— Кому я должен, всем прощаю! Если у вас есть претензии к моей работе, мы могли бы обсудить это в вашем кабинете — или в кабинете директора, — деловым тоном сказал я.
— Для того, чтобы обсуждать вашу работу, нужно что хоть что-то сделать, — сквозь зубы прошипела завуч.
Это я уже пропустил мимо ушей. Пусть себе шипит! Поймёт ещё, какие ценные кадры обрела.
Поле боя осталось за мной, если учитывать, что завучиха быстренько ретировалась под предлогом каких-то неотложных дел,. Нужно ли было вовсе начинать этот спор? А что ещё делать? Тут либо покорнейшим образом, потупив глаза, пойти писать объяснительную, либо уж направиться жаловаться к директору. Нет, оба варианта отметаю категорически. Я сторонник того, что всегда нужно за себя постоять, а если для этого необходимо с кем-то поругаться, то нужно и это сделать. Скорее всего, по здравом размышлении оппонент поймёт мою правоту. А если нет… По крайней мере, можно жить в согласии со своей совестью и самоуважением.
Вероятно, подобная тактика не подходит тем, кто хочет мирно сосуществовать в коллективе, просто отбывая свои рабочие часы. Для меня подобный подход к работе неприемлем. Если бы я хотел протирать штаны, то путь был готов — только склонись перед председателем парткома института, и сейчас бы я чаёвничал, причем лучшим индийским чаем, в одной из лабораторий ЛИЭИ. Более того, пусть я и в молодом теле, и некоторым образом гормоны действуют на моё сознание, но со склона прожитых лет в первой жизни у меня есть некоторые специфичные пристрастия. Мне вполне понравилась Марьям Ашотовна. Она же для меня — словно девочка. Такая вот, кругленькая, с пышной грудью и южным пушком, но девочка.
Возможно, завуч действительно пробует работать, как-то наладить систему, но… Нет, театр начинается с вешалки, а ПТУ — с дворика. И с дворника.. Петрович в запой ушёл? Действительно, уважительная причина. Ну так организуй работу, вплоть до того, что самих работников выведи во двор и заставь убраться. В следующий раз ни преподаватель, ни мастер производственного обучения не пройдут мимо ситуации, когда учащийся вознамерится добавить мусора в общую картину бесхозяйственности.
— Настя, да что ты такое говоришь? В магазины, что ли, не ходишь? Да погляди вокруг, как всё убого! Какое светлое будущее, если это будущее — черное? — разрывался мужской голос.
— Не говори так! — звонкий женский голосок дал петуха, и девушка закашлялась.
— Ну да ладно. Насть, зачем мы опять с тобой…
Я не стал дослушивать радиоспектакль. Во-первых, я не давал на радиостанцию заявку на такое удовольствие, во-вторых, это просто некрасиво.
— Да… То есть… Сейчас, — прозвучало несвязное за дверью, когда я постучал.
Пришлось подождать еще с минуту, пока мне разрешили войти. Вообще говоря, я мог это сделать и раньше. По этикету в рабочие кабинеты можно и не стучать. На работе нужно работать, а не… А чем это они там занимались?
— Здравствуйте, товарищи! — сказал я, когда вошел и увидел двоих: мужика, может, только на пару-тройку лет старше меня нынешнего, и девушку, как бы и не ровесницу, но скорее всего, тоже чуть старше меня.
Они сидели в разных углах большого кабинета. Ленинская комната не была изначально спроектирована, как отдельное помещение — её переоборудовали из простой учебной аудитории, сравнительно большой. Так что выглядело это нелепо — ОН сидел в одном углу, под деревом лимона, в окружении бюстов Ленина и Маркса, а ОНА — в другом конце помещения, метрах в пятнадцати, под портретом Леонида Ильича.
Но зато вполне можно догадаться, почему.
Тем более, девушка немного покраснела. Милая такая девица. Стройная, темненькая, но с яркими голубыми глазами. Одета секретарь первички, Анастасия Андреевна Смолян, была неказисто, строго, хотя такой красотке впору было бы примерять что-то менее мешковатое и серое, чем ее длинная юбка и строгий пиджак. Ну, опытный мужской взгляд всяко рассмотрит нужное, даже если «нужное» тщательно скрывать под деловыми балахонами.
А вот ОН… Не знаю, и кто таков, но был одет совершенно иначе. Брюки из вельвета цвета кирпича, расклешенные, кроссовки, явно производства не Лидской обувной фабрики, или молдавские «Флора». Так что передо мной… Будто бы я же, только до переноса сознания. Есть у меня и кроссовки, и вельветовые брюки, даже в клеш, но темно-синие. Неужели я встретил, так сказать, идеологического близнеца из зазеркалья, да тут, в ПТУ.
— Ну… Прикид годный, — пока я оценивал мужика, он тоже явно рассмотрел мою одежду. — И фарца, и все так по-советски, сдержанно.
— Индпошив, с фарцой дел не имею, — с металлом в голосе, чтобы сразу дать понять, что мы с ним не на одной волне, сказал я. — Меня зовут Чубайсов Анатолий Аркадьевич. Я новый сотрудник.
Как же я ненавижу свою фамилию! Может, мне сменить ее? А еще имя, внешность?.. Ну нет, будем играть теми картами, что сданы — и их сделаем козырными.
— Анастасия Андреевна Смолян, секретарь первичной комсомольской организации училища, — пропела звонко девушка.
Как она, такая хрупкая, да с нежным голосом, попала в секретари? Тут, как мне кажется, нужно стальные нервы, уж тем более в бурсе. Хотя если ее приодеть, то учащиеся станут более охотно ходить на собрания.
— Товарищ, не могли бы вы нас оставить? — строго сказал я моднику.
— Да, брось, чувак… Я Жека. Я же своих чую за километр. Ты тоже по распределению, так сказать, усиливать? Я вот машиностроительный техникум закончил — и сюда. Уж на что батон суетился, отмазывал, но вот… Год проработал, буду уходить, — начал мне выкладывать личную информацию Жека.
— Из-за таких, как ты, Жека, мы можем лучшей жизни и не построить, — серьезно сказал я.
— Чувак, ты серьезно? С этими убогими, что тут учатся? — Жека искренне рассмеялся. — Ладно, Настюш, я зайду, не договорили, да и недо… Я зайду.
Мажор нарочно подставил девушку, намекая на то, что у них прямо здесь и сейчас что-то было. Настя зарделась и смотрела так, будто сейчас заплачет.
— Что у вас, товарищ? — собравшись с духом, спросила меня Анастасия Андреевна.
Хотя… Настя она и есть. Ну не могу я такую девчушку называть по имени-отчеству, тем более после того, как узнал ее тайну. Красавица и чудовище, комсомолка и фарцовщик, Ромео Монтекки и Джульетта Капулетти. Противоположности, видимо, все же притягиваются.
— У меня ряд предложений, которые я хотел бы обсудить и выдвинуть по линии первичной организации ВЛКСМ нашего училища, — сказал я.
— Что? — недоуменно спросила Настя.
— Итак, всё по порядку… — я присел напротив девушки и стал излагать свои соображения.
Черное будущее надо сделать белым, и этим мы и займёмся.
Можно ломиться в двери, даже если они закрыты, а у тебя нет ключей. А можно найти того, у кого ключ, ну или отмычка. Черт с ним, у кого болгарка, чтобы выпилить дверь. Так что я мог бы самостоятельно действовать и наводить порядок, внедрять новшества в систему профессионально-технического образования. А можно же попробовать найти себе союзников. И самым органичным в нынешних условиях союзником может стать комсомольская организация.
В Советском Союзе выстроена достаточно чёткая система гражданской инициативы. Да, этой самой инициативы не так чтобы и много, но если она и есть, то проходит через партийные или комсомольские органы. Не всегда это означало запрет или торможение, порой ускорение и помощь в преодолении многих преград.
И насчёт того, что в СССР молодым везде дорога, несмотря на престарелый президиум ЦК КПСС, не так чтобы сильно врут. Мне казалось и в молодости первой жизни, не переубедился я и сейчас, что инициативные, при этом, безусловно, идеологически выверенные, начинания могут реализовываться.
— Но это же такой объём работы! Мастера на это не пойдут. Они заявление ленятся написать, а тут… — высказывала ожидаемый скепсис Настя.
— В этом проблема? Бланки запроса на места мы могли бы распечатать в типографии. Оставалось бы только вписать имя и адрес, — предлагал я решение лености работников училища.
Не сказать, что я был специалистом профессионально-технического образования, но в целом, как поставить работу с родителями, учащимися, милицией и исполнительными органами, представление имел. Работая в органах, так или иначе, но пересекался на заре своей карьеры с учреждениями образования.
Я предлагал Насте рассмотреть предложение, по которому на каждого учащегося, поступающего к нам в училище, делать запрос в исполнительные органы управления. Прежде всего это касалось иногородних учащихся. Той характеристики, которые подаётся с документами, я считал недостаточной. Нужны были официальные бумаги обследования жилищных условий и состава семьи каждого учащегося. Мы же ничего о них по сути и не знаем. И не только об иногородних.
С одной стороны, когда характеристику напишет классный руководитель, мечтающий избавиться от нерадивого ученика, направляя его в бурсу. Иное дело, если официальную бумагу пришлют на адрес училища исполнительные органы. Ведь в данном случае покрывать явного правонарушителя, либо семью, находящуюся в условном социально опасном положении, не станут. Кто же будет подставляться из-за такой мелочи?
Я считал, что и родители хоть немного, но будут настороже. Например, если исполнительные органы доведут до пап и мам, что передавать своим чадам самогон в грелках, ну как-то неправильно, то и не будет этого.
— А вот это, когда каждый мастер должен обойти всех проживающих в городе учащихся и обследовать их дома? — Настя подняла свои выразительные голубые глаза. — Тут и так не хотят работать, а вы предлагаете объём работы увеличить?
Я понимал, что в моих предложениях, почти что во всех, есть два очень сложных момента: первое, это заставить мастеров и преподавателей сделать что-то, чем они раньше не занимались. Второе, это найти будь какие возможности для поощрения такой работы.
Оплата труда мастера производственного обучения в училище, как, собственно, и преподавателя — это стабильные 100–120 рублей с премией никогда не больше 40 рублей. Поэтому и делать никто ничего не хочет, потому что стабильно платят, есть возможность прибавить 5–10 рублей сверху, но и это уже сложно для администрации. Так что, из-за этого и вовсе не работать? Но и по оплате труда у меня есть решения. Законные, по большей части.