— Дежурный по центральному аппарату, — отозвался в наушнике бодрый голос.
— Где остановился первый секретарь Ленинградского обкома?
— Минутку, товарищ Первый.
Ответ был получен минуты через три. Положив трубку, председатель КГБ сказал шоферу:
— Володь, давай поворачивай.
И назвал адрес. Через двадцать минут, Андропов вышел во дворе малозаметного дома в тихом, правда, тщательно охраняемом переулке. Дверь «ЗИЛа» он отворил сам. Не любил, когда перед ним лебезили. Шофер знал это, но тоже вышел из салона, так как глава всесильного ведомства ездил без охраны. Здесь можно было не слишком беспокоиться. Ведь это один из домов, где негласно останавливались в столице первые секретари обкомов партии. И все же бдительность есть бдительность. Поэтому Володя внимательно осмотрел маленький зеленый дворик. Все спокойно.
Они прошли с «товарищем Первым» к подъезду. И через несколько минут уже стояли у солидной, обитой кожей двери. Звонок. Миловидная горничная пропустила их в прихожую, ни о чем не спрашивая. Случайные люди в этот дом просто не попадают.
— Григорий Васильевич дома? — вежливо осведомился Андропов.
Избавиться от Маргариты оказалось не так-то просто. Не успел я расслабиться после трудного дня, как в дверь номера постучали. Соседа, как ни странно, уже не было. Храпел, храпел, и вдруг подорвался, как ошпаренный, оделся и куда-то усвистал. А я уж было решил, что он валяется на своей койке день и ночь, как пришитый. По крайней мере, сейчас в номере можно было нормально дышать, хотя я все равно распахнул окно на распашку, наслаждаясь прохладным вечерним воздухом. И вот пришлось идти открывать дверь.
— Приветик, надежда советской молодежи!
Королева Марго была в своем репертуаре. Вернее — в пеньюаре. По крайней мере, это слово пришло мне в голову при виде практически прозрачного, ничего не скрывающего одеяния. Похоже, она слегка поддала для храбрости и смотрела так жалобно, что я поневоле посторонился, чтобы пропустить ее в номер. Ну не выпихивать же ее в коридор в таком виде. Она вошла на нетвердо стоящих ногах и тут же плюхнулась на соседскую койку.
— У тебя нет ничего выпить?
— Ты же знаешь, я не пьющий.
— А в поезде это было незаметно.
— Да, я помню как ты пыталась выставить своих попутчиц из купе, надеясь остаться со мною наедине…
— Оно мне надо… — насупилась она. — Ошибаешься, Чубайсов, если думаешь, что я буду за тобой как собачка бегать…
— Но ведь бегаешь!
Маргарита усмехнулась и нарочито медленно развела полы своего одеяния, демонстрируя то, что мне приходилось повидать в жизни. Особенно — в предыдущей. Хотя не помню, чтобы меня так откровенно совращали. Как-то это не по-комсомольски. А как же товарищ Трошкин?
— Хочешь сказать, что у твоей Таньки лучше? — с пьяной откровенностью спросила она.
Дело не в Тане. В конце концов, она сама сказала, что на время ее поездки к морю, я могу чувствовать себя свободным. Как будто для этого мне нужно чье-либо разрешение. Так что расчет комсомольской дивы вполне мог бы оправдаться, но… стукнула открываемая дверь. Марго взвизгнула и тут же завернулась в соседское одеяло, владелец которого как раз вернулся. Увидев торчащую из одеяльного кокона девичью головку, он усмехнулся.
— Я вообще-то ничего не имею против вечерних развлечений, ребятки, — сказал он, — но чертовски устал мотаться по московским улицам. Так что вам придется подыскать другое местечко… А одеяло, милая, можете временно оставить себе. На улице все равно жарко.
Покраснев, Марго сползла с его койки и боком боком выбралась из номера. Провожать я ее не стал. Много чести.
— Извини, старик, — сказал Никитыч, поправляя свою постель, — что обломал тебе кайф… Или ты… уже?
— Джентльмены такие темы не обсуждают.
— Ну, у вас, джентльменов, может и не обсуждают, а у нас, простых смертных, сам понимаешь, в лесу о бабах, с бабами о лесе…
Он ушел в ванную и долго там плескался в душе. Так что под этот плеск я и уснул. Мне снилась королева Марго, но не неверная любовница товарища Трошкина, а почему-то — героиня Булгакова, в исполнении актрисы из сериала 2005 года, которая сейчас, небось, и не родилась еще или — вот-вот родится.
Утром я проснулся довольно рано, хотя вполне мог еще и подрыхнуть. Не спалось. Меня снедало нетерпение. Афронта, полученного на комсомольской конференции, а потом и у самого Пастухова, стерпеть было нельзя. В конце концов, я вам не мальчик для битья. Про меня в «Смене» писали, да и документалку собираются снять… Кстати, о прессе… Меня же познакомили с Корнешовым, главредом «Комсомолки…». Мужик, конечно, из комсомольского возраста давно вышел, но с виду ничего. Вот с ним и перетру, если увижу сегодня на заседании, а — нет, прямиком в редакцию завалюсь. Мне терять нечего.
А ведь и впрямь — нечего. Одну жизнь я уже прожил. Конечно, высшие силы подарили мне вторую, которую я стараюсь использовать для исправления ошибок. Не своих, целого народа. И даже — не одного. По сути — всего мира. Ну а если я сверну шею на этом пути, то уйду с осознанием того, что хоть попытался. Как там пел Высоцкий? «Я ухожу, пусть пробует другой…». Ладно. Хватит лирики… Впрочем, Владимир Семенович мне не зря вспомнился, что-то есть в этой мыслишке… Ладно, додумаю на ходу…
Умывшись, я оделся и выбежал из номера. Соседа уже не было. Он еще раньше меня отправился по своим командировочным делам. А мне пора было топать в ВНИИСИ — Всесоюзный научно-исследовательский институт системного анализа — пожалуй, единственного научного учреждения в СССР, где занимались прогнозированием будущего или чем-то в этом роде. Правда, делалось это на основе и с подачи так называемого Римского клуба, исподволь навязывающего всем странам, в том числе и социалистическим, глобалистскую повесточку.
Жаль, не могу я товарищам ученым, там работающим, этого объяснить. Во-первых, интеллектуального багажа не хватает, а во-вторых, кто я пока такой, чтобы меня там слушали? А в-третьих, и в главных… Беда СССР не в том только, что разные там рыжие и толстые столкнули его с пути истинного, а в том, что с самого начала мы соревновались с Западом. Не с Индией или, скажем, Китаем, а с Францией, Германией, Великобританией и США, а в эти, примерно, годы еще — и с Японией. И настолько увлеклись этой гонкой, что никому и в голову не пришла простая мысль: а, может, ну их нафиг?
Выйдя из гостиницы, я кинулся к ближайшей станции метро. Бегом, в качестве утренней физзарядки. Но не успел пробежать и двухсот метров, как меня окликнули:
— Товарищ Чубайсов, можно вас на минутку?
А паренек-то шустрый, — подумал первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Васильевич Романов, глядя на то, как подходит к «Волге», окликнутый шофером, рыжий молодой человек. После вчерашнего разговора с Андроповым, Романов решил не откладывать встречу с Чубайсовым до возвращения в город на Неве, а потолковать с ним здесь, на нейтральной, так сказать, территории.
Что и говорить, встревожила Григория Васильевича вчерашняя мирная беседа за чашкой чая с главой самой могущественной организации в стране. Явился сам. Без предварительной договоренности, как всегда — без охраны с одним шофером. Явил, так сказать, пример скромности и бесстрашия. А ведь сколько на него покушались!
Явился, не запылился и завел разговор, от которого у хозяина Ленинграда мурашки побежали по спине. И ведь начал с чего! С какой-то западной газетенки, где якобы писали, что человек с такой фамилией, во главе Санкт-Петербурга — это знак назревающих в Советской империи перемен. Мало ему того, что в городе, за который он, между прочим, кровь проливал, хихикают за спиной, дескать, опять на троне Романовы.
А потом, сразу, почти без перехода, заговорил о ретивом комсомольце, который в ПТУ затеял чуть ли не перестройку. И ведь хитрый же бес, Юра-то, сделал вид, что фамилию не помнит, все какого-то Чубайса вворачивал, вместо Чубайсова. Наверняка же изучил его биографию от роддома до выпуска из ЛИЭИ. Все знает, и про фарцовку и про кружок этот их «экономический», но ведет разговор так, чтобы заставить собеседника оправдываться.
— Здравствуйте, молодой человек! — улыбнулся первый секретарь, когда рыжий без всякого страха и смущения полез в салон. — Извините, что прервал вашу пробежку, но ведь я могу отвезти вас туда, куда вы так торопитесь.
— Здравствуйте… Да, к Всесоюзному институту системного анализа, пожалуйста, — деловито проговорил тот, словно садился в такси.
Романова, конечно, такой тон покоробил, но виду он не подал.
— Сережа, — обратился он к водителю, — подбрось нас к ВНИИСИ.
Григорий Васильевич подчеркнул слово «нас», подумав, что неплохо бы посетить сие научное учреждение, раз уж такие странные дела начинаются. Шофер кивнул, захлопнул дверцу и «Волга» покатила по умытым утренним дождем, а за ними — и поливалками, улицам Москвы.
— Надеюсь, вы узнали меня, Анатолий Аркадьевич, — продолжил источать елей первый секретарь Ленинградского обкома.
— Конечно, Григорий Васильевич, — откликнулся рыжий.
И хоть бы капля почтения в голосе! Борзый юнец. Далеко пойдет. Особенно — при содействии Андропова. Ну так и ему, Романову, отставать не следует.
— А вам не кажется, молодой человек, странным, что два ленинградца встречаются для важного разговора в Москве?
— А что тут странного? — хмыкнул Чубайсов. — В Москву, Белокаменную, русские люди завсегда за правдой хаживали.
— У нас, на Неве, значит, правды не сыщешь? — покачал головой Григорий Васильевич. — А ведь наш город, между прочим, колыбель Революции.
— Извините, Григорий Васильевич, но что-то мы все вокруг да около ходим.
Романов крякнул от досады. Да, с таким не соскучишься и в аппаратные игры не поиграешь. Представить страшно, что произойдет, когда подобные активисты-энтузиасты придут старым партийным кадрам на смену. Ну до этого пока далеко, а жить нужно сейчас. И по возможности — хорошо, деятельно жить, а не с тремя инфарктами. Впереди столько дел. И потому именно к таким, молодым да ранним, следует присмотреться.