Слона надо есть по кусочкам — каждый день пусть маленький, но шаг вперёд. И тогда цель будет становиться всё ближе и ближе, а скорость её достижения растёт. Это как локомотив или автомобиль набирают скорость. Но, разогнавшись, едут быстро.
Глава 7
Меня разбудил настойчивый звонок в дверь. Взглянув на мерно тикающий колобок, как я назвал свой будильник, я потянулся, нехотя, с ленцой встал с кровати. Сунул ноги в тапки из клетчатой ткани и побрёл к входной двери. Даже в таком полусонном состоянии я не пренебрег безопасностью и сперва внимательно посмотрел в панорамный зрачок.
— Таня, — скорее, всё же с радостью сказал я.
— Бонджорно! — счастливо пискнула девушка, моментально повисая у меня на шее.
— Бон, коль не шутишь, — ответил я, приподнимая девушку и ставя её чуть в сторону.
Я поспешил закрыть дверь. На лестничной площадке напротив проживала Софа Абрамовна, женщина, наделённая исключительным любопытством. Она уже интересовалась, не ходит ли кто-нибудь ко мне в гости, пока родители в отъезде.
Не удивлюсь, если достопочтенная супруга доктора физико-математических наук, профессора Якова Давыдовича Гринштейна, и стульчик поставила уже возле своей двери, чтобы ни в коем разе не упустить момент и узнать, кто же это ко мне наведывается.
Софа Абрамовна, как несомненная глава своей семьи, а также хранительница всей нашей парадной, считала своим долгом знать всё обо всех. При этом семейство-то было незлобивым. Какой-либо пакости от Гринштейнов никто не ожидал. Напротив, вопреки сложившемуся веками стереотипу о евреях, Софа Абрамовна часто выступала активисткой посиделок соседей во дворе в беседке. И зачастую снабжала такое праздничное времяпровождение изрядной долей продуктов, пусть и добытых не без помощи знакомств моего отца.
— Ой! Да что же это такое? — как только я закрыл дверь и во всей красе дал себя рассмотреть Танюше, девушка запричитала.
Я подошёл к телефону, рядом с которым у нас висело зеркало, и посмотрелся.
— Красавец! Жаль, что рыжий, ненавижу рыжих! — сказал я, глядя на себя в зеркало.
Нос чуть припух, у переносицы появился нездоровый синеватый с фиолетовым отливом цвет, сообщавший о гематоме. Но более всего красив был фингал под левым глазом.
— Я поговорю с папой. Он найдёт возможность вытянуть тебя из этой бурсы. Первый день на работе, а уже побитый, — причитала Татьяна.
— Не стоит отвлекать папу от важных дел. Машин в городе уже много, а станций обслуживания всего четыре. Наверняка, у него есть, чем заняться, — сказал я, направляясь на кухню. — Кофе будешь?
— Ну ты меня уж так не обижай, — усмехнулась Таня. — Что ж я, своему побитому герою кофе не сварю?
— И нисколько и не побитому, — во мне на миг проснулась какая-то мальчишеская уязвлённость — гнать ее поганой метлой. — Это ты их не видела! А кофе можно не варить, на полочке, где сахар стоит, есть жестяная баночка с индийским растворимым.
Татьяна пошла колдовать на кухню, уже освоившись, где что лежит, лучше меня, а я всё же решил размяться. Проделав махи руками и ногами, понагибавшись и поприседав, я пошёл в ванную.
Всё же, отец у меня — из тех добытчиков, кто способен из зубов саблезубого тигра отжать овечку. Я так привык чистить зубы дефицитной зубной пастой… Вообще ещё никогда не чистил зубным порошком. А сейчас понял, что в тюбике пасты больше нет. Потому, повздыхав, теперь с горем пополам почистил зубы порошком — правда, часть рассыпалась, да и выходил я, едва ли не отплевываясь. Невкусно!
А вообще неудивительно, что при таком-то блате, Толик рос мальчиком разбалованным. Наверное, чувствовал свою безнаказанность и превосходство.
— Я приготовила завтрак, — сообщила мне Таня таким тоном, который предполагал обязательную похвалу.
— Моя ж ты хозяюшка! — сказал я, обнимая девушку.
— Может, это… — Таня зарделась, опуская глаза в пол.
Удивительно! Сказать о сексе ей сложнее, чем, собственно, заняться этим увлекательным делом.
— Давай позавтракаем, а потом всё будет! Ты же и сама, небось, голодная, — сказал я. — А почему ты не в институте?
— Так что мне там делать? Я сдала марксизм-ленинизм на «пятёрку», следующий экзамен у меня и вовсе автоматом…
— А родители, наверное, об этом и не знают, — усмехнулся я, отпивая кофе. — Думают, что их дочь всё сидит и сидит в библиотеке, готовится к экзаменам.
Если вареную докторскую колбасу я в первое время ел, аж глаза от удовольствия закатывая, а от натурального мороженого с ярким сливочным вкусом входил в экстаз, то с кофе здесь проблема. Единственный более-менее сносный растворимый кофе — это индийский в жестяной банке. За неимением других вариантов сойдёт, хотя сильно уступает тому изобилию кофейных напитков, что появятся в будущем.
Ячмень я пить ещё не додумался. Да, у нас его и дома нет, а цикорий — не сказать что так уж и доступен. Так что кофе в жестяной банке — это очень по-богатому.
Но разве же можно искать негатив в таком утре, когда рядом с тобой красивая девушка, а на толстом ломте небрежно порезанного батона изрядный слой отличного сливочного масла, непонятной жирности, но отчётливой вкусности. А на батоне том финская салями. Не завтрак, по советским меркам, а пир!
И целый день впереди. Прекрасно!
— Толя, я хотела с тобой поговорить, — нерешительно сказала Таня.
Я уже было настроился на разговор о нашем общем будущем, но Татьяна умела держать слово. Один раз мы договорились, и с того момента она ещё ни разу напрямую не сказала ни о свадьбе, ни о возможном нашем совместном будущем.
— Катька рассорилась с Витей. Он как с ума сошёл. Нервный весь, руку на неё поднял, — Таня прервала свой рассказ, возможно, ожидая моей реакции.
— Ты хочешь, чтобы я поговорил с Виктором? — спросил я. — Приструнить?
— Нет, нет! — поспешила сказать Таня, даже размахивая руками в отрицании. — Держись от него подальше! В том-то и дело. Он вообще… даже грозился тебя убить. Говорит, если какой-то Илья этого не сделает, то это он сам тебя…
— Ну же, глупышка, — сказал я, обнимая Таню. — Блин, сколько ещё будет таких Витьков, желающих меня убить!
— Что? А зачем тебя хотеть убить? — бросив причитания, серьёзным тоном спросила Таня. — Это из-за фарцы, что ты отказался работать с Витьком? Ты не думай, догадываются, или даже знают, об этом многие.
— Мало ли, — усмехнулся я, стараясь перевести разговор в более шутливую манеру.
На самом деле, если разобраться, то убить меня будут хотеть постоянно, если я вообще хоть что-нибудь буду делать, а не просто наслаждаться второй жизнью. И думать о том, как себя обезопасить, обязательно нужно.
— Я сама поговорю потом с Витьком, — значительно заявила Таня, наверняка намереваясь заработать реноме боевой подруги.
Тут она хватила через край.
— А вот этого делать не надо! — поспешил я погасить порыв Татьяны. — Вмешиваться в мои дела, с какими бы намерениями это ни делалось, не нужно.
— Как скажешь, — согласилась Таня, поджав губки.
— Ну что, отличница! Готова стать удовлетворительницей? — дожевав последний бутерброд, игриво спросил я.
— Как пионерка — всегда готова! — весело произнесла Таня и присела ко мне на колени.
Как таковой учёбы в ПТУ в июне уже не было. Учащиеся, правда, всё равно приходили: чтобы сдать зачёты по производству, на уборку территории (которая при этом всё равно оставалась такой же немытой-нечёсанной) на мытьё аудиторий.
Я мог и не являться на работу уже потому, что должен был получить в кассе Комитета по образованию подъёмные. Девяносто два рубля семьдесят четыре копейки, которые мне сейчас никак не помешают. Вроде бы, ходили слухи, что Романов, хозяин Ленинграда, пообещал какие-то доплаты от города тем молодым специалистам, которые пойдут работать в систему профтехобразования. Но это могли быть только слухи, чтобы завлечь молодежь в ПТУ на работу.
Я с досадой потрогал синяк — следы первого дежурства всё ещё красовались под глазом, несмотря на то, что я уже и касторкой мазал, и какую-то мазь лечебную, найденную хозяйственной Таней в нашей семейной аптечке, накладывал. Всё одно, последствия былых сражений были «на лицо».
— Вот вы где, — на входе в училище, будто меня и ждала, стояла Марьям Ашотовна.
— Здравствуйте, — нейтральным тоном поздоровался я.
— Объяснительную мне на стол! — потребовала завуч. — Вас вчера не было на рабочем месте. Второй день рабочий — и уже прогул. Понятно, какую птицу к нам занесло.
— Однажды… лебедь рак и щука… — сказал я и усмехнулся.
— Не поняла, — сказала Марьям Ашотовна. — Издеваетесь, молодой человек?
— Это я о том, что вы не знаете, какие распоряжения дает директор, и смею предположить, что и он не знает того, что требуете вы. Даже по закону у меня есть день, чтобы решить свои вопросы, взять подтверждение о трудоустройстве и поехать получить подъёмные, — нарочито спокойным голосом говорил я. — Но я, как ответственный сотрудник, был на рабочем месте, предотвратил преступление и ряд правонарушений, изъял алкоголь у проживающих в общежитии. И вот…
Я снял очки и показал свой бланш.
— Ужас… Вы еще и деретесь? А с виду воспитанный, — не совсем правильно расценила мои слова и вид завуч.
— Смею предположить, многоуважаемая Мариам Ашотовна, что если бы не я, сегодня прогремело бы училище во всех сводках, и здесь милиция временно поселилась бы, — деловито сообщил я.
Завуч несколько растерялась. Она-то с первого дня явно хотела взять в оборот молодого специалиста, чтобы показать, кто в доме хозяин. А тут, вроде бы как, напротив, еще и поощрять нужно.
А вот я этот момент терять не стал.
— Могу ли я вас спросить, Марьям Ашотовна, почему со вчера возле учебного заведения была такая грязь? Некому убрать? — решил и я пойти в атаку.
Контратака удалась.
— Дворник Петрович запил… Заболел… — растерянно сказала завуч, а потом встрепенулась и решила продолжать свои боевые действия. — С чего это вам я должна что-то объяснять? Это вы, молодой человек, мне должны.