрел на огни Москвы, проносящиеся мимо. Столица еще и не думала отходить ко сну. К дверям кафе и ресторанов тянулись очереди. Стайки молодежи гуляли по бульварам под присмотром сверкающих мигалками «козликов» ППС. Кого-то, уже нагулявшегося, паковали, чтобы отвезти в вытрезвитель. Жизнь шла своим чередом.
И это безмерно раздражало Андропова. Как будто все всех устраивает. А между тем, необходимость перемен в стране до такой степени назрела, что скоро уже перезреет и свалится, как яблоко, чтобы гнить на земле. Даже в собственных мыслях председатель Комитета не мог произнести — ЧТО, в этом случае, БУДЕТ ГНИТЬ НА ЗЕМЛЕ? Уже давно он размышлял о реформах, которые следует провести в Союзе, но держал свои идеи в голове, не рискуя доверить бумаге.
Он никому не говорил о них, но каким-то непостижимым образом там, НА САМОМ ВЕРХУ, чувствовали глубину его замыслов и, всемерно продвигая, тем не менее — отодвигали в сторону. Казалось бы назначение Председателем КГБ — знак доверия Политбюро и лично самого дорогого товарища Брежнева, а больше напоминает почетную ссылку. Вроде назначения Чрезвычайным и Полномочным послом в «братскую» Венгрию в июле пятьдесят четвертого.
До конца дней не забудет Андропов той октябрьской ночи пятьдесят шестого, когда в мятежном Будапеште его автомобиль обстреляли и, вместе с атташе и водителем, он вынужден был пешком добираться до посольства. А в ноябре снайперские пули прошли лишь в нескольких сантиметрах у него над головой, когда он сидел в своем кабинете. И нервный срыв у Тани, от которого она так и не оправилась, и запои Игоря. А главное — потрясение от понимания того, как быстро может рухнуть, казалось бы, незыблемый режим.
Однако не эти воспоминания тревожили сейчас Юрия Владимировича, а странные события в Ленинграде. Казалось бы, он давно ждал чего-нибудь подобного. Реформы, затеянные начальством — это одно, но ему всегда хотелось инициативы снизу. Ведь любые изменения народ тем легче воспринимает, чем меньше на него давят сверху. И вот, похоже, такая инициатива появилась, но от кого! От сыночка отставного полковника, преподавателя марксизма-ленинизма в Военно-техническом училище. И не в том закавыка, чей он сыночек, этот Чубайсов, а в том, что сам пацан был замаран на фарцовке и… вдруг сдал назад.
Казалось бы, эка невидаль. Мало ли таких хитрованов, которые, чтобы избежать наказания, начинают изображать бурную общественную деятельность, лезут на трибуну с бессмысленными предложениями, громче всех выступают на комсомольских собраниях. Да в том то и дело, что предложения этого рыжего отнюдь не бессмысленны. И продвигает он их не для галочки. Правда, не это самое странное. Куда страннее, что Чубайсов-младший один из активных членов ленинградского «экономического кружка», где студентики вслух восторгаются западной моделью экономики.
Понятно, что все они давно на крючке. Цвигун в своих сводках по деятельности Пятого управления регулярно посвящает этим школярам из Ленинграда и их московским дружкам хотя бы по несколько строк. Правда, мог бы и поподробнее, писатель. О своих подлинных и мнимых подвигах во время войны Цвигун повествует куда красочнее. Сейчас все лезут в писатели да в сценаристы. Мало им Семенова со Штирлицем. Если уж Лёне покоя литературные лавры не дают. Скоро получат советские читатели подарочек… Ладно. Чем бы дитя себя не тешило, лишь бы не вешало.
Стар он стал… Мысли расползаются, как тараканы, вместо того, чтобы двигаться стройными рядами от задачи к задаче. Итак, кружки эти, несомненно, антисоветские. Хотя никаких политических требований, эти ушлые пацанята не выдвигают. Пока. Они даже не на Запад смотрят, а скорее — на Юго-Запад, в сторону Венгрии и Югославии. До поры до времени. Главное, пресечь любые попытки выхода ни них спецслужб стран вероятного противника. Пока что таких попыток не зафиксировано, но не является ли активность Чубайсова попыткой заявить о себе именно за бугром? Недаром же он рвется выступить на Всесоюзной комсомольской конференции.
Андропов снял трубку вертушки, установленной в салоне автомобиля.