— Что же это такое получается, товарищи! — иезуитски поблескивая очечками, заговорил главный партийный идеолог Суслов. — Мы боремся с пережитками частнособственнической философии, а товарищ Андропов предлагает плодить юных капиталистов.
— Не капиталистов, а рабочих, знающих цену честному труду, Михаила Андреевич, — произнес Андропов.
— Что ж, по-вашему, Юрий Владимирович, благодарность советского народа, почетные грамоты, поощрения по комсомольской линии и так далее — это не цена честного труда?
— Многие учащиеся профтехучилищ пришли туда из неполных или неблагополучных семей, а многие из них вообще сироты. Им предстоит самим пробиваться в жизни. Так пусть с первого шага в своей пролетарской жизни знают, что советская власть, самая справедливая власть на свете, которая, кстати, еще не построила обещанного коммунизма, поощряет профессиональный рост не только дипломами, но и другими бумажками, имеющими хождение на территории СССР!
— А я поддерживаю предложение комсомольцев и взвешенную инициативу товарища Андропова, — сказал Романов. — И готов начать эксперимент у себя в Ленинграде. У нас много туристов, а наша сувенирная промышленность не может удовлетворить повышенный спрос на свою продукцию. Так пусть учащиеся помогут!
— И я поддерживаю, — кивнул Алиев, первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана. — Пусть ребята зарабатывают, а не по улицам болтаются. Снизим процент подростковой преступности.
— И — я! — подхватил Рашидов. — Не только у вас, товарищ Романов, иностранцы шастают. А — Самарканд? А — Бухара?.. Пусть стюденты, понимаэшь, сювениры, мангалы там, шашлык-машлык жарить, делают…
— Я тоже не вижу ничего плохого в этой идее, — проговорил Косыгин. — В общесоюзном масштабе это принесет государству сотни миллионов рублей. Не все же — на водке зарабатывать. Я бы вообще пересмотрел вопрос о предоставлении гражданам возможности проявлять частной инициативу в мелкотоварном производстве.
— Это что, вернуться к временам НЭПа! — взвился Суслов. — Да мы, комсомольцы двадцатых, рыло нэпманам чистили!
— Сядь, Миша! — нахмурился Брежнев. — Сейчас не двадцатые… Короче, товарищи, Политбюро одобряет комсомольскую инициативу. Проработайте этот вопрос всесторонне и мы его утвердим на внеочередном Пленуме…
Машину Воронина — старенькую «копейку» — починили и он попросил меня пересесть к нему в салон. Мне не хотелось всю дорогу от Дунино до Москвы оставаться на перекрестье женских взглядов. Жалобных — Марии и насмешливо любопытных Маргариты. Да и не до бабьих раздоров мне сейчас было. Чувствовал, что теперь события пойдут вскачь. Я даже не мог представить — куда именно они поскачут.
Едва «Жигули» отъехали от писательской дачи. «Сосед» вдруг разговорился. Я удивился даже. Неужели же у него — профессионала — нервяк? Хотя, я по себе знал. Даже когда укладываешь в ящик заведомую мразь, на душе все равно погано. Мы, законники, все же не убийцы. Впрочем, какой я теперь законник. Сопляк, вчерашний студентик, способный только девок портить…
И все-таки закинул такого ежа в штаны некоторых, отсиживающих задницу, государственных и партийных деятелей, что она у них теперь долго чесаться будет. Конечно, при столь лихих поворотах судьбы можно и головы лишиться. Сегодня вот все шансы были. Если бы не Никитич, меня эти абреки вполне могли уделать, а потом и Машуней попользоваться…
— Честно скажу, Анатолий Аркадьевич, — говорил Воронин. — Удивился… У нас же какая служба? Первых лиц охранять… Там своя специфика… А тут вызывает меня начальник и говорит — будешь присматривать за таким-то. Причем, не просто по пятам следовать, а так, чтобы такой-то, вы, то есть, до поры до времени не замечали… Я в непонятке… Не, ну как положено, наружку там, прослушку сдавал в школе КГБ… Азы… А здесь ведь артистом надо быть, ей богу… Ну старался, как мог, лишний раз вам глаза не мозолить… Да перестарался… Сели в «РАФик» этот и покатили куда-то… Я, понятно, упал на хвост, а мотор у этого драндулета возьми и заглохни… Главное, куда именно вы по Рублевке свернете — не знаю… Пришлось с Управлением связаться. Спасибо, сориентировали на Дунино… Тормознул попутку, доехал. Нашел дачу Стругацкого. Парни говорят — в том вон направлении вы пошли… Я бережком, кустами… Засек этих троих. Понял, дело нечистое… Ну и подоспел вовремя…
— Первые это у тебя? — спросил даже не я, а — полковник Каледин.
Он осекся. Понял, что дал волю языку. Кивнул.
— Все в порядке, Илья Никитыч, — сказал я. — И давай на «ты» и по имени, если не возражаешь. Как — соседи по номеру.
— Давай! — обрадовался он.
— Все к лучшему. Теперь можешь не скрываться, разыгрывая командировочного… Кстати, если честно, играл ты хреново… Нет, не то что бы я догадывался, но удивлялся, что это за командировочный такой?.. Когда ни придешь в гостиницу, все на койке валяется…
Мы посмеялись.
— Надолго тебя ко мне приставили? — спросил я.
— Точно не скажу. Во всяком случае, пока вы… Ты — в Москве.
— Понятно.
Я ведь не просто так спросил. Хороший мужик. Надежный. Мне такой еще понадобится. Конечно, в Питере у меня есть Степан, но у него с Настей наклевывается семья, могу ли я им рисковать? А — Илья мужик служивый, риск — это его профессия. Опять же — из органов. С лицензией на убийство. Гвишиани, если эти были абреки от него, вряд ли откажется от повторной попытки со мною разобраться. Видать, крепко я зацепил этого прохвессора кислых щей. Здесь либо мафия, либо — иностранная разведка. Цапанули его тогда в Австрии, как пить дать. Вот он и ерзает.
«Копейка» пересекла МКАД и втянулась в столичные улицы и проспекты. Мы больше ни о чем не говорили с Ворониным, но до гостиницы не доехали. В кармане «соседа» захрюкала рация. Он ответил:
— «Тринадцатый» на связи.
«Тринадцатый», «Девятый» говорит. Приказано доставить Объект по адресу…'
— Вас понял, «Девятый», доставить Объект по адресу…
— Объект — это ты, — пояснил Илья, отключая передатчик.
— Догадываюсь, — хмыкнул я. — А что там, по этому адресу?
— Особо охраняемый объект.
— Объект доставить на объект… Надеюсь, это — не тюрага?
Он покачал головой. Отрицал, а мог и соврать. Прикажут — так и вовсе шлепнет. Опыт у него уже есть. Приобрел на моих глазах. Не соврал. Не тюрага. Двухэтажный дом в центре, в неприметном переулке, но за железным забором. Проверка документов. Пропустили только меня. Во дворе встретил парень в костюме. Похоже — охранник. Чей? Хотя — какая разница. Он довел меня до двери и там передал девушке. По виду — горничной.
Она проводила меня в большую комнату с эркером. Усадила в кресло, такие именуются «вольтеровскими», и вышла, стуча каблучками. Я посмотрел вслед. Да, такие ножки просто созданы для того, чтобы привлекать мужское внимание, а стук каблучков по паркету — звуковой ориентир — куда поворачивать голову. И тут же послышались другие шаги. Мужские. Так ступают солидные, уверенные в своей власти над людьми, товарищи.
— Здравствуйте, Анатолий Аркадьевич!
Я поднялся.
— Здравствуйте, Григорий Васильевич!
Обменялись рукопожатиями. Вернулась горничная, прикатила столик на колесиках. Завтрак. Ну да, мы утречком подмели на даче, что после вчерашнего пиршества осталось, но тут икорка, осетринка, жульен — грех отказываться. Романов тоже не стал. Мы с ним поели, не торопясь, но без лишних разговоров. Под кофе. А когда обладательница превосходных ножек выкатила столик с опустошенной посудой, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС, сказал с улыбкой:
— Ну хлеб мы с вами уже преломили, теперь с чистой душой можно приниматься и за дела!
Давно уже Романов не испытывал такого воодушевления. Ему всегда нравилось заниматься не аппаратными играми, а реальным делом. Чувствовать себя — не чучелом в президиуме, а — хозяином. Менять жизнь любимого города. Чтобы при нем строились новые станции Ленинградского метрополитена, возводились жилые кварталы, открывались Парки и Дома Культуры. Чтобы дети ленинградцев могли ходить в современные детские сады и школы. Чтобы иностранные и советские туристы любовались не только наследием царского режима, но и видели, что город на Неве молодеет, не страшась, как прежде, наводнений.
Здесь, в столице нашей Родины, его, Григория Васильевича, значение как бы умалялось. Из хозяина он превращался в гостя. В одного из многих членов ЦК и в рядового члена Политбюро. Разве состязаться ему с Сусловым или Андроповым? Или — с Алиевым и Рашидовым. Эти тоже хозяева, но целых республик, фактически — государств. А он всего лишь руководит областным комитетом Коммунистической Партии Советского Союза в бывшей имперской столице. Романов, да не тот. А он хотел стать — тем. Добраться до самого верха. И теперь у него такой шанс появился.
Вовремя поддержал инициативу Андропова, которого многие в ЦК видели преемником стремительно слабеющего Генсека. Но ведь и Юра тоже не молод. Умрет Брежнев, сколько главный комитетчик успеет поруководить страной? Романов осторожно навел справки о здоровье «друга». Не у Чазова, конечно. У того сведений о насморке не выудишь, не то что о чем-то более серьезном, но есть и другие люди. В общем, на долгую жизнь верному последователю Дзержинского рассчитывать не приходится. Кто следующий? Черненко, если доживет… Глава Ленинграда был еще молод и мог рассчитывать на то, что переживет обоих.
Этот рыжий юнец, который без стеснения лопает черную икру, может оказаться той пешкой, с помощью которой он, товарищ Романов, при определенной сноровке, сумеет пройти на шахматной доске высшей власти в ферзи. И дело не столько в том, что его инициатива, поддержанная уже на самом верху, сама по себе интересна, сколько в том, что она может расшатать сложившуюся систему партийно-хозяйственных отношений, дать дорогу людям мыслящим прогрессивно, но в силу своей честности, бьющимся в глухую стену финансовой дисциплины.
— Во время предыдущей нашей встречи, вы говорили, Анатолий Аркадьевич, что у вас есть и другие идеи. Поделитесь или… секрет?